— Прапрадед не просил её руки, — сказал Джейми, — просто решил, что эта женщина нужна ему, приехал и забрал.

— Смелый был человек, — кивнула я, принюхиваясь к запаху яблочного пирога с корицей, поднявшемуся из духовки, когда мой собеседник приоткрыл дверцу, чтобы проверить, затвердела ли корочка.

Я поймала себя на мысли, что если в природе и существует такое явление, как Идеальная Мужская Задница, то, пожалуй, сегодня мне довелось его наблюдать. Всего от пары глотков вина я стала непростительно пьяной и беспечной.

Джейми обошёл стойку, сел на высокий табурет через угол от меня и улыбнулся, медленно поворачивая за ножку свой бокал.

— Вы не боитесь, что я вздумаю вот так похитить вас, Мадлен?

— Зачем тебе это нужно?

— Не скромничайте. Вы умная, красивая, гордая. Такую женщину не каждому посчастливится встретить. Будь я Фредериком, организовал бы вам побег из-под венца.

— Хорошо, что твоё имя не Фредерик, и мы живем не в восемнадцатом веке. К тому же, мне вполне нравится имя Джейми.

— А мне нравится имя Мадлен. Очень нравится.

Он придвинулся чуть ближе и положил ладонь на край стойки. Его коротко и не очень ровно обстриженные ногти контрастировали с моим безупречным маникюром. Я не убрала руку, хотя прекрасно понимала, что сейчас самое время встать и уйти. "Какого хрена ты с ним флиртуешь?" — спросил строгий голос у меня в голове. "А что такого?", — возразил второй голос, с нетрезвым апломбом, — "Он собирается поцеловать тебя? Ну и ладно! Никто ещё не умер даже от неудачного поцелуя с молодым симпатичным будущим родственником. Особенно, если у него красиво очерченные губы с загнутыми вверх уголками. Интересно, сколько девчонок сходили по нему с ума?".

Таймер духовки пропищал, и Джейми неохотно поднялся с табурета.

— Так вот, — продолжил он, подхватывая рукавичками противень, — Фредерик привёз её сюда и венчался в церкви, той самой, заброшенной, на вершине холма. Изабель стала хозяйкой поместья. Она забеременела, но не смогла выносить ребенка, а спустя несколько месяцев в округе началась всякая чертовщина.

Хаттингтон был тогда деревней в две улицы, застроенной деревянными лачугами. В них жили люди, которых Фредерик нанимал во время строительства. Многие из них остались, начали возделывать поля, расчистив от леса низину меж холмов.

Поначалу пропадал только скот, но вскоре в дневнике прапрадеда появились записи о случаях, когда волки похищали деревенских детей. Кто-то пустил слух, что молодая жена хозяина — ведьма, накликавшая беду на округу. Неизвестно, какие тайные враги желали зла Фредерику и Изабель, и чем именно она вызвала неприязнь поселенцев.

Во время зимнего солнцестояния, в самую длинную и тёмную ночь в году, у ворот поместья собралась толпа с ножами и факелами. Эти люди, которых Фредерик Монтгомери пускал на ночлег во время наводнений, которым он помогал деньгами и пропитанием в годы неурожая, требовали выдать ведьму. Трое суток выжидали они у стен. Трое суток сомневался Фредерик, понимая, что разъярённая толпа не остановится и спалит дотла место, ставшее его последним пристанищем на Земле.

В канун Рождества, когда прислуга грозила ослушаться и примкнуть к мятежникам, хозяин приказал отворить ворота.

Изабель вышла, гордо подняв голову, и ни разу не обернулась, чтобы посмотреть мужу в глаза. Говорили, что восходя на виселицу, сооружённую на перекрёстке двух главных улиц, она не издала ни звука.

Только на сороковой день, в предрассветные часы, когда Фредерик провалился в сон, измученный терзаниями совести и тоской по юной супруге, Изабель предстала перед ним, одетая в белоснежную шёлковую мантию и с петлёй на шее. Она сказала, что именем всех христианских святых, путями небесных светил и тайнами мироздания проклинает род Фредерика Монтгомери, без права искупить вину. Отныне каждая женщина, кого приведут в этот дом его потомки, будет обречена на безвременную смерть или тяжкие страдания до конца своих дней.

Джейми подлил вина в свой бокал, выжидающе посмотрел на меня.

— И оно действует, проклятие? — спросила я тихо.

— Мой дед был женат три раза и похоронил всех жен. Мой прадед передал поместье младшему брату и никогда не появлялся здесь. Мой отец и его жена... О них вы, должно быть, знаете. Можете считать это совпадением. Можете назвать меня сумасшедшим. Но я серьёзно хотел попросить вас не выходить замуж за Роберта.

По-хорошему, мне следовало разозлиться. Старинные легенды очаровательны, покуда не касаются твоей личной жизни. Но я была слишком пьяной, чтобы пытаться что-то кому-то доказать. Мне нравилась эта кухня, запахи стряпни, искрящие огоньки в глазах Джейми и его неподдельное внимание к моей персоне. Я собиралась сказать, что всё это чепуха, но замолкла, услышав шорох шин на подъездной дорожке.

Глава 7

Они походили одна на другую, как две фарфоровые куклы: Эва Монтгомери и её шестилетняя дочь. Обе крепкие, темноволосые, с тонкими бровями дугой и дребезжащими надрывными голосами. Обе обманчиво безобидные на вид.

— Так вот вы какая, — сказала сестра моего жениха, входя на кухню.

Она поздоровалась со мной за руку, как мужчина, и нетерпеливо кивнула Джейми. В то время девочка осматривалась по сторонам, подыскивая место, где можно пристроиться с планшетом.

Во взгляде Эвы не было ни капли тепла, ничего похожего даже на притворную доброжелательность и ребяческое желание досадить по мелочи, которыми отличалась тётка Маргарет. В глазах этой женщины я видела лишь глубокую, тщательно взрощенную ненависть.

— Пойдём наверх, дорогая, — сказала она дочери, — у нас ещё будет время узнать мадемуазель Бланшар поближе и выяснить, с какой целью она осчастливила наше скромное семейное сборище своим присутствием.

Когда обе удалились, Джейми допил своё вино и поставил пустой бокал в раковину.

— Держитесь, Мадлен, — сказал он тихо, — семейство Монтгомери, шипя, сползается в гнездо.

Я тоже поднялась наверх и достала из чемодана тёмно-синее платье плотного трикотажа, которое захватила специально для пикника. Простое, в меру облегающее мои округлости, оно подчёркивало нужное и скрывало ненужное, оставаясь при этом скромным и по-домашнему уютным. Я немного потянула время, собираясь с силами, чтобы выдержать вечер в присутствии тётки и Эвы, чувствуя себя, как нерадивая школьница перед экзаменом. За окном Джейми расставлял на лужайке пластиковые стулья, протирал решётки и насыпал угли в громоздкий чугунный гриль.

Вскоре приехал Роберт, и Эва вышла ему навстречу. Они обнялись, как старые друзья, взяли по бутылке пива и сели в стороне от повалившего из печи густого дыма. Он рассказывал о чём-то, жестикулируя, как голливудский актёр. Эва несколько раз показала пальцем на окна дома, и я догадалась, что речь идёт обо мне.

Интересно, что говорил ей Роберт, и за что она так сильно меня возненавидела? Мне нужно самой выяснить ответ. Поговорить с Эвой открыто, доказать, что я ей не враг, не собираюсь нарушать семейную идиллию или вмешиваться в её отношения с братом.

Я накинула на плечи кардиган, чтобы не замёрзнуть ближе к вечеру. По дороге вниз встретила тётку Маргарет, подала ей руку, помогая преодолеть последние ступеньки, выслушала лекцию о том, что цвет моего платья плохо сочетается с туфлями.

— Это правда, что вы были балериной? — спросила Эва, подаваясь вперёд, когда я села напротив. Её невинный вопрос отчего-то звучал, как насмешка. Недобрый взгляд девчонки, не выпускавшей из рук планшет, изучал меня из-за спины матери.

Я пересела поближе к Роберту, пытаясь выиграть время. Хотелось, чтобы он положил руку мне на плечо, проявил немного заботы, демонстрируя Эве, что я здесь не чужая. Но мой жених лишь поднёс к губам бутылку с пивом.

— Не совсем так, — сказала я, — я действительно училась в балетной школе во Франции, но меня отчислили в пятнадцать лет, ещё до серьезных экзаменов.

— Вы набрали лишнего весу или просто доказали преподавателям, что напрочь лишены таланта?

— Я упала с лестницы и сломала ногу.

Эва покачала головой с поддельным сочувствием.

— Сожалею. Получается, если бы не травма, вы сейчас выступали бы на сцене Гранд Опера и мы не имели бы радости общаться с вами.

— Видите ли, — сказала я, — те годы в балетной школе были самым несчастливым временем в моей жизни. Должна признать, что примой я бы всё равно не стала. А угробить собственную юность ради места в подтанцовке сейчас кажется верхом безрассудства. Сцена и успех окрыляют, но жизнь одна, и приходится делать выбор. В чём-то я рада, что несчастный случай сделал его за меня.

— Вы очень рациональны, мадемуазель Бланшар, — сказала Эва, прищурившись, бросив быстрый взгляд на Роберта, — и умеете позволять вещам случаться.

— Прошу вас, просто Мадлен, — сказала я.

Джейми расставил на столе закуски, принёс приборы, напитки и горячее мясо, пахнущее костром и углями. Все принялись за еду, и разговоры утихли минут на пятнадцать. Только тётка Маргарет пожаловалась, что куриные крылышки пересушены, а дочка Эвы, открыв бутылку с диетической кока-колой, пустила в небо шипучий фонтан.

— Вы хотели бы поселиться в этой глуши? — спросила меня Эва, расправившись с тремя кусками мяса и ковыряя вилкой картофельный салат, будто искала в нём утерянные сокровища Фредерика, — здесь, несомненно, есть масса преимуществ.

— Было бы интересно попробовать, — сказала я осторожно, не зная, куда она клонит, — правда, я мало что умею по хозяйству.

— Возьмите пару уроков у Джейми, — бросила она, поморщившись, — впрочем, в полдень я видела, что вы уже вполне обжились на кухне.