— Что же может там происходить? — спросил изумленный Пауль.

Лили уже начинала стыдиться своего суеверия. По внешности молодого барона нельзя было предположить, что он разделяет манию дяди, заключающуюся, как известно, в том, чтобы свернуть шею всякому встречному. Немного успокоившись, Лили осторожно связала кончики своего носового платка с орехами и объявила, что возвращается в деревню.

— И я иду туда же, — сказал Пауль, — и намерен нанести визит тамошнему священнику.

— Как, моему кузену Грегору?

— Ах, вы — его родственница? Значит, вы живете в пасторате?

— Нет, я живу в Розенберге. Сегодня мы с сестрой только в гостях в Верденфельсе.

Пауль вдруг остановился, и его лицо просияло.

— С вашей сестрой, госпожой фон Гертенштейн?

— Да. Вы знаете ее имя?

— Конечно! Я имел счастье быть ее спутником. Ваша сестра ничего не говорила вам об этом?

— Ни слова, — ответила Лили, которая решительно не могла понять, как можно было умолчать о подобном знакомстве.

На лице Пауля выразилось разочарование. Значит, даже его имя ни разу не было произнесено. Теперь он понял, отчего при первом беглом взгляде на девушку ее черты показались ему знакомыми, только имя Вильмут ничего не сказало ему. Зато Лили получила в его глазах совсем особенное значение с той минуты, как он узнал, что она близка к идеалу его мечтаний. Он рассказал Лили о встрече с ее сестрой в Венеции и высказал удивление, что случай снова свел его здесь с госпожой Гертенштейн.

Лили, не подозревавшая, что он целых полчаса проехал самым быстрым галопом, чтобы использовать этот «случай», также нашла это удивительным и ровно ничего не имела против того, чтобы молодой человек шел с нею. Таким образом они вместе направились к пастору, неся с собой орехи.

Священник сидел с Анной в кабинете, когда Лили ввела туда своего нового знакомого. При других обстоятельствах она побоялась бы сурового выговора от своего строгого кузена, который несомненно счел бы неприличным ее появление в обществе незнакомого молодого человека. Но так как дело касалось знакомого ее сестры, она считала себя вполне правой и спокойно представила пастору «господина барона фон Верденфельса», который намеревался сделать ему визит и которого она встретила у замковой горы. Само собой разумеется, об орехах не было сказано ни слова.

Пауль подошел ближе. Он не заметил ни холодного удивления на лице пастора, ни замешательства на лице госпожи Гертенштейн при его появлении. Он видел — только ту, воспоминание о которой не покидало его ни на минуту, и его глаза заблестели такой неподдельной радостью, что маленькая Лили с удивлением взглянула на него и составила свое собственное мнение об их случайном дорожном знакомстве.

Вильмут встал и сделал несколько шагов навстречу гостю, но не произнес ни слова привета, предоставляя молодому человеку рекомендоваться лично. Пауль повторил все то, что уже рассказала Лили, а именно — что он побывал в замке и не мог отказать себе в удовольствии познакомиться с пастором Верденфельса, которому он, как близкий родственник владельца, не совсем чужд. Вильмут выслушал его, не меняя выражения лица, затем поклонился и проговорил с ледяной холодностью: — «Я вас понимаю, барон! «, — но на его лице ясно выражался вопрос, который губы не решались произнести: «Что значит этот неожиданный визит? «.

Пауль сначала не обратил внимания на столь странный прием, так как его мысли были всецело заняты другим. Он нашел, что священник очень неприветлив и нелюбезен, но отнесся к этому совершенно равнодушно. Обращаясь исключительно к Анне, он выразил свою радость по поводу того, что ему довелось снова увидеть ее. Он, разумеется, и не подозревал, что она здесь, но надеялся, что она позволит ему возобновить их мимолетное знакомство. При этом он пустил в ход всю свойственную ему любезность, не заботясь больше о скучном священнике.

Однако Грегор был не из тех людей, которые позволили бы так легко отстранить себя. Несколько минут он внимательно и молча присматривался к молодому человеку, потом внезапно и довольно бесцеремонно прервал его оживленную речь вопросом:

— Вы, должно быть, недавно приехали в Фельзенек, барон?

— Всего неделю назад, — вскользь ответил Пауль, снова обращаясь к молодой женщине.

Но Вильмут подошел к ее стулу, облокотился на спинку и совершенно завладел разговором.

— Значит, у вас еще не было случая ознакомиться с местными условиями? — продолжал он.

— Нет, я здесь еще совершенно чужой, и потому мне очень хотелось бы хоть немного сориентироваться.

— Это вполне естественно. Но знает ли господин барон, что вы почтили меня своим посещением?

— Нет, он даже не знает, что я поехал в Верденфельс, — с нетерпением ответил молодой человек, сердясь на такой экзамен.

— Я так и знал, — холодно произнес Вильмут.

Это замечание поразило Пауля. В холодной сдержанности пастора он теперь видел что-то преднамеренное и в свою очередь принял холодный вид.

— Мой визит, очевидно, удивляет вас, — сказал он. — Я думал исполнить долг вежливости, посетив вас, так как замок Верденфельс принадлежит к вашему приходу. Но вижу, что ошибся, и очень жалею, что явился непрошенным гостем.

— Пожалуйста, барон! Вы для меня — желанный гость, — прервал его Вильмут, делая ударение на слове «вы». — Я спросил это только ради вас самого, боясь, что вам придется сильно поплатиться в Фельзенеке за этот визит.

Пауль посмотрел сперва на пастора, затем на Анну, как бы ожидая от них объяснения этих слов, но лицо Вильмута было по-прежнему непроницаемо, а Анна смущенно молчала, между тем как ее молоденькая сестра, жившая всего несколько недель в Розенберге, с величайшим любопытством прислушивалась к разговору, явно ничего не понимая.

Напряжение достигло высшей степени, но тут, к общему удовольствию, доложили о приходе почтальона, который должен был передать деловое письмо «в собственные руки пастора».

Вильмут извинился и вышел. Едва затворилась за ним дверь, как Пауль обратился к молодой женщине:

— Убедительно прошу вас объяснить мне, что все это значит.

Бросив взгляд на дверь соседней комнаты, Анна быстро и негромко проговорила:

— Я отвечу вам вопросом на вопрос: что означает ваше появление в этом доме? Как вы сюда попали?

— Я вам только что объяснил: самым простым образом. Но я вижу, что здесь существуют какие-то обстоятельства, из-за которых мое посещение должно казаться странным. Однако даю вам слово, я ничего подобного не подозревал. Ради Бога, скажите, что произошло между моим дядей и вашим родственником?

— Это вы узнаете в Фельзенеке, я в атом деле сторона.

Тот же холодный, почти неприязненный тон, который Пауль уже не в первый раз слышал из этих уст... Но на сей раз он не остановил его; он начал догадываться, что ее холодность относится не к нему, а к тому имени, которое он носит.

— Вы сердитесь на меня? — спросил он тихо, сердечным, умоляющим тоном.

— Я? Нет! За что мне сердиться на вас?

— Но вы не хотите позволить мне даже видеть вас. Вам была известна цель моего путешествия, а между тем вы и словом не обмолвились, что живете в Розенберге, и я совершенно случайно узнал об этом несколько дней тому назад. Или вы действительно хотели соблюсти тайну?

— Нет, я знала, что рано или поздно мое местопребывание откроется, но...

— Значит, вы позволяете мне приехать в Розенберг? — со страстной мольбой в голосе прервал Анну Пауль, не обращая внимания на то, что здесь сидела Лили и слушала его, широко раскрыв глаза; да ему и в голову не приходило скрывать свои чувства.

Молодая женщина, напротив, казалось, была неприятно смущена, но прежде чем она успела ответить, вошел Вильмут. Пауль тотчас же встал. Он чувствовал, что его импровизированный визит не может более длиться ни одной минуты, и, низко поклонившись госпоже Гертенштейн и Лили, вышел из комнаты. Вильмут не сделал ни малейшей попытки удержать его и проводил с той же ледяной холодностью, с какой встретил. Подобно Лили, молодой человек с облегчением вздохнул, перестав чувствовать на себе тяжелый взгляд холодных, строгих глаз пастора.

Между тем Лили дала волю своему удивлению и заявила, что молодой барон смотрел на сестру совсем особенным образом, а также совсем особенным тоном просил разрешения приехать в Розенберг. Одним словом, она нашла все это крайне подозрительным. Но бедной девочке вовсе не посчастливилось с ее остроумными заключениями: ее строго остановили, объяснив, что ей нечего говорить о вещах, которых она не понимает. Лили недоумевала, почему она в шестнадцать лет не может понимать «подобные вещи». Рассердившись, она схватила свои орехи и убежала в соседнюю комнату, тем более, что увидела входившего кузена Грегора.

— Странное посещение, — насмешливо и презрительно проговорил пастор, обращаясь к Анне. — Что ты о нем думаешь?

— Я думаю, что дело происходило именно так, как сказал молодой барон, — ответила Анна. — Он был в замке, и счел долгом вежливости навестить тебя.

Грегор пытливо поглядел прямо в лицо молодой женщине и резко произнес:

— Возможно! Боюсь только, что его вежливость менее всего предназначалась мне. Твои глаза, Анна, снова причинили зло, я с первой минуты увидел это. Но мне нечего предупреждать тебя, что ты должна держаться подальше от молодого человека: ведь он — Верденфельс, и это одно должно помешать вашему сближению.

Глава 6

Молодой барон возвращался из Верденфельса в Фельзенек далеко не в радужном настроении, так как принужден был признаться самому себе, что так страстно ожидаемое им свидание оказалось на деле довольно мучительным и что его визит в дом приходского священника был преждевременным. Как ни мало были ему известны обстоятельства жизни в Фельзенеке, тем не менее ему стало теперь вполне ясно, что между его дядей и пастором Вильмутом существует глубокая неприязнь. Ему казалось, что теперь он понял причину сдержанности молодой женщины: эта сдержанность относилась не к нему лично, а к тому имени, которое он носил. Но к этому препятствию он отнесся со своим обычным юношеским легкомыслием, не считая его серьезной помехой своим планам. Хотя ему и не было дано формального согласия на посещение Розенберга, но не было и запрещено явиться туда. Поэтому он считал такой визит делом решенным и продолжал строить планы на будущее.