Девушка была совершенно права, Байрон желчен, потому что многое не так, как ему хотелось бы.

Ему скучно, потому что развитому, искреннему и независимому уму и впрямь скучно в пустой болтовне большинства гостиных.

Он осуждал общество, в котором проводил большую часть времени.

Но от этого же общества он получал львиную долю восторгов, бдительно следя, чтобы не оставалось равнодушных. Именно потому Байрон заметил саму Аннабеллу, поскольку неземной красотой пленить его девушка явно не могла. Равнодушие мисс Милбэнк, ее нежелание быть в восторженной толпе поклонниц пробудило интерес поэта.

Однако Аннабелла не поняла еще одной важной особенности: сам Байрон, отдавая издателю текст поэмы, прекрасно понимал, что публика немедленно поставит знак равенства между скептиком-героем и им самим. Конечно, так и случилось, публика немедленно приписала все достоинства и недостатки Чайльд Гарольда самому Джорджу, наградила его мрачностью, склонностью к уединению, отрицанию всех удовольствий мира и загадочностью. Даже его физический недостаток «работал» на популярность героя и поэмы.

Что оставалось делать автору? Не разочаровывать публику, одновременно презирая ее, а, значит, соответствовать своему герою. Презирать всех лорд не мог, но нашлась немалая часть светского общества, достаточно пустая и бездельная, на которую поэт вполне мог излить свое презрение и негодование. В глубине души Байрон прекрасно понимал, что обожание не вечно, Лондон не способен любить долго, вслед за немыслимой популярностью и восторгами обязательно придет в лучшем случае равнодушное забвение, в худшем — столь же немыслимое осуждение. Общество всегда найдет за что.

К сожалению, поэт был прав, именно это и произошло. Но тогда до остракизма и осуждения было еще очень далеко, Байрон купался во всеобщем восхищении, невольно отмечая таких, как Аннабелла, тем более, их было совсем немного.

В отличие от Каролины, которая любила в Байроне именно Чайльд Гарольда, Аннабелла интуитивно, еще не понимая до конца, уловила разницу между автором и героем и так же интуитивно пожелала освободить Байрона от оков Чайльд Гарольда. Возможно, заглавный герой был одной из ипостасей самого поэта, которую тот, не в силах с ней справиться, выставил на всеобщее обозрение.

Пока Байрон еще купался в обожании (его или героя — не всегда понятно), но уже росло внутреннее недовольство и желание освободиться от оболочки. Мисс Милбэнк уловила это, но посчитала просто борьбой доброго и злого в характере Байрона, приписывая себе роль возможной спасительницы. Это было слишком самонадеянно, но мисс Милбэнк в себе уверена всегда.

Знать бы ей тогда, к какой беде приведет это стремление переделать согласно своим убеждениям всех и вся, может, и выбрала бы Августа Фостера с его министерским постом?


Знакомство состоялось через пару дней на вечере в доме леди Купер, дочери леди Мельбурн, и прошло именно так, как желала мисс Милбэнк. Байрон был застенчив, вовсе не стремился находиться в центре внимания, а о самой девушке спросил у приятеля Мура:

— Чья-то компаньонка?

Мур оживился:

— Нет, это богатая наследница. Женившись на ней, можно спасти Ньюстед.

— Женившись? Я вовсе не об этом спрашивал. Необычная девушка.

Мур пожал плечами, ему совсем не нравились девицы вроде Аннабеллы Милбэнк — самоуверенные и строго судившие всех и все. Правда, и те, что висли на Байроне и визжали от восторга, тоже не нравились. Но если уж выбирать ради приданого, то лучше вот такая самоуверенная особа, которая по крайней мере не сядет за карточный стол и не станет наставлять ветвистые рога, хотя терпеть ее бесконечные наставления будет очень трудно.

Аннабелла сама разговорила Байрона, вынудив его признаться, что испытывает отвращение к обществу, в котором вращается, что во всем мире у него нет ни единого друга.

Хорошо, что Байрона в ту минуту не слышали Хобхаус. Том Мур или еще кто-то из живо принимавших в его жизни участие. Можно и обидеться, особенно Хобхаусу, который готов отдать жизнь за хромого приятеля. Но, к сожалению, благодарность не входила в число добродетелей лорда Байрона.

Аннабелла смотрела на это прекрасное, умное лицо и мысленно клялась стать самым верным другом поэта! Ей не было дела до того, что у Байрона роман с ее кузиной, что ему может не быть нужен именно такой друг, что фраза могла быть некоторым кокетством окруженного всеобщим почитанием поэта. Со свойственной ей самоуверенностью Аннабелла решила, что если Байрон одинок духовно и в душе борется с собственными демонами, то она обязана стать спасительницей, даже если никто об этом не просит.

Если бы кому-то пришло в голову напомнить об этом, мисс Милбэнк искренне удивилась бы, во-пер-вых, разве поэт всем и каждому говорит о своем недовольстве светом? Во-вторых, если видишь необходимость помочь кому-то, тем более такому человеку, разве не христианский долг сделать это?

Первым забеспокоился отец, не так часто он видел дочь в возбужденном состоянии, как бы Аннабелла ни скрывала свой интерес к поэту, блестящие глаза и постоянное возвращение в разговоре к автору «Чайльд Гарольда» выдавали ее с головой. Девушка написала матери, что Байрон для нее не опасен, поскольку интерес к нему вызван только христианским стремлением помочь справиться с душевными волнениями.

Сэр Милбэнк так не думал, а потому отправился советоваться с сестрой.


Все же герцогиня Мельбурн была немолода, хотя и старалась не замечать свой возраст и не поддаваться ему. Но возраст упрямо давал о себе знать — шесть десятков лет для женщины во все времена заметны.

Герцогиня не принимала и была даже рада, что ее беспокойная невестка леди Каролина отменила балы и танцевальные вечера ради Байрона. Однако брата герцогиня Мельбурн, конечно, распорядилась пригласить в малую гостиную.

— Как ты себя чувствуешь, Элизабет?

— Теперь уже хорошо, но несколько дней размышляла о завещании.

— Неужели так плохо? Каро сказала, что ничего страшного, — почти испугался брат.

Элизабет улыбнулась:

— Я шучу, Ральф. Конечно, ничего страшного, просто нездоровилось, а когда заложен нос и постоянно приходится им хлюпать, несколько неловко показываться в таком виде гостям. А завещание составлено давным-давно… Все же мы с тобой немолоды, как бы ни делали вид, что возраст нас не касается. Как Аннабелла? Я слышала, она делает явные успехи в этом сезоне. Август Фостер даже готов отказаться от поста министра, только бы не покидать твою дочь? Она никого не выбрала?

— Я потому и пришел к тебе. Хочу посоветоваться.

— Что-то серьезное? Крошке Аннабелле сделали предложение?

— Нет.

— Собираются делать?

— Наверное, да. Но у нее душа не лежит к Августу Фостеру.

— Зря. Молодой человек неплох, он серьезен, разве что министром будет уж очень далеко. Вы этого боитесь?

У Ральфа Милбэнка мелькнула мысль, что даже его очень умная и сдержанная сестра произносит слишком много слов. Видно, Элизабет и сама поняла это, потому что рассмеялась, извиняясь, коснулась рукава брата, пригласила его в кресло к столу:

— Прости, я слишком много говорю. Хочешь чаю?

— Нет, спасибо. Элизабет, Аннабелла познакомилась с нынешней знаменитостью — Байроном.

Герцогиня Мельбурн кивнула:

— Я знаю, в доме моей дочери. Почему тебя это пугает?

— Понимаешь, Аннабелла никогда не увлекалась тем, чем восхищались остальные, напротив, для нее худшей рекомендацией было всеобщее почитание. А тут…

Глаза герцогини чуть лукаво блеснули:

— Влюблена? Какая прелесть! Ты можешь быть спокоен, Байрон ей не опасен.

— Белл тоже так твердит, но я боюсь этого увлечения. Мало того, что она откажет всем, кто хотел бы просить ее руки, так ведь и уедет в Сихэм в мечтательном состоянии, а это для Аннабеллы вовсе ни к чему.

Элизабет с изумлением смотрела на брата:

— О, в проницательности тебе не откажешь! Никогда бы не подумала, что ты столь хорошо разбираешься в женских душах. Спасибо, Мари, — поблагодарила она служанку, принесшую чай, и знаком показала, что та может удалиться. Ни к чему, чтобы этот разговор кто-то слышал.

— Приходится быть проницательным, имея взрослую дочь.

— Ты можешь не беспокоиться, лорд Байрон не опасен.

— Но о нем говорят такие ужасные вещи…

— Скорее говорит он сам, а другие повторяют. Нет, Ральф, там не столь испорченная душа.

— Вот эту душу Аннабелла и намерена по-христиански перевоспитывать.

— Ого! Это она так сказала?

— Прямо не говорит, но твердит, что лорд Байрон ей пожаловался на свое неприятие света, на скуку и темные стороны своей натуры, которые надо бы исправить. А она у нас, сама знаешь, склонна помогать исправляться.

Некоторое время герцогиня задумчиво смотрела на огонь, держа наполненную чашку, потом, словно очнувшись от каких-то своих мыслей, передала ее брату. Так же задумчиво сэр Милбэнк взял чашку и пригубил, хотя только что говорил о своем нежелании пить чай.

— Хороший чай. Хитрости заварки или поставщики?

— Поставка с цейлонских плантаций. Могу договориться, чтобы привозили и тебе.

— Да, пожалуй. Так ты не считаешь Байрона опасным?

— Он опасен скорее для моей семьи, чем для твоей. У лорда Байрона скандальный и весьма шумный роман с Каролиной.

— Давно?

— Уже два дня.

Милбэнк расхохотался:

— Два — это не роман!

— Ты не знаешь Каролину, к тому же я неверно выразилась, они два дня как любовники, а увлечение началось раньше. Ральф, я прекрасно отношусь к твоей дочери, и своему сыну предпочла бы в супруги Аннабеллу, а не Каролину, но сейчас ты можешь не беспокоиться, несмотря на всю свою необычность, Байрон предпочтет Каролину. Аннабелла окончательно отказала Августу Фостеру?