Я поворачиваюсь и киваю, чтобы Джеймс Апсолл вышел вперед.

– Сэр?

– Вот список требуемых комнат, – рыцарь-вестник вытаскивает из внутреннего кармана куртки свиток. – И мне нужно будет осмотреть всех ваших конюхов и домашнюю прислугу. Мне нужно лично убедиться, что они здоровы.

– Прошу, помогите рыцарю-вестнику, – спокойно говорю я Апсоллу, который ершится из-за этого высокомерного отношения. – Когда прибудет Его Светлость король?

– В течение недели, – отвечает вестник, и я кланяюсь, словно для меня это обычное дело, и тихо иду в дом, где, приподняв подол, бегу сказать Монтегю и Джейн, Артуру и Урсуле, и особенно Джеффри, что сам король приезжает в Бишем и все должно быть совершенно безупречно.

Монтегю сам отправляется с дорожными и ставит на дорогах знаки, чтобы разведчики, которые поедут впереди двора, не заблудились. За ними последуют йомены стражи, чтобы убедиться, что в округе безопасно и что нет места, где на короля могут устроить засаду или напасть. Они приезжают в конюшни и спешиваются с потных коней, и Джеффри, честно стоявший в дозоре все утро, прибегает ко мне, чтобы сказать, что стражи прибыли и двор должен скоро быть.

Мы готовы. Мой сын Артур, который лучше всех нас знает вкусы короля, собрал музыкантов и репетировал с ними, они будут играть после обеда во время танцев; он приготовил сменных лошадей для охоты, одолжив их у всех наших соседей, чтобы обеспечить всех охотников, которые приедут с двором. Артур предупредил наших крестьян, что король будет скакать по их полям и лесам и что любой ущерб будет возмещен, когда визит закончится. Им строжайше запрещено жаловаться до тех пор. Крестьянам наказали приветствовать короля и кричать благословения, едва они его увидят, ни жалоб, ни прошений подавать нельзя. Я посылала мажордома на все местные рынки, чтобы купить лакомств и сыров, а Монтегю отправляет своего человека в Лондон, чтобы доставить из погребов Л’Эрбера лучшие вина.

Мы с Урсулой послали слугу в бельевую, чтобы принес наилучшее белье для двух лучших спален – комнаты короля на западной стороне здания и королевы на восточной. Джеффри бегает с поручениями от одного к другому, из одной башни в другую, но даже он, в мальчишеском своем веселье, не так взволнован, как я: король Англии будет спать под моей крышей, все увидят, что я снова заняла свое место, в доме моих предков и король Англии – друг, приехавший ко мне погостить.

Странно, но лучшее, что происходит, лучшее мгновение, – после всех трудов подготовки и тщеславной радости, – наступает, когда Джеффри стоит рядом со мной, а я помогаю Катерине выйти из паланкина и вижу, как сияет ее лицо, она прижимается ко мне, словно она – моя младшая сестренка, а не королева, и шепчет:

– Маргарет! Угадаете, почему я в паланкине, а не верхом?

И когда я колеблюсь, опасаясь произнести вслух то, на что внезапно, неистово начинаю надеяться, она громко смеется и снова обнимает меня со словами:

– Да! Да! Это правда. Я ношу ребенка.

Ясно, что они были счастливы вместе, вдали от двора с его угодниками и льстецами, изгнанными прочь от короля. Ее свиту составляли всего несколько дам – никаких кокетливых девушек. Целый год они жили, как частная пара, у которой немного друзей и спутников. Генрих был лишен постоянного потока внимания и похвалы, который обычно на него изливается, и это пошло ему на пользу. В отсутствие других они наслаждались обществом друг друга. Каждый раз, как Генрих обращает внимание на Катерину, она расцветает в тепле его нежности, и он заново открывает ровную мудрость и подлинную ученость прелестной женщины, на которой женился по любви.

– Вот только, боюсь, король пренебрегает правлением, – говорит она.

– Пренебрегает?

Никто не может лучше судить о монархии, чем Катерина Арагонская; ее вырастили в убежденности, что управлять королевством – священный долг, о котором нужно молиться на сон грядущий и думать проснувшись. Когда Генрих был мальчиком, он чувствовал то же, но, став взрослым, он начал проще относиться к работе короля. Когда королева была в Англии регентом, она встречалась с советниками каждый день и совещалась со знатоками, выслушивала мнение знатных лордов, читала и подписывала каждую бумагу, которую издавал двор. Генрих, вернувшись домой, посвятил себя охоте.

– Он оставляет всю работу кардиналу, – говорит Катерина. – И я боюсь, что некоторые лорды могут счесть, что про них забыли.

– Про них и забыли, – резко говорю я.

Она опускает глаза.

– Да, я знаю, – признает она. – И кардинал получает хорошее вознаграждение за свои труды.

– Что он теперь получает? – спрашиваю я.

Я слышу раздражение в своем голосе. Улыбаюсь и касаюсь рукава королевы.

– Простите, я тоже полагаю, что кардинал управляет слишком многим и платят ему слишком много.

– Фавориты всегда дорого обходятся, – улыбается она. – Но эта новая честь будет стоить королю недорого. Она от Святого Престола. Кардинала сделают папским легатом.

Я ахаю.

– Папским легатом? Томас Уолси будет управлять церковью?

Она поднимает брови и кивает.

– И никого над ним, кроме Папы?

– Никого, – замечает она. – По крайней мере, он миротворец. Думаю, мы должны быть этому рады. Он предлагает мир с Францией и брак моей дочери с дофином.

Я сочувственно кладу руку поверх ее руки.

– Ей всего два, – говорю я. – До этого еще далеко. Этого может и вовсе не случиться, с Францией наверняка будет ссора, прежде чем принцессе придется уехать.

– Да, – допускает королева. – Но кардинал… простите, Его Милость папский легат, кажется, всегда получает то, чего хочет.


Королевский визит проходит гладко, король восхищается домом, наслаждается охотой, играет с Монтегю и ездит верхом с Артуром. Королева гуляет со мной, с улыбкой хвалит мой зал приемов, мои личные покои и спальню. Она понимает радость, которую доставляет мне мой дом, и знание, что все другие мои дома мне возвращены. Ее восхищает моя сокровищница и комната счетовода, она понимает, что управление всем этим, моим королевством, – это моя гордость и радость.

– Вы рождены для большого дома, – говорит она. – У вас, должно быть, был замечательный год: вы готовились к свадьбе и устраивали здесь все, как вам хотелось.

Когда двор поедет дальше, они возьмут Артура с собой; королю нравится его общество, и он клянется, что никто не может посостязаться с ним в охоте, как Артур.

– Он хочет сделать меня кавалером при личных покоях, – Артур приходит ко мне в комнату в последнюю свою ночь дома.

– Кем?

– Это новая должность при дворе, король ее вводит. Все его лучшие друзья, как мы сейчас, будут приписаны к личным покоям, как у короля Франции. Генрих хочет делать все, как король Франции. Он хочет с ним посоперничать. Поэтому у нас будут личные покои, и я стану одним из очень, очень немногих кавалеров.

– И каковы будут твои обязанности?

Он смеется.

– Как и сейчас, полагаю. Веселиться.

– И слишком много пить, – подсказываю я.

– Веселиться, и слишком много пить, и ухаживать за дамами.

– И толкать короля по дурной дорожке?

– Увы, леди матушка, король молод и с каждым днем кажется моложе. Он сам может пойти по дурной дорожке, ему не нужны толкатели.

– Артур, мальчик мой, я знаю, что ты не можешь его остановить, но есть молодые дамы, которые были бы счастливы разбить сердце его жене. Если бы ты мог его от них отвести…

Он кивает:

– Я знаю. И знаю, как она вам дорога, и, видит Бог, у Англии не могло быть королевы лучше. Он никогда не сделает ничего неуважительного; он ее по-настоящему любит, просто он…

– Если ты сможешь удержать короля от чего-то, кроме легких удовольствий с женщинами, которые помнят, что придворная любовь – это игра, и играть в нее нужно легко, – ты сослужишь службу королеве и стране.

– Я хочу служить королеве. Но ни Уильям Комптон, ни даже Чарльз Брэндон не могут направлять короля, – лицо Артура светлеет от смеха. – И, матушка, ничто не помешает ему влюбиться. Это смешно! Он – страннейшая смесь похоти и строгости. Увидит хорошенькую девушку, прачку в красильне, и мог бы получить ее за пенни. Но вместо этого ему нужно писать ей стихи и говорить о любви, прежде чем он совершит то, с чем большинство из нас разделалось бы за минуты на лужайке для сушки белья, укрывшись за мокрыми простынями.

– Да, это и тревожит королеву, – говорю я. – Слова любви, а не пенни, не минутное дело.

– Такой у нас король, – пожимает плечами Артур. – Ему не нужно мимолетное удовольствие, ему нужны слова любви.

– От прачки в красильне?

– От кого угодно, – говорит Артур. – Он рыцарь.

Он так это произносит, словно говорит о недуге, и я невольно смеюсь.

Я прощаюсь с двором и не еду с ним. Вместо этого я отправляюсь на несколько недель в Лондон, навестить принцессу Марию, а потом к торговцам шелком, поскольку мне нужно сделать много покупок. Я собираюсь этой осенью выдать замуж свою дочь Урсулу. Я добилась для нее по-настоящему великолепной партии и отпраздную не только ее счастье, но и свой триумф. Она выйдет замуж за Генри Стаффорда, сына и наследника моего кузена Эдварда, герцога Бекингема. Она станет герцогиней и одной из крупнейших землевладелиц в Англии. Нас с кузенами, величайшей герцогской семьей в стране, свяжут новые узы.

– Он дитя, – коротко говорит она, когда я сообщаю ей новости. – Когда он был здесь на Пасху, то играл с Джеффри, как маленький.

– Ему семнадцать, он мужчина, – отвечаю я.

– Мне двадцать! – восклицает она. – Я не хочу замуж за одного из маленьких приятелей Джеффри. Матушка, как можно? Как я могу выйти за товарища младшего брата по играм? Я буду глупо выглядеть.