Стоял тот пронизывающий холод, какой бывает, когда осень задерживается, и пора уже выпасть снегу, когда деревья распрощались с последними листьями, дожди прекратились, сказав своё веское слово, и весь мир только и ждёт отгородиться от самого себя плотным белым одеялом.

Я решила, что не будет ничего зазорного в том, чтобы скрыться от ветра в кафе, и Джейми согласился. Выбрав место подальше от офиса, не входившее в список любимых заведений Софи, я заняла нам столик у окна и заказала две большие чашки латте.

Рядом шумно обедали люди в костюмах, мельтешили официанты, играла музыка, на улице взвывали сирены, а за низкой перегородкой кто-то хриплым голосом ругался в телефон. Джейми явно не привык к такому количеству шума. Я погладила его по руке, и он улыбнулся, заметив кольцо.

— Знаешь, сколько оно стоит? — спросила я.

— Я знаю, что ты носишь его.

Он сказал, что приехал, чтобы встретиться с адвокатом, который вёл дела деда. Мне довелось слышать о той конторе, они были лучшими специалистами по наследственному праву на Восточном побережье. Рэндольфа не стало вчера утром.

— Мои соболезнования, — сказала я.

Джейми кивнул.

— Это звучит некрасиво, но я не чувствую скорби, — сказал он, — может, ещё не до конца осознал, что деда больше нет. В последние годы жизни с ним стало очень тяжело ладить.

Он придвинул к себе чашку, погрел об неё руки, но так и не сделал глоток. Я вспомнила историю о поездке в Монреаль. Не может быть, чтобы Рэндольф не любил младшего внука.

— Я навещал его четыре раза в неделю, — сказал Джейми, — кормил с ложки, выслушивал упрёки. Монтгомери с радостью оставили бы деда дома, но от нас до ближайшей больницы три часа пути. Я делал это не из любви к нему, и даже не из благодарности, а оттого, что надеялся узнать правду, которую он скрывал от меня двадцать лет. Однажды Рэндольф проснулся утром и посмотрел на меня осмысленно, как раньше. Я спросил, кто моя мать? Он ухмыльнулся и сказал, что она редкая стерва.

"Возможно, оно и к лучшему", — подумала я. Любые слова прозвучали бы сейчас фальшиво. Джейми рассматривал раскачивающиеся на ветру вывески магазинов на той стороне улицы. Я держала его за руку и пыталась согреть своим теплом. Мне пришло в голову, что ведь и Роберт знал о смерти деда, но не счёл нужным рассказать. Вместо этого он целыми вечерами говорил о предстоящей командировке в Гонконг, третьей за год.

— Нам не следовало встречаться, — сказал Джейми, не глядя мне в глаза, — я бы вообще не приезжал, пропади оно пропадом, состояние Монтгомери, так или иначе мне оттуда полагаются гроши. Но я очень хотел увидеть тебя.

Я сидела и молчала, как последняя курица. Момент казался неподходящим, меня могли услышать, перебить или отвлечь.

— Что ты собираешься делать после оглашения завещания? — произнесла я бодрым будничным тоном, каким заказывают столик в ресторане.

— Не знаю, — сказал он, — сложно загадывать. Я выезжал за пределы штата всего пару раз в жизни, плохо представляю себе, куда можно податься и чем заработать. Насколько я понял, на семейном совете они решили продать дом и поделить деньги. Наверное, мне лучше уехать оттуда в любом случае.

— А если выкупить их доли? В сети куча предложений о продаже старинных домов в Вермонте, и сейчас, после кризиса, цены не кажутся такими высокими. Ты мог бы взять ссуду, за этот изумруд мне предложили у ювелира приличные деньги...

Он накрыл мою руку своей.

— Кольцо слишком долго хранилось в сейфах. Пожалуйста, носи его, оно тебе очень идёт. А насчёт сделки, не думаю, что Монтгомери готовы на такое пойти. Для них вопрос чести, чтобы дом не достался человеку вроде меня. Им легче продать его первому пришедшему покупателю.

Джейми помолчал немного, собираясь с мыслями.

— И есть ещё кое-что. Все хозяева поместья жили одиноко, как волки, из-за того проклятия. Дом передавался брату, внуку или племяннику по боковой линии вместо прямого наследника, лишь бы тот был бездетен и не женат. Я не уверен, что готов провести остаток жизни отшельником. Сколько себя помню, всегда хотел иметь семью.

Мне следовало сказать, а лучше крикнуть ему: "Любимый, позови меня ещё раз, и я тенью пойду за тобой хоть на край света!". Но я молча пила кофе, словно речь шла не о нас с Джейми, а о далёких семейных тяжбах, из тех, на которых мой начальник и ему подобные делали состояния.

Краем глаза заметила, как в кафе заходит Софи. Моё дурацкое невезение давно не выкидывало своих несмешных шуток. Она собиралась тактично пройти мимо, но наши взгляды пересеклись и мы кивнули друг дружке. "Впрочем", — подумала я, — "мне не о чем беспокоиться. Сегодня я не совершила ничего осудительного".

Позже я поднималась вместе с ней в лифте. Софи не смотрела на меня, но казалось, сейчас она заговорщически подмигнёт. На воре, каким я ощущала себя, определённо горела шляпа.

— Это младший брат Роберта, — не выдержала я, — тот парень, с которым я сидела в кафе.

Она улыбнулась, открыто и дружелюбно.

— У тебя теперь появится много новых родственников.

— Уж не знаю, хорошо это или плохо.

Ближе к вечеру она подошла и присела на край моего стола, держа картонный стакан кофе в своих холёных пальцах.

— Брат Роберта потрясающе красивый парень, — сказала она, — и похоже, сам не подозревает об этом.

Я сделала вид, что вчитываюсь в текст на экране. Софи была синеглазой брюнеткой, как и я, только куда более яркой, запоминающейся синеглазой брюнеткой. Её красота завораживала, выделялась, заявляла о себе в полный рост. Рядом с ней я выглядела невзрачной, как осенний полдень. И все знали, что она встречается с мужчинами моложе себя.

— Пожалуй так, — сказала я, — если хочешь, могу устроить тебе свидание.

Она не улыбнулась моей неуклюжей шутке.

— Я нашла бы способ всучить ему свой номер, будь хоть малейший шанс. Он ведь по уши влюблён в тебя.

— Это так заметно?

— Ну как тебе сказать. Когда такой милый провинциал сидит в кафе на шестой авеню, не смотрит по сторонам и не замечает ничего вокруг, кроме перемен твоего настроения, это, знаешь ли, необычно. Он ведь из какой-то дыры в Нью-Хемпшире?

— В Вермонте.

— Одна суть. Красивый, наивный, не от мира сего.

Я пожала плечами.

— Эй, — Софи наклонилась и понизила голос, — это выглядело, как свидание, уж извини. Я решила, наша Мадлен решила гульнуть перед свадьбой. Кто бы подумал, что это твой будущий родственник.

Мне захотелось совершить безумный поступок. Поднять голову, взглянуть ей в глаза и сказать, что я люблю Джейми. У меня больше не было сил притворяться. Софи не проявляла нездорового любопытства, она держалась дружелюбно и чуть иронично. В конце концов, именно её похождения всем офисом обсуждают в конце обеда, когда говорить о работе — дурной тон.

— Мадлен, — сказала она, коснувшись моего плеча, — забудь об этом, слышишь. Твоя жизнь, наконец, налаживается, не круши её из-за пары вздохов и упругой молодой попки. На следующее утро после того, как ты с ним переспишь, он, обрадованный лёгкой победой, побежит покорять большой город и перетрахает всех, до кого сможет дотянуться. А тебе останутся воспоминания о пяти постыдных минутах кроличьего перепихона.

— Я уже сделала это, — сказала я едва слышно.

— Ты спала с ним?

— Когда мы гостили в поместье.

Софи допила кофе, покачала головой.

— Подумай, что станет с тобой через десять лет, даже через пять. Молодость штука непостоянная, и твой воздыхатель превратится в деревенского увальня в вонючей бейсболке и с пивным животом. А тебе придётся готовить обеды, стричь лужайку и нянчить его орущих детей. Оставайся с Робертом, не губи свою жизнь, дорогая.

Она бросила пустой картонный стакан в корзину и тихонько вернулась на своё место.

Глава 14

Я пришла домой после шести. Роберта не было, и он не предупредил, что задержится. Впрочем, я знала, где он. Сегодня вечером я сделаю это. Скажу ему правду, и тогда будь, что будет. Хотя шестое чувство и простая житейская логика подсказывали мне, что не будет ничего хорошего.

Я достала с верхней полки шкафа старый чемодан, с которым прилетела в Штаты десять лет назад. Дешёвый, потертый на углах, с пляшущей ручкой. На торце обнаружила наклейку "Служба безопасности, аэропорт Шарль де Голль" и чуть не расплакалась, сидя на полу гардеробной. В последнее время слёзы наворачивались на мои глаза слишком легко.

Тогда у меня было много одежды, купленной на распродажах. Всё китайское, простое, пусть подобранное по цвету и фасону, чудовищно сидящее. Теперь я собиралась упаковать дизайнерские платья и костюмы, шпильки от Прада и сумки от Луи Вюттон. Стоило прожить десять лет в Нью-Йорке, чтобы распробовать на вкус французские бренды.

Испытывая отвращение к процессу упаковки вещей, как, впрочем, к любой домашней работе, я ходила по комнате, хватала одежду на вешалках, коробки с обувью, косметику, которую даже не знала, во что завернуть. Ненавидела сама себя за трусость, за эти сборы украдкой, пока Роберт не пришёл.

Я и сама не знала, чего боюсь. Ведь мой жених ни разу не поднимал на меня руки. Некрасивая сцена? Пускай. Я заслужила её и должна найти в себе силы противостоять его гневу, вполне справедливому. Но у меня дрожали пальцы, а вещи падали на пол, терялись, комкались, не хотели помещаться.

Услышав за дверью гул подходящего лифта, я захлопнула крышку и ногой задвинула чемодан за дверь. Сейчас. Это случится сейчас. Я расскажу ему всё. Перестану возводить стены изо лжи поперёк собственной жизни.