– Как хорошо, что Его Светлость счел нужным сообщить мне о своей радости, – произносит она, и голос ее безупречно ровен. – После обеда я напишу ему, чтобы поздравить.

– Он женился? – спрашиваю я, подражая радостному удивлению в ее голосе ради герольда и придворных дам.

– Именно так. На Ее Светлости маркизе Пемброк.

Она выговаривает недавно придуманный титул, и голос ее не дрожит.


Июнь. Я видел, как ее короновали, все кончено. Джеффри прислуживал ей, я шел за королем. Я нарезал мясо на обеде в честь ее коронации. Я давился каждым куском. Не было ни единого приветственного выкрика вдоль всего пути процессии. Женщины кричали славу истинной королеве. Сожги это письмо.


Джеффри прибывает на наемной лодке вверх по течению, в темном плаще из камвольной шерсти, в шляпе, надвинутой на глаза. Он посылает мою внучку Катерину, чтобы проводила меня к нему, и ждет на маленьком причале, которым пользуются горожане.

– Я виделся с королевой, – коротко сообщает он. – Она дала мне вот это для принцессы.

Я молча беру письмо, запечатанное воском; но на нем нет дорогого мне герба с гранатами.

– Ей запрещено писать, – говорит Джеффри. – Запрещено кого-либо навещать. Ее держат почти как в тюрьме. Он собирается урезать ее свиту. Болейн не потерпит соперничающего двора и королевы-соперницы.

– Анна беременна?

– Она откидывается назад, словно у нее там двойня. Да.

– Тогда Карл Испанский должен вторгнуться до родов. Если будет мальчик…

– У него никогда не будет сына, – презрительно произносит Джеффри. – Тюдоры не как мы. Вот, у сестры Урсулы опять мальчик в колыбели, у меня скоро будет еще один ребенок. А любой ребенок Тюдоров наверняка родится мертвым. Дева из Кента клялась, что этому не бывать, что на Тюдорах проклятие. Все это знают.

– Все? – шепотом спрашиваю я.

– Да.

Ричмондский дворец, к западу от Лондона, лето 1533 года

Сам герцог Норфолк лично пишет, чтобы сообщить, что двор принцессы должен переехать в Болье и что мы больше не вернемся в Ричмондский дворец.

– Меня хотят унизить, – напрямик говорит принцесса. – Принцесса должна жить во дворце. Я всегда жила во дворцах или замках.

– Болье – прекрасный дом, – напоминаю я. – Там красивая местность, у вашего отца это одно из любимых мест…

– …Охоты, – заканчивает она за меня. – Да, именно так.

– Вашей матушке тоже предстоит переехать, – говорю я.

Она вздрагивает, ее лицо исполняется надежды.

– Она приедет в Болье?

– Нет, – поспешно говорю я. – Нет, мне очень жаль. Нет, дорогая, не приедет.

– Он ведь не отсылает ее обратно в Испанию?

Я не знала, что она этого боится.

– Нет, не отсылает. Он отсылает ее в Бакден.

– Где это?

– Возле Кембриджа. Мне жаль, но это неподходящий для нее дом, и король распустил ее двор.

– Но не всех же! – восклицает принцесса. – Кто будет ей служить?

– Всего несколько человек, – отвечаю я. – И ее друзьям, таким как Мария де Салинас, леди Уиллоби, запрещено ее посещать. Даже послу Шапуи не позволят с ней видеться. И она может гулять только по саду.

– Она в заточении?

Я отвечаю честно, но говорить такое девушке, которая любит мать и чтит отца, ужасно.

– Боюсь, что так. Боюсь, да.

Принцесса отворачивается.

– Тогда лучше нам начать собирать вещи, – тихо произносит она. – Ведь если я его не послушаю, он может и меня заточить.

Болье, Эссекс, август 1533 года

Джеффри и Монтегю открыто приезжают меня навестить, под предлогом однодневной охоты в огромном парке Болье. Как только объявляют об их приезде, принцесса спускается поздороваться с ними во внутренний сад.

Стоит прекрасный день, кирпичные стены хранят тепло, ни один лист не шевельнется в тихом воздухе. Монтегю опускается на колено, когда принцесса подходит к нему, и улыбается ей.

– У меня для вас прекрасные новости, – говорит он. – Слава Богу, я наконец-то могу привезти вам добрую весть. Папа принял решение в пользу вашей матушки. Он повелел королю отринуть всех прочих и вернуть ее ко двору.

Принцесса тихонько ахает, и румянец заливает ее щеки.

– Я так рада, – отвечает она. – Хвала Господу за Его милость и за то, что говорил с Папой. Благослови Боже Папу за то, что у него есть мужество сказать то, что должно.

Принцесса осеняет себя крестом и отворачивается от моих сыновей, я обнимаю ее за худенькие плечи и на мгновение прижимаю к себе. Ее глаза полны слез.

– Со мной все хорошо, – говорит она. – Такое облегчение. Я так рада. Наконец-то. Наконец-то он высказался, и мой отец его услышит.

– Если бы только… – начинаю я и умолкаю.

Бесполезно желать: если бы только Папа вынес решение раньше. Но, по крайней мере, он вынес его сейчас. Болейн беременна, между нею и королем заключено подобие брака, но это не должно помешать королю вернуться к жене. При дворе и раньше бывали беременные шлюхи, королева годами жила бок о бок с избранными любовницами и сыном-бастардом.

– Отец теперь снова станет послушен Святому Престолу, правда? – Принцесса снова поворачивается к Монтегю, и голос ее звучит выверенно и ровно.

– Думаю, он пойдет на переговоры, – проницательно замечает Монтегю. – Ему придется договариваться с Римом, свобода и положение вашей матушки в качестве королевы должны быть восстановлены. Решение Папы делает все это делом всех христианских королей. Ваш отец не пойдет на то, чтобы Франция и Испания объединились против него.

С хрупких плеч принцессы словно свалилась огромная тяжесть.

– Вы принесли мне очень хорошие вести, лорд Монтегю, – говорит она. – И вы, сэр Джеффри.

Она поворачивается ко мне:

– Вам, должно быть, очень радостно, что ваши сыновья принесли нам такое счастье.

– Так и есть, – говорю я.

Болье, Эссекс, сентябрь 1533 года

Девочка. Все эти беды ради незаконной дочки Болейн. Все говорят, это подтверждает, что Бог отвернулся от короля. Девочку назовут Елизаветой.

После месяцев ожидания такое облегчение узнать, что Болейн не смогла родить мальчика. Сын и наследник доказал бы королю, что он был прав во всем, что Бог ему улыбается, что бы ни говорил Папа. Теперь ничто не сможет помешать ему примириться с королевой и утвердить принцессу Марию в качестве наследницы. С чего ему поступать иначе? У него нет законного сына, чтобы ее заменить. Большая ставка Болейнов не сыграла. Их Анна оказалась не полезнее их же Марии. Король может вернуться к жене, она может вернуться ко двору.

Наконец-то, думаю я, колесо Фортуны повернулось к нашей принцессе и к ее матери, королеве. Папа объявил брак с Катериной Арагонской законным, а брак с Болейн – фарсом. Ребенок от Болейн незаконный, и к тому же это девочка. Болейн лишилась своего сияния, лишится и короны.

Я в этом уверена. Все мы ждем, что Генрих подчинится Папе и вернет жену на трон, но ничего не происходит. Бастарда Елизавету собираются крестить; ее шлюха-мать сохраняет положение при дворе.

Камергер принцессы, лорд Джон Хасси, возвращается в Болье верхом из Лондона.

– Он был на крестинах, – желчно замечает его жена Анна. – Нес балдахин, потому что ему велели. Не думайте, что он не любит нашу принцессу.

– Жена моего кузена Гертруда была крестной, – отвечаю я. – А ведь никто не любит королеву сильнее, чем она. Нам всем приходится занимать свое место и играть свои роли.

Она смотрит на меня, словно не уверена, что ей сказать.

– Он встречался с лордом с севера, – говорит она. – Лучше мне не говорить, с кем. Тот сказал, что север готов подняться на защиту королевы, если король не подчинится Папе. Мне сказать ему, что он может прийти к вам?

Я стискиваю зубы от страха. В кармане у меня обмотанная четками кокарда Тома Дарси, кокарда с Пятью ранами Христовыми, над которыми вышита белая роза моего дома.

– Только осторожно, – отвечаю я. – Скажите, пусть придет ко мне со всеми предосторожностями.

Мальчик, который приносит из леса хворост, проходит мимо нас с корзиной, и мы тут же смолкаем.

– Как бы то ни было, благословение, что сестры короля там не было и она этого не видела, бедная принцесса, – замечает леди Анна. – Она бы никогда не стала кланяться ребенку Болейн!

Вдовствующая королева Мария Брэндон умерла у себя дома этим летом, многие говорили, что от горя из-за того, что ее брат тайно женился на своей любовнице. И королева, и принцесса потеряли верного друга, а король лишился одной из немногих, кто мог сказать ему правду об Англии, которую он создает.

– Король любил сестру, он бы простил ей почти все, – говорю я. – А нам, прочим, нужно вести себя как можно осторожнее, чтобы не оскорбить его.

Мы смотрим из верхнего окна, как Джон Хасси подъезжает с кавалькадой по длинной аллее, ведущей к парадным воротам дома. Он спешивается и бросает поводья конюху, а потом, медленно и тяжело ступая, идет к парадной двери, как тот, у кого непростое поручение.

– Он ведь не мог привезти приказ, чтобы мы снова переехали, или что-то у нас забрать, – с нелегким сердцем говорю я, глядя, как тяжело он ступает. – Он ничего не попросит. Королева отказалась дать им крестильную сорочку принцессы для Елизаветы, а от нас они ничего хотеть не могут.

– У меня им точно лучше ничего не просить, – коротко отвечает леди Хасси, отворачивается от окна и идет в покои принцессы.

Я жду на галерее, слушая, как лорд Джон медленно поднимается по лестнице. Он едва не вздрагивает, увидев, что я его жду.