Попросив у дежурной сестры своего отделения сварить ему кофе, он упал на диван и устало прикрыл глаза. Вообще, он считал, что его жизнь удалась. Во всяком случае, в профессиональном плане. К тридцати восьми годам он уже был заведующим отделения, защитил докторскую и успел стать членом-корреспондентом РАМН. Его звали работать под крыло Бокерии и даже в Германию, но он предпочёл остаться здесь. Однажды его друг, Володька Волков, работающий здесь же трансфузиологом, спросил:

— Север, вот какого хрена ты тут паришься, если тебя сам Лео приглашает к себе? Объясни мне, дураку. Или к бюргерам не уедешь. Ты же у нас хирург от Бога.

Александр ответил, не задумываясь:

— Знаешь, Вова, мне и здесь неплохо платят. И ещё любят, и уважают. Так что я лучше побуду «светилом местного значения», где все ко мне прислушиваются и даже приезжают из той же Москвы, потому что там цены поднебесные. Это лучше, чем бегать в шестёрках у столичных собратьев по скальпелю, где на моё мнение и опыт все с прибором положили. Я уже не в том возрасте, чтобы начинать учиться лизать чей-то зад.

— Пожалуй, ты прав. Хотя, с твоим невыносимым характером, тебя бы выставили оттуда к чёртовой матери уже через неделю. До сих пор сам себе удивляюсь, как я умудрился стать твоим другом, — ухмыльнулся Волков, взъерошив пятерней пшеничные волосы.

— Потому что сам не лучше, — флегматично изрек Северинцев, — два сапога пара.

Его друг был прав. Высокий статный доктор медицинских наук, обладатель удивительно красивых тёмно-карих глаз, выдающегося носа, напоминающего об иудейской крови, густых чёрных волос и весьма сексуального голоса, имел крайне отвратительный характер. Помимо довольно привлекательной внешности, он обладал ещё и острым как скальпель языком. Его отповеди и комментарии доводили до слез женщин, и до белого каления — представителей сильного пола. Александр Северинцев был циником до мозга костей и стервецом, каких мало, что, однако, не мешало ему водить давнюю дружбу с Володькой. Чужих людей он в свою жизнь не пускал, и по кардиоцентру про него какие слухи только не ходили. Говорили даже, что он был однажды женат, но супруга сбежала от него через полгода после свадьбы. И то, что в неудавшейся семейной жизни Александра были виноваты его регулярные пропадания по нескольку суток на работе, ставилось под большое сомнение.

Молоденькие медсестрички, и периодически появляющиеся в центре студентки медицинских вузов, едва завидев Северинцева, наперебой пытались строить ему глазки и кокетничать, но поближе узнав несносный характер хирурга, начинали ненавидеть его всей душой и только диву давались, как такой красивый, безумно сексуальный мужчина может быть такой холодной и язвительной сволочью. Как будто о том, что на свете, кроме всего прочего, существует ещё и такое понятие как любовь, он и слыхом не слыхивал.

— Александр Николаевич, ваш кофе, — молоденькая сестричка бочком протиснулась в полуоткрытую дверь кабинета с подносом в руках, на котором дымилась чашка с напитком и стояла маленькая сахарница.

— Спасибо, Лера, но пора бы уже запомнить, что я пью кофе без сахара, — он взял в руку крохотную чашечку и отпил глоток, — отвратительно! Кто вас кофе варить учил, интересно? — Он поднял глаза на понуро стоявшую перед ним девушку, — Вы свободны.

Девушка испарилась мгновенно и Александр мрачно усмехнулся.

Какого чёрта он решил ехать не своим обычным маршрутом? Видимо, слишком устал и просто «на автопилоте» поехал следом за машиной Виктора Логинова, мельком подумав: «Какого лешего анестезиолог до сих пор ошивается в клинике, если рабочий день давным-давно закончен?»

Едва он свернул за угол тихого сквера, как из кустов прямо под колёса его джипа метнулась маленькая рыжая молния, а затем подросток. Если бы не отточенная годами молниеносная реакция… б………… давненько он так не матерился. Спасибо немцам за их скрупулёзность и трудолюбие. Машина чуть на дыбы не взвилась, но тормоза были что надо! Вылетев из-за руля, он уставился на торчащие из-под бампера ноги в стоптанных балетках. Девчонка! Голова которой находилась прямо под правым передним колесом!

— Б…ь, какого х… ты на дорогу скачешь, дура?! Тебе что, жить надоело, идиотка?! — он вытащил её из-под машины и поставил на ноги.

Девчонка охнула от боли. Он схватил её на руки и отнёс на водительское сиденье.

Осмотр занял несколько секунд. Судя по всему, кроме ушибленного колена, порванных джинсов и испуга, никаких других повреждений дурёха не получила.

Девчонка снова завозилась и опять зашипела от боли:

— Шсс! Ау! Царапучий какой!

Наконец-то Северинцев соизволил поднять глаза, в основном для того, чтобы посмотреть кто же всё-таки там такой царапучий, из-за которого он чуть человека не угробил.

Если бы ему на голову сейчас свалился какой-нибудь космический метеорит, он, наверное, и то меньше удивился. На водительском сидении его машины, напуганная и взъерошенная, сидела… Ириска.

Давным-давно, когда профессор Северинцев ещё не был известным кардиохирургом, а был просто студентом четвертого курса Саней, отправила его мать на оставшееся после сессии и практики лето на подмогу бабке в деревню. С ним увязались и его институтские приятели Володька Волков и Лёха Крылов. Жила бабуля в небольшой станице под Армавиром, хозяйство имела приличное, так что подмоге в лице трех молодых парней очень обрадовалась. В первый же вечер, они пошли в станичный клуб. В Красногвардейке Саню каждая собака знала, потому что, будучи школьником, все летние каникулы он проводил здесь. Тем более, что они будущие врачи, а врачей в те времена уважали. Там они и познакомились с выпускницей сельскохозяйственного техникума агрономом Ирочкой, или Ириской, как она сама себя называла. Дивчина была дюже гарна, как выразился Саня — «есть за что подержаться», особыми комплексами не обременённая, о морали имевшая весьма отдалённое представление, так что знакомство с будущими эскулапами состоялось в тот же вечер в ближайшей посадке.

Чуть позже Вовчик присмотрел себе Любашу, подружку Ирочки, и ухажёров у Ириски осталось двое. Поскольку она никак не могла определиться, кто же из них ей больше по сердцу, юная агрономша встречалась с ними по очереди. Сане то было пофигу, ему лишь бы бушующие гормоны унять, а вот Лёха по уши влюбился в щедрую на ласки Ирину. Друзья быстро просекли, в чём дело, покрутили пальцем у виска, мол, ну и дурак, и Саня отошёл в сторону, переключившись на другую красавицу, благо, девчонок вокруг него вилось предостаточно. Однако надежда на то, что Лёхина любовь останется за порогом плацкартного вагона, растаяла как дым, когда он заявил им, что Ириска едет с ними. Напрасно друзья отговаривали его от такого опрометчивого шага — Вовчик даже тяжёлую артиллерию подключил в лице Прасковьи Егоровны, Лёхиной матушки, мол, убьёт, на порог не пустит и всё такое, а Саня рискнул напомнить, что они вроде как «молочные братья», и как поведёт себя падкая на мужиков подружка, одному богу известно. Влюблённый по уши Лёха ничего не желал слушать. А когда выяснилось, что Ириска беременна, парни вообще рукой махнули — хочешь всю жизнь быть рогатым, флаг в руки. Кто мы такие чтобы тебе мешать?

Но к их удивлению, выйдя замуж, Ириска остепенилась, а когда родила дочь, так вообще домоседкой стала. Правда, дружба между Лёхой и Саней дала трещину, а потом и вовсе сошла на нет, но это уже детали. Главное — друг нашёл своё счастье.

После института судьба разбросала их по разным сторонам. Саня несколько лет работал в другом городе, а когда вернулся — узнал, что супруги Крыловы трагически погибли.

…- Ириска! — потрясённо прошептал он, во все глаза смотря на девушку.

— Никакая я Вам не Ириска, — удивлённо моргнув, заявила девица, — меня вообще-то Маша зовут. Крылова, — зачем-то уточнила она.

— И что же делает Маша Крылова в полночь одна на улице? Детям давно спать пора.

— Я не ребёнок.

— Я вижу. Отпустила бы ты котёнка, смотри как вцепилась, ему же дышать нечем.

— Он царапается.

— Ещё бы. Жить всем хочется. Так что же ты на улице делаешь, можешь объяснить?

— Гуляю. Свежим воздухом дышу.

— Несколько поздновато для моциона, не находишь? Домашние, наверное, с ума сходят.

На глаза девчонки навернулись слёзы и она всхлипнула:

— Никто меня там не ждёт. Не нужна я ей.

— Кому?

— Бабке.

— Прасковье Егоровне?! — невольно вырвалось у него, и девушка подозрительно на него посмотрела.

— Вы её знаете? Откуда?

— Неважно. Всё равно нужно домой идти, утром помиритесь.

— Не пойду! И вообще, вам-то какое дело? — она опустила голову и, о чём-то подумав, вдруг сказала:

— А вы не могли бы меня подвезти?

— Куда?

— К одной знакомой. Тут недалеко, всего один квартал. Я бы и сама дошла, но нога. Больно.

Северинцев озадаченно посмотрел на неё и решил, что уж лучше отвезти девчонку к подруге, чем она на улице всю ночь торчать будет. В том, что она домой не пойдёт, он не сомневался.

— Хорошо. Садись, — Он помог ей забраться на пассажирское сиденье.

Поездка заняла пять минут.

— Всё. Приехали, — сказала Маша у четырёхэтажной «сталинки», — спасибо.

— Пожалуйста. ПДД учи, деточка, — напутствовал он, наблюдая за ковылявшей к подъезду девушкой, в котором горела одна единственная лампочка, да и та на самом верхнем этаже. — Стоять!

Девчонка остановилась и недоумённо обернулась.

— Чо?

— Не «чо», а «что». Тебе на какой этаж нужно?

— На третий, а что?

— Погоди, я провожу тебя. А то в подъезде хоть глаз выколи. Одну ногу ушибла, а вторую — сломаешь.

Он запер машину и подошел к ней.

— Домофон есть?

— Не-а.

— Тогда вперед.

В подъезде отсутствовал не только домофон, но и банальный кодовый замок.