Филиппа Грегори - Проклятие королей

– Ваша Милость, – кланяется он.

– Лорд Джон.

– Я только что из Лондона. Был на крестинах принцессы Елизаветы.

Я киваю, не подтверждая и не отрицая этого имени, и думаю, что он, видимо, не слишком хорошо ел и пил на обеде в честь крестин, поскольку вид у него вялый и несчастный.

– Секретарь короля, Томас Кромвель, сам Кромвель, велел мне получить опись драгоценностей принцессы.

Я поднимаю брови.

– Зачем Томасу Кромвелю опись драгоценностей принцессы?

Он на мгновение умолкает.

– Он – глава сокровищницы, и это повеление короля. Он сам меня просил. И вы не можете это оспаривать.

– Не могу, – соглашаюсь я. – И не стану. И мне очень жаль, но я вынуждена вам сообщить, что описи нет.

Он понимает, что легко со мной не будет.

– Но ведь должна быть?

– Ее нет.

– Но откуда же вы знаете, что у вас все цело?

– Потому что я сама, лично, вынимаю драгоценности, когда они нужны принцессе, а потом убираю ее вещи. У нее не лавка ювелира, чтобы держать перечень товара. Она принцесса. У нее есть драгоценности, точно так же, как есть перчатки. Описи перчаток у меня тоже нет. И описи кружев.

Он весьма озадачен.

– Я передам, – говорит он.

– Прошу вас.

Но я не жду, что этим кончится, и этим не кончается.

– Томас Кромвель говорит, что вы должны составить опись драгоценностей принцессы, – несколько дней спустя сообщает мне бедный Джон Хасси.

Его жена, проходя мимо нас по лестнице, качает головой с чем-то вроде отвращения и что-то произносит вполголоса.

– Зачем? – спрашиваю я.

Хасси озадачен.

– Он не сказал мне зачем. Просто сказал, что ее нужно составить. Значит, нужно.

– Хорошо, – говорю я. – Полную опись? Всего? Или только лучших вещей?

– Не знаю! – жалобно восклицает он; но потом берет себя в руки. – Полную опись. Опись всего.

– Если составлять ее тщательно, как желает мастер Кромвель, то вам лучше заняться этим вместе со мной – и захватите пару своих писцов.

– Хорошо, – говорит он. – Завтра утром.

Мы обшариваем шкафы принцессы и открываем все кожаные кошелечки с нитями жемчуга и красивыми брошками. И все это время Томас Кромвель составляет другую опись. Его люди объезжают страну, выясняя, насколько богаты монастыри и чем они заняты, изучая, сколько у них богатств и где они хранятся. Ни здесь, над коробочками принцессы, ни в монастырях никто не объясняет, с какой целью это делается. Мистера Кромвеля, похоже, очень занимает точная стоимость чужого имущества.

Я не могу сказать, что сотрудничаю охотнее, чем монастыри, заявляющие о своей святости и прячущие богатства. Я растягиваю составление описи на несколько дней. Мы выносим все шкатулочки, все ничего не стоящие мелочи, которые принцесса хранит с детства: собрание раковин с дуврского берега, несколько сушеных ягод, нанизанных на шелковинку. Мы бережно описываем засушенные цветы. Алмазная брошь от императора Карла является, словно маленький призрак из тех времен, когда принцесса была наследницей короля и двое величайших принцев Европы были предложены ей в женихи. Из коробочки в глубине комода я достаю застежку пояса и пряжку без пары. У принцессы множество прекрасных четок, ее набожность всем известна, и дюжины золотых распятий. Я приношу их все, а еще маленькие игрушечные короны из золотой проволоки и стекла, булавки с серебряными головками, гребешки слоновой кости и пару ржавых подков, сохраненных на счастье. Мы переписываем ее шпильки, набор зубочисток из слоновой кости, серебряный гребешок от вшей. Все найденное я описываю в мельчайших подробностях и заставляю лорда Джона убедиться, что его писарь это занес в опись – так что та тянется и тянется, лист за листом, и на каждом мы оба ставим свои инициалы. Проходит не один день, прежде чем мы заканчиваем, и сокровища принцессы, большие и малые, разложены по всем столам в сокровищнице, и все до последней булавки внесено в список.

– Теперь надо все это уложить и передать Фрэнсис Элмер, – говорит лорд Джон.

Он без сил. Я не удивлена. Дело было утомительное, бессмысленное и очень, очень затянутое – мной.

– О нет, этого я сделать не могу, – просто отвечаю я.

– Но мы для этого и составляли опись!

– Я составляла ее не для этого. Я составляла опись, чтобы подчиниться приказу короля, исходившему от мастера Кромвеля.

– Ну так теперь он велит мне велеть вам передать драгоценности мистрис Элмер.

– Зачем?

– Не знаю!

Это звучит, как рев раненого быка.

Я пристально смотрю на него. Мы оба знаем зачем. Женщина, называющая себя королевой, решила забрать драгоценности принцессы и отдать их своему бастарду. Словно маленькая алмазная корона, которую можно привязать к головке младенца, превратит ребенка, зачатого вне брака, в английскую принцессу.

– Я не могу этого сделать без приказа короля, – говорю я. – Он велел мне оберегать свою дочь и хранить ее богатство. Я не могу отдать ее имущество просто потому, что кто-то так велел.

– Это Томас Кромвель так велел!

– Вам он, возможно, и кажется большим человеком, – презрительно говорю я. – Но я не приносила присягу повиноваться ему. Я не могу отдать драгоценности, это против воли короля, разве что король сам, лично, отдаст мне такое приказание. Когда вы мне его предъявите, я отдам драгоценности тому, кого Его Светлость посчитает достойным их. Но, позвольте спросить, кто бы это мог быть? Кто, как вы думаете, достоин драгоценностей, которые были подарены нашей принцессе?

Лорд Джон издает ругательство и бросается вон из комнаты. Дверь хлопает за его спиной, мы слышим, как его сапоги стучат по лестнице. Потом хлопает входная дверь, и он рычит на стражей, взявших на караул. Потом наступает тишина.

Один из писарей поднимает на меня глаза.

– Вы можете это лишь отсрочить, – говорит он с неожиданной откровенностью, впервые заговаривая со мной за много дней молчаливой работы и дерзко обращаясь ко мне напрямую. – Вы блистательно это отсрочили, Ваша Милость. Но если человек сходит с ума и хочет обесчестить жену и ограбить дочь, его очень трудно остановить.

Я еду домой с тяжелым сердцем, потому что мальчик Артура, Генри, умер от воспаления глотки, и мы будем хоронить его в семейном склепе. Похоже, он захотел пить, когда охотился, и какой-то глупец позволил ему напиться из деревенского колодца. Вернувшись домой, он почти сразу пожаловался на то, что горло у него опухло и горит. Из-за мгновенной беспечности мы потеряли мальчика из рода Плантагенетов, сына Артура, и я чувствую, что снова горюю по Артуру и виню себя за то, что не смогла уберечь его сына.

Если бы его мать Джейн не затворилась в приорате, а исполнила свой долг перед умершим мужем и детьми, то, возможно, малыш Генри был бы жив. А так она бросается на каменные ступени семейного склепа, вцепляется в железную решетку и кричит, что хочет быть там, с сыном и мужем.

Она вне себя от горя, приходится отнести ее обратно в приорат и уложить в постель, чтобы она выплакалась и заснула. Она не сказала мне за все время, что я там провела, ни единого разумного слова, так что мне незачем выслушивать, как она жалеет, что ушла в монастырь, и как хочет сложить с себя обет и выйти.

Мы даем семейный обед для тех, кто приехал на похороны, а когда блюда уносят, Джеффри и Монтегю оставляют своих жен в зале аудиенций и приходят в мои личные покои.

– Я в прошлом месяце встречался с испанским послом Юстасом Шапуи, – сразу начинает Монтегю. – Поскольку Папа вынес решение против короля, а Генрих на него не обратил внимания, у Шапуи для нас предложение.

Джеффри подносит поближе к огню кресло для меня, я сажусь и ставлю ноги на теплую решетку. Джеффри нежно кладет руку мне на плечо, понимая, что я переживаю смерть Генри, как телесную боль.

– Шапуи предлагает, чтобы Реджинальд приехал в Англию и женился на принцессе.

– Реджинальд? – беспомощно произносит Джеффри. – Почему именно он?

– Он не женат, – нетерпеливо поясняет Монтегю. – Если выбирать из нашего рода, то это должен быть он.

– Это идея императора? – спрашиваю я.

Я потрясена тем, какое будущее вырисовывается для моего ученого сына.

Монтегю кивает.

– Чтобы заключить союз. Ход его мысли понятен, это несокрушимый союз. Тюдоры и Плантагенеты. Давнее решение. Точно так же сделали Тюдоры, когда пришли в Англию. Женили Генриха Тюдора на Елизавете Йоркской. Теперь мы это сделаем, чтобы оттеснить Болейнов.

– Точно! – Джеффри приходит в себя от зависти к Реджинальду, который должен стать королем-консортом, и задумывается о том, что он от этого получит. – Император высадится, чтобы поддержать восстание?

– Он обещал. Посол думает, что время пришло. Болейн родила всего лишь девочку, и я слышал, что она нездорова. У короля нет законного наследника. А Болейн уже высказывалась, угрожая жизни королевы и принцессы. Похоже, она опять пыталась отравить епископа Фишера; теперь может посягнуть на королеву. Посол думает, они обе в опасности. Император явился бы в страну, которая была бы готова и ждала его, и он привез бы с собой Реджинальда.

– Высадятся, заключат брак. Мы поднимем ее знамя и наше собственное. Все наши союзники выступят на нашей стороне, все Плантагенеты. Снова три солнца выйдут в небо, три сына Йорков на поле боя. И император высадится ради принцессы, и каждый честный англичанин выйдет на бой за церковь, – воодушевленно говорит Джеффри. – Может даже не дойти до битвы. Говард переметнется, едва увидит, какие у него шансы, а больше за короля никто драться не станет.