Ночь уже давно наступила, в замке было тихо и темно, и даже в комнате барона Раймонда свет был погашен. Пауля, у которого всегда был крепкий, спокойный сон, в эту ночь обуревали тревожные сновидения. Волнения дня не давали ему спокойно спать, среди ночи он проснулся и долго не мог уснуть. При этом он вдруг вспомнил, что письмо Лили лежит в незапертом ящике письменного стола. Он заботливо оберегал эту переписку от любопытных глаз Арнольда и теперь подумал, что когда старик придет утром убирать его комнату, он непременно увидит письмо. Это необходимо было предупредить.

Поднявшись с постели, молодой человек прошел в соседнюю комнату, не зажигая свечи, так как луна достаточно освещала комнату. Он сейчас же нашел письмо, положил его к остальной переписке, запер ящик и хотел возвратиться в спальню, но сперва подошел к окну, чтобы посмотреть, какая погода. Ночь была бурная, луна все время исчезала за проносившимися по небу облаками, а в парке царил полумрак, в котором ничего нельзя было отчетливо различить. Вдруг Пауль остановился в недоумении: ему показалось, что кто-то осторожно прокрался под окнами вдоль стены замка, потом исчез в направлении к комнатам Раймонда.

При других обстоятельствах Пауль едва ли обратил бы на это внимание, но последние происшествия в Верденфельсе сделали его подозрительным, а в ушах еще звучала просьба Анны: «Оберегайте его!». Он решил расследовать дело, и так как был человеком бесстрашным, то ему и в голову не пришло прежде всего обеспечить себя какой-нибудь помощью. Наскоро одевшись, он взял заряженный револьвер и вышел из замка, воспользовавшись для этого боковой лестницей и дверью, предназначенной для прислуги и запертой изнутри на задвижку. Снаружи все было тихо, ничто не шевелилось возле замка, только ветер шумел среди деревьев парка. Пауль подумал, что их тени вызвали, вероятно, обман зрения, но прежде чем вернуться в свою комнату, хотел ради безопасности еще раз осмотреть помещение дяди и медленно пошел вдоль стены, тень которой совершенно скрывала его.

Комнаты барона были расположены с этой стороны замка и выходили в парк, стеклянная дверь вела из комнаты на красивую веранду, которую летом закрывали цветущие кусты. Сейчас они были покрыты плетеными соломенными рогожками для защиты от зимней стужи, а под балконом лежали кучи сухих листьев, защищавших корни от холода. Пауль был уже в нескольких шагах от веранды, как вдруг остановился, снова присмотрелся и ясно увидел, что там что-то шевелится. В следующее мгновение он различил человеческую фигуру, сидевшую на земле на корточках. Молодой человек подумал, что готовится новое посягательство на дорогие растения, и уже решил схватить негодяя, как вдруг ему стало ясно, что у злодея более ужасное намерение. Внизу у веранды мерцал огонек, и Пауль увидел руку с зажженной серной спичкой, увидел, как ее поднесли к соломе, которая сейчас же начала тлеть, и как потом спичка была брошена в сухие листья.

— Негодяй! — крикнул молодой человек, подбежав к поджигателю. Последний, ничего не предчувствуя, повернулся к нему спиной, и Пауль, схватив его за плечи, бросил на землю. — Так вот на что ты покушался! Не трогайся с места! — с угрозой продолжал он, когда тот сделал судорожное движение. — При первой попытке бежать моя пуля догонит тебя!

Он щелкнул курком пистолета, чтобы придать больше силы угрозе, но это, казалось, было излишне. Лежавший на земле человек был так оглушен неожиданным нападением, что не сделал никакой попытки обороняться, не двигался и только глухо стонал. Пауль отвернулся от него, сильным движением сорвал загоревшуюся рогожу и отбросил ее далеко в снег, где она, шипя, погасла; затем он разбросал ногой сухие листья, в которых огонь еще не успел разгореться. Все это было делом нескольких минут, однако от этого шума барон Раймонд проснулся. Его спальня вдруг осветилась, стукнула стеклянная дверь, и с веранды послышался его голос:

— Что здесь случилось?

— Подлость, которой нет подобной! — ответил Пауль голосом, дрожащим от гнева. — Хотели поджечь замок и первым делом имели в виду тебя. Но я поймал злодея, он от нас не уйдет. Позови слуг, Раймонд, а пока я сам справлюсь с негодяем.

Верденфельс ничего не ответил, не позвал никого на помощь, но сошел по лестнице с веранды и через минуту уже стоял рядом с Паулем.

— Что случилось? Кого ты схватил?

— Вероятно, одного из верденфельских крестьян. Я застал его в ту минуту, когда он поджигал рогожу. Если бы я пришел пятью минутами позже, вся веранда была бы уже в огне.

— Встань! — повелительно сказал Раймонд лежавшему на земле, — и отвечай, кто ты?

Человек повиновался, но ему, видимо, трудно было подняться. Судьба избавила его от ответа, так как в эту минуту луна вышла из-за туч и осветила седые волосы и коричневое обветренное лицо старого Экфрида.

— Экфрид! — вскричал Верденфельс, в ужасе отшатнувшись.

— Да, Экфрид! — сдавленным голосом ответил старик. — Теперь вы знаете. Отпустите меня!

— Бессовестный, твоя наглость зашла слишком далеко! — крикнул Пауль. — Мы тебя арестуем, и ты понесешь заслуженное наказание!

— Тише, не поднимай шума! — вполголоса перебил его Раймонд. — Сперва мы одни расследуем все. Отведи этого человека в мою комнату! Идите вперед, Экфрид, наверх по лестнице. Ты последуешь за ним, Пауль, и позаботишься, чтобы он не ушел. Я приду вслед за вами, но хочу сперва убедиться, не грозит ли замку опасность.

Пауль находил, что гораздо целесообразнее созвать слуг и сделать их свидетелями преступления, но так как при дряхлости старого крестьянина нечего было опасаться попытки к бегству, Пауль исполнил приказание дяди.

Оставшись один, Раймонд осмотрел веранду и все, что прилегало к ней. Злодеяние остановили вовремя: уже нигде не виднелась ни одна искра, не было запаха гари, и сорванная рогожа лежала на снегу, где не могла причинить никакого вреда. В замке все оставалось спокойным, казалось, никто не заметил ночной тревоги, что было вполне возможно, поскольку комнаты слуг выходили на другую сторону.

Раймонд вернулся в свою спальню. Колеблющийся свет свечи, которую он зажег, вставая, освещал сгорбленную фигуру Экфрида, стоявшего посреди комнаты, между тем как Пауль стоял возле него и наблюдал за каждым его движением.

— Это — закоренелый грешник, — гневно сказал он, — от него нельзя добиться ни одного слова. И при всей своей низости он неумело принялся за преступление. Огонь, разведенный снаружи, был бы тот час заметен, а каменные стены он не мог повредить, в крайнем случае сгорела бы только веранда. Я увещевал его, но он остается при своем упорном молчании.

— Он должен будет ответить мне, — холодно сказал Раймонд. — Оставь нас одних, Пауль!

— Тебя наедине с поджигателем? Ни в коем случае! А вдруг у него с собой нож, и он нападет на тебя сзади. От такого человека можно всего ожидать, а я обещал оберегать тебя.

— Обещал? Кому?

— Анне фон Гертенштейн, она поручила тебя моей защите, и я сдержу слово!

Лицо барона вспыхнуло румянцем, он не отозвался ни словом на это сообщение, а сказал с деланным спокойствием:

— Не беспокойся, мне не грозит никакая опасность, но мы должны объясниться с глазу на глаз.

— Этот человек ненавидит тебя, — многозначительно сказал Пауль, — ненавидит с такой слепой яростью, что я думал, что вижу сумасшедшего, когда нечаянно произнес твое имя.

— Я это знаю, потому и должен с ним поговорить. Уйди, прошу тебя!

Пауль неохотно повиновался и медленно пошел в соседнюю комнату, но только притворил дверь, чтобы при малейшем подозрительном звуке можно было прибежать на помощь. Тогда Раймонд обратился к крестьянину, все еще неподвижно и безучастно стоявшему посреди комнаты.

— Что вы хотели сделать, Экфрид?

Спрошенный поднял голову, в его лице не было ни раскаяния, ни страха, а только затаенное упорство. То же упорство звучало в его голосе, когда он ответил:

— Вы же видели. Отрицать этого я не могу, да и не хочу.

— Это на вас похоже. Мой племянник прав: если вы хотели поджечь замок, то неловко принялись за дело; огонь был разложен под окнами моей спальни, что объясняет вашу неловкость. Отвечайте: кому предназначался ваш замысел — мне или замку?

— Вам обоим.

В двух коротких словах прозвучала безграничная ненависть.

Верденфельс молчал, устремив на старика пристальный взор.

— Да, вам обоим! — с каким-то диким наслаждением повторил Экфрид. — Замок — за наше село, а вас — за моего бедного парня! Так было бы справедливо, я того и хотел! Теперь вы можете подать на меня в суд, можете засадить меня в тюрьму, но вы этого, я думаю, не сделаете, потому что тогда и я заговорил бы, и все село Верденфельс заговорило бы, а из этого могла бы выйти большая неприятность.

— Экфрид! — крикнул барон, судорожно сжимая кулак, и с поднятой, как для удара, рукой, быстро подошел к старику.

— Ударьте! — глухо сказал Экфрид, невольно отшатнувшись, — сделайте со мною то, что я готовил вам, мне только того и надо, чтобы всем моим несчастьям сразу пришел конец!

Эти слова, казалось, привели Раймонда в себя; он опустил руку, видимо борясь с собою, и наконец спросил:

— Вы по своей собственной воле терпели нужду. Много лет тому назад я предлагал вам щедрую помощь, вы не хотели принять ее.

— Не хотел, да и теперь не хочу. Я лучше умру с голоду вместе со своим внуком.

— Вы на это способны. Тогда вы мне отвечали с ружьем в руках и пустили бы его в дело, если бы я не ушел, чтобы избавить вас от убийства. Сегодня действительно чуть не произошло убийство, и не ваша вина, что ваш план не удался.

— Он и не мог удаться, — с горечью сказал старик, — я должен был знать. Я не хотел верить другим, что вы заколдованы, а теперь я вижу это собственными глазами. Вас ничто не берет: ни пуля, ни огонь.