Гелена Мнишек - Прокаженная

Пан Мачей рассказал Стефе, что у Вальдемара три страсти: кони, охота и женщины — впрочем, последние ему уже прискучили. Он устраивал прекрасные охоты, на которые в Глембовичи съезжались магнаты со всего света. И сам он часто выезжал охотиться в поместья своих друзей, где его всегда радушно принимали. Коней он любил, но на скачки их не выставлял, говоря, что слишком любит, чтобы отдавать в руки жокеев и смотреть, как лошади ломают ноги.

Все это Стефа узнала частью от пана Мачея, частью от пана Ксаверия.

Стефа вновь взглянула на Вальдемара. Он беседовал с дамами — со своей всегдашней непринужденностью, едва уловимой ноткой небрежности, временами с иронией. Движения его также были небрежны, но это лишь добавляло ему обаяния.

Глядя на него, Стефа встретилась с ним взглядом, но не опустила глаз. Он ослепительно улыбнулся.

На Стефу никто не обращал внимания. Сидя в конце стола, она могла, как ей и хотелось, оставаться незамеченной и предпочитала слушать чужие разговоры.

Она часто поглядывала на оживленное лицо пани Идалии. Взгляд Стефы скользнул по ее зеленой блузке и толстой золотой цепочке для часов; переместился на панну Риту, с аппетитом уплетавшую индюшку. Гордо вздернутая голова и блестящие стекла пенсне графа Трестки, монументальная фигура князя Францишка Подгорецкого, симпатичное лицо его жены, угрюмая физиономия графа Чвилецкого, ничем не примечательное лицо графини… Пару раз, по общему примеру, Стефа приподнимала бокал, когда провозглашался тост, но ничего не пила и ела мало.

Вальдемар, разливая вино подошел к ней. Она подняла на него глаза и отставила бокал. Во взгляде Вальдемара она явственно разглядела доброжелательность, услышала его тихий шепот: «Бедное дитя!»

Стефа удивилась несказанно: «Как это? Он не высмеивает ее, не критикует?»

«Должно быть, очень уж жалостно я выгляжу, если он сочувствует», — печально подумала она.

После мороженого пани Эльзоновская встала. Следом поднялись все остальные.

В первой паре от стола отошел пан Мачей, ведя под руку княгиню; следом — Вальдемар с графиней Чвилецкой, князь Подгорецкий с панной Жижемской, Чвилецкий с пани Идалией, Трестка с панной Ритой; Стефа подхватила под руку Люцию. Замыкал шествие пан Ксаверий.

И вновь в гостиной начались разговоры, прерываемые веселым смехом. Верховодили молодые. Предводительствовали Вальдемар и панна Рита, они сыпали шутками, плели глупости, веселя всех.

Граф Трестка не отходил от панны Риты, что ее явно раздражало. Зато Вальдемар, будучи в непривычно добродушном настроении, развлекал Стефу; потом они вновь принялись пикироваться на свой обычный манер. Однако, когда к ним приближался кто-то, Вальдемар менял тон и предмет разговора так искусно, что Стефа не могла сдержать улыбки, довольная его тактикой. Он вновь попросил ее сыграть.

— Ох, увольте, — шепнула она.

— Как прикажете, — поклонился он. — Но только в обмен на обещание сыграть как-нибудь для меня одного. Согласны?

— Конечно, — обещала она, довольная его уступчивостью.

— Я обожаю Бетховена, а вы, я знаю, мастерски исполняете его. Мне говорил дедушка.

— Но вашему дедушке я чаще всего играю Шопена. Больше всего он любит его ноктюрны.

— Что делать, дедушка — мечтатель, а я — реалист, — сказал Вальдемар.

В полночь гости начали разъезжаться.

После шумного прощанья экипажи тронулись, следом поехала линейка. Вскоре силуэты коней и экипажей растаяли в серебристом лунном свете, заливавшем поля и луга.

Стефа пожелала доброй ночи пани Идалии и Вальдемару. Вальдемар крепко пожал ее руку, задержав в своей горячей ладони. Стефа глянула на него удивленно, но, встретив его горящий взгляд, быстро убрала руку и направилась попрощаться с остававшимся в салоне паном Мачеем. Вальдемар, направляясь в свои покои, повторял:

— Я должен ее добиться, должен!

На другое утро Стефа поднялась с беспокойством в душе.

Люция рассказала, что на станцию уже послали лошадей за практикантом, что ей очень любопытно: красив ли он и из хорошей ли семьи?

Обедали в Слодковцах в два часа дня. Вошел лакей и пригласил их к обеду.

— Пан Вальдемар вернулся? — спросила его Люция.

— Да, с вашего позволения, он приехал с паном, который у нас будет жить.

— Практикант! — выпалила Люция и, едва дождавшись ухода лакея, кинулась к зеркалу поправлять блузку и волосы. — Как хорошо, что он приехал наконец! Интересно, где его мама посадит за столом. Теперь в Слодковцах будет всегда весело, а не только, как приезжает Вальди! Ну пойдемте же!

У дверей столовой Стефа ощутила необъяснимый страх. Она быстро вошла и приблизилась к столу. Потом взглянула на приближающегося к ней Вальдемара… и застыла от изумления.

Рядом с Вальдемаром стоял Эдмунд Пронтницкий.

У Стефы зашумело в голове, перед глазами поплыли черные круги. Она смертельно побледнела, инстинктивно отступила на шаг, почти теряя сознание, протянула руку Вальдемару, увидела его широко раскрытые от удивления глаза и услышала голос:

— Позвольте представить вам пана Эдмунда Пронтницкого. Панна Стефания Рудецкая.

— Приветствую вас, — с совершеннейшей свободой протягивая ей руку, сказал Эдмунд. И весело добавил. — Какая приятная встреча!

— Вы знакомы? — спросила пани Идалия.

— Ну как же! Мы ведь соседи. Правда, панна Стефания?

— Да, — ответила та и почти упала в кресло.

В ее словах было что-то такое, отчего пани Идалия ничего больше не спросила, сразу отгадав, что между Стефой и молодым практикантом что-то когда-то произошло. И стала исподтишка наблюдать за ними. Пан Мачей, удивленный поведением молодой учительницы, молчал. Люция не могла усидеть на месте от любопытства. Только Вальдемар понял все. Изменившееся лицо Стефы, ее ошеломление, наконец, ее молчание утвердили его в мнении, что молодой практикант и есть несостоявшийся жених девушки. Его раздражала развязность, с которой держался вновь прибывший. Почти все молчали, один Эдмунд разговаривал громко и весело, держался довольно шумно. Казалось, он не понимал, что элементарная деликатность требует от него держаться в данных обстоятельствах скромнее.

Молодой Михоровский сразу составил весьма нелестное мнение о воспитании и характере своего практиканта. Вальдемару рекомендовал Эдмунда один весьма влиятельный человек. В его письмах молодой Пронтницкий характеризуется совершенно иным. Майората всерьез начинала беспокоить встреча Стефы с этим хлыщом, его развязность и язвительные улыбки, обращенные к Стефе.

«Как он смеет?» — думал Вальдемар, уязвленный. Его злили и пани Идалия, пытливо наблюдавшая за Стефой, и даже Люция, не отрывавшая восторженного взгляда от красивого лица прибывшего.

Вальдемар ругал себя за то, что не сказал Стефе фамилии будущего практиканта — ведь тогда, заметив ее волнение, он наверняка доискался бы причины и тут же отказал бы Пронтницкому. А теперь — поздно. Угнетенность девушки огорчала его.

А Стефа самым настоящим образом страдала.

«Знал он, что я живу в Слодковцах, или это всего лишь несчастливое стечение обстоятельств? Может, он узнал, где я живу, от наших соседей по Ручаеву и с умыслом поехал сюда? — точно в бреду размышляла она. — Но зачем?»

На смену охватившей ее растерянности пришла злость. Что, если он намеревается заставить ее покинуть Слодковцы? Может, ему удалось уговорить пана Рудецкого, и он приехал сюда предлагать ей руку и сердце?

А она? Она уже не может сказать, что любит его. Она разобралась в себе и своих чувствах, поняла, что сделала ошибку…

То, с какой свободой он приветствовал ее, озадачило Стефу. Знал ли он, что она живет в Слодковцах? Мысль эта возникала неотвязно.

Овладев собой наконец, девушка задумчиво слушала болтовню Эдмунда. Сейчас он казался ей совсем другим, неестественно веселым и чересчур шумным. О себе он говорил с бахвальством, но в то же время держался с пани Идалией, ее отцом и Вальдемаром едва ли не подобострастно. Стефу это несказанно удивляло. Она не могла понять, что в нем нашла когда-то. Сейчас разговор с ним стал для нее форменной пыткой. Стефу раздражал голос Эдмунда, она не могла понять, что этот человек здесь делает; к тому же ее злили пытливые взгляды пани Идалии и молчание Вальдемара.

«Вальдемар все разгадал, — думала Стефа, — и у него появятся новые поводы насмехаться надо мной. Я должна уехать. Расскажу все пани Идалии. Она поймет и простит. И я вернусь в отчий дом» — и тут, решившись уехать, Стефа вдруг ощутила легкую грусть, причин которой сама не понимала.

«Глупости, — подумала она гневно. — Теперь этот человек для нее — ничто!»

Сначала она почти не смотрела на Эдмунда. Но понемногу любопытство превозмогло. Слушая новые, незнакомые интонации в его голосе, она хотела убедиться, изменился ли он и внешне. Подняла глаза. Нет, он ничуть не изменился: по-прежнему красив. Однако раньше она видела в его лице иные чувства, в глазах — иные мысли. Теперь те же самые черты лица искривлены вульгарной усмешкой, глаза выдают пустоту натуры. Стефе показалось, что она в этот раз разглядела обычный булыжник, показавшийся ей ранее в солнечных лучах бесценным самоцветом.

Эдмунд смотрел на нее с циничной усмешкой. Стефа покраснела. И услышала его голос:

— Почему вы сегодня так молчаливы, панна Стефания? Я вас не узнаю и на правах доброго знакомого могу на вас обидеться — можно подумать, вы недовольны моим присутствием?

Эти слова вывели Стефу из себя. Уязвленная гордость уколола ее, словно острое шило.

Смерив Эдмунда холодным взглядом, она тем не менее сказала спокойно:

— Я не ожидала встретить вас здесь, и только.

— Но неужели наша встреча вас не обрадовала? Я, например, безумно рад!

Она ничего не ответила, прикусив губу. В его тоне явственно слышалась издевка.

Пронтницкий перегнулся к ней через стол и настойчиво повторил:

— Я страшно рад.