Филиппа Грегори - Проклятие королей

Конечно, я ее жалею. Ей девять, и она думает, что ее сердце разбито. Я расчесываю ее длинные рыжеватые волосы, а она с бледным лицом смотрит в зеркало и говорит, что никогда больше не будет счастлива. Я не удивлена, что ее помолка расторгнута, но глубоко поражаюсь, когда мы получаем от кардинала письмо и узнаем, что король принял решение выдать принцессу замуж за человека, который годится ей в отцы, – известного беспутством вдовца, короля Франции. Ей он по этим трем причинам не нравится, и мой долг сказать ей, что она – английская принцесса, что ей нужно принять решение служить своим браком стране и что в этом, как и во всем остальном, воле отца нужно покориться, поскольку у него есть безусловное право распоряжаться ею, как он сочтет нужным.

– Но что, если матушка думает иначе? – спрашивает она меня, и ее темные глаза горят от гнева.

Я не позволяю себе улыбнуться. Она распрямляется во весь рост, царственные четыре фута, гордая, как испанская королева.

– Тогда ваши матушка и отец должны прийти к согласию, – ровным голосом отвечаю я. – А вы поведете себя не как хорошая дочь, если возьметесь судить их или принимать стороны.

– Но мне он не понравится, – упрямо произносит она.

– Вы будете любить и уважать его, как добрая и послушная жена, – говорю я ей. – Никто не требует, чтобы он вам нравился.

Ее острый ум схватывает шутку, и она вознаграждает меня смехом.

– О леди воспитательница! Что вы говорите!

– И, возможно, он вам в конце концов понравится, – утешаю я принцессу, привлекая ее к себе, чтобы она могла положить голову мне на плечо. – Когда выходишь замуж за мужчину, и у вас появляются общие дети, и вы вместе правите своими землями, в нем находишь много качеств, которыми начинаешь восхищаться. А если он к тебе добр, если он хороший отец, то начинаешь его любить и он тебе нравится.

– Так не всегда получается, – замечает она. – Моя тетя Маргарита, вдовствующая королева Шотландии, развернула пушки своего замка против собственного мужа и пытается убедить Папу дать ей развод.

– Она неправа, – отвечаю я. – Воля Господа в том, чтобы женщина повиновалась супругу, и брак их может кончиться только со смертью. И ваш отец сам ей так сказал.

– Так может быть, лучше вступать в брак по любви? – спрашивает принцесса. – Мой отец, король, женился на моей матери по любви.

– Это так, – соглашаюсь я. – И это было красиво, как в сказке. Но не все могут прожить жизнь, как в сказке. Большинство не может. Ваша матушка благословлена тем, что король ее выбрал, а он был почтен ее любовью.

– Так почему он дружит с другими дамами? – спрашивает меня Мария, понизив голос до шепота, хотя мы совсем одни в моих личных покоях. – Почему так получается, леди Маргарет?

– Что вы слышали?

– Я сама видела, – говорит она. – Его фаворитку, Марию Кэри. И видела при дворе его сына, мальчика Бесси Блаунт. Его сделали герцогом, он герцог Ричмонд и герцог Сомерсет. Никому в Англии больше не оказали такую честь. Это слишком большая честь для мальчика, рожденного какой-то Бесси. Слишком большая честь для такого мерзкого мальчишки, как он.

– Мужчины, даже короли, – возможно, особенно короли, – могут любить со свободным сердцем и после женитьбы, – говорю я.

Я смотрю в честное вопрошающее лицо Марии и ненавижу правду, которую говорю ей.

– Ваш отец как король может делать, что ему вздумается, он в своем праве. Жена короля, пусть она сама и королева, не жалуется ни ему, ни другим. Это не важно, это ничего не меняет. Она всем ясно дает понять, что это не важно. Сколько бы ни было девушек, она все равно его жена. Ваша мать все равно королева, сколько бы Бесси и Марий ни танцевало при дворе и ни следовало за королевой в ее покои. Они ее вовсе не беспокоят. И вам о них не стоит беспокоиться.

– А маленький дважды герцог? – с презрением спрашивает она.

Поскольку я не знаю, что король имел в виду, оказав ему такую честь, я не смею давать принцессе советы.

– Вы все равно принцесса, – говорю я. – Что бы ни случилось, королева все равно королева.

Вид у нее такой, будто я ее не убедила, и я не хочу говорить этой юной принцессе, что женщина, даже принцесса, всегда служанка отца и рабыня мужа.

– Вы же знаете, муж, всякий муж, самим Богом поставлен повелевать женой.

Она кивает:

– Конечно.

– Он может поступать, как ему заблагорассудится. Если он губит свою бессмертную душу, добрая жена должна его предупредить. Но она не может пытаться им управлять. Она должна жить, как он пожелает. Таков ее долг жены и женщины.

– Но она может быть против…

– Может, – соглашаюсь я. – Но он не может ее покинуть, он не может отрицать свой брак, не может оставить ее постель, не может отказать ей в титуле королевы. Он может танцевать, играть и писать стихи хорошеньким девушкам, но это ничего не меняет. Он может раздавать почести своим сыновьям-бастардам и любить их, но это ничего не меняет для законного ребенка, рожденного в браке. Королева остается королевой до смерти. Принцесса рождается в короне, и никто не может ее отнять. Жена есть жена до смерти. Все остальное – просто развлечение и суета.

Она мудрая девочка, эта маленькая принцесса; потому что больше мы об этом не говорим, и когда гонцы из Лондона, от ее матери, привозят в кухню сплетни о том, что девица Болейн родила королю ребенка, мальчика, которого назвали Генри, я приказываю, чтобы никто не повторял эту историю при принцессе, и говорю своей невестке Констанс, что лично выпорю ее до судорог, если услышу, что она позволит себе что-то сказать в присутствии принцессы.

Моя невестка Констанс знает, что гнева моего бояться не надо, знает, что я ее слишком нежно люблю, чтобы поднять на нее руку. Но она заботится о том, чтобы принцесса ничего не слышала о ребенке, которого называют Генри Кэри, или о новых увлечениях, которые ее отец завел вместо прежних.

Под моим присмотром принцесса ничего больше не узнает, даже когда мы каждый год отправляемся ко двору в Вестминстер и Гринвич на Рождество, даже когда король приказывает, чтобы мы учредили двор принцессы в Ричмондском дворце. Я руковожу дамами, словно самая строгая аббатиса в королевстве, и вокруг принцессы не повторяют сплетен, хотя двор с ума сходит из-за нового увлечения короля, Анны Болейн, которая, похоже, заняла место сестры в его предпочтениях, но пока не в постели.

Мне приказано доставить принцессу ко двору для празднования ее обручения с домом Валуа. Она должна выйти замуж или за короля Франции, или за его второго сына, семилетнего герцога Орлеанского, вот такой беспорядочный и несовершенный план. Мы прибываем ко двору, и Мария бежит в покои королевы, а я бегу следом, умоляя ее идти с достоинством, как подобает принцессе.

Все это едва ли имеет значение, королева спрыгивает с трона в зале аудиенций, чтобы обнять дочь, берет меня за руку и ведет нас обеих в свои личные покои, чтобы мы могли поболтать, поахать и насладиться обществом друг друга вдали от сотен глаз.

Как только за нами закрывается дверь и мать с дочерью обмениваются быстрыми вопросами и ответами, оживление понемногу сходит с лица королевы и я вижу, что Катерина устала. Ее голубые глаза все еще светятся от радости при виде дочки; но кожа под ними потемнела и покрыта пятнами, ее лицо измучено и бледно. Под воротом ее платья я вижу предательское раздражение и понимаю, что она носит под богатой одеждой власяницу, словно в ее жизни и без того недостаточно муки.

Я сразу понимаю, что она в печали из-за того, что ее драгоценную дочь нужно отослать во Францию как часть союза против собственного племянника королевы, Карла Испанского, и что она винит себя в этом, как и во всем остальном, что ожидает Англию без наследника. То, что она испанская принцесса и английская королева, тяжким грузом ложится на ее плечи. Поведение ее племянника Карла V Испанского серьезно ухудшило ее жизнь в Англии. Он давал королю обещание за обещанием, а потом нарушал их, словно Генрих не склонен обижаться с опасной быстротой при любой угрозе его достоинству, словно он недостаточно себялюбив, чтобы наказать жену за то, на что она никак не может повлиять.

– У меня добрые вести, добрые: ты не поедешь во Францию, – говорит королева, садясь в кресло и привлекая Марию себе на колени. – Обручение отпразднуют, но тебе не надо ехать еще два или три года. А за это время может случиться что угодно.

– Ты не хочешь, чтобы я выходила замуж в дом Валуа? – с тревогой спрашивает Мария.

Ее мать выдавливает из себя успокаивающую улыбку.

– Конечно, твой отец сделал для тебя хороший выбор, и мы с радостью ему покоримся. Но я рада, что он позволил тебе остаться в Англии еще на несколько лет.

– В Ладлоу?

– Даже лучше! В Ричмонде. И дорогая леди Маргарет будет жить с тобой и заботиться о тебе, когда мне нужно будет отлучаться.

– Тогда я тоже рада, – горячо говорит Мария.

Она поднимает глаза и смотрит в усталое улыбающееся лицо матери.

– Вы здоровы, леди матушка? Вы счастливы? Вы ведь не больны?

– Я вполне здорова, – отвечает королева, я слышу, как напряжен ее голос, и протягиваю ей руку, так что мы объединяемся.

– Я вполне здорова, – повторяет она.

Она не говорит со мной о том, как расстроена из-за того, что ее дочери предстоит выйти замуж в дом ее врага, короля Франции; и о своем унижении от того, что мальчишка-бастард, рожденный ее бывшей дамой, стал господином Севера, живет в огромном замке шерифа Хаттона с таким же пышным двором, как у нашей принцессы, и повелевает северными походами. Он теперь лорд-адмирал Англии, хотя ему всего восемь.