Они пошли обратно к кладбищу, и здесь Флора нашла себе достаточно пищи для размышлений. Она обратила внимание на возраст умерших и почувствовала легкий холод, когда увидела, что многие из них ушли из жизни в возрасте ее отца.

Увы! Как их было много даже в этом уединенном месте, где смерть должна быть позднем гостем, много тех, которых позвали в самом расцвете сил. Она с содроганием отвернулась от памятников. Доктор, стоящий рядом с ней и наблюдающий за ее, лицом, заметил перемену и печальный вздох и угадал то, о чем она думала.

— Как плохо, что смерть может украдкой бродить по свету! — сказала она. — Если бы существовал для всех один определенный смертный час, то такой общий рок легче бы было перенести. Нам следует знать, когда должен наступить конец, и приготовиться к нему, приготовиться к смерти, к расставанию. Тогда бы не было агонии ожидания, ненужных надежд и страхов. Удивительно, что все происходит так жестоко. Те, кого мы любим, уходят от нас не естественно, а их как будто неожиданно вырывают. Дорога, по которой мы идем, может оказаться краем могилы. Человеку отведено семьдесят лет жизни, написано в священном писании. Но это неправда, посмотрите на моего отца, — воскликнула она страстно со слезами на глазах, — можете вы мне обещать, что он доживет до семидесяти?

Эти слезы вывели доктора из равновесия. Чувство, удерживаемое им так долго, вырвалось наружу. В одно мгновение он опустился на колени на травянистый курган, схватил руки Флоры, которая стояла прислонившись к памятнику, и начал целовать их.

— Моя любовь, будьте спокойны! — воскликнул он. — Бог не оставит вас одну. Если одна большая любовь должна уйти от вас, то будет другая — еще сильнее и крепче, более самоотверженная, которая заменит вам то утерянное чувство. Моя дорогая, не отшатывайтесь от меня. Не было женщины, которую бы я любил так же сильно, как вас, вряд ли когда-либо могли так любить женщину. Вы должны согласиться с этим, вы должны знать это, даже если в вашем представлении я стар и степенен и вообще далек от любви и надежд. Флора, сжальтесь надо мной!

Последнее обращение — крик страдания, сильно тронул ее, несмотря на крайнее удивление девушки.

— Пожалеть вас, доктор Олливент? — сказала она мягко. — Но мне действительно вас жалко, если вы вообще можете быть таким несерьезным и если действительно есть хоть какой-то смысл в вашей безумной речи.

— Смысл! Это единственный смысл моей жизни. Ни одно женское лицо не вызывало во мне столько переживаний, как ваше. Небесные создания проходили мимо меня как картины в галерее, не оставляя никаких впечатлений… Но я увидел вас, узнал вас, разглядел вашу нежную красоту, вашу женственность, и моему разуму открылось понимание нового мира. Любовь, надежда, дом, жена и дети — ранее пустые слова, произносимые мужчинами, приобрели для меня смысл. Я знаю вас, дом и жена стали для меня единственной целью существования. Бог знает, как я пытался обходиться без этой безнадежной мечты, жить без вас, но я не могу, не могу. Если вы не станете моей женой, то мне остается только страдание.

— Мне очень жаль, — запинаясь проговорила очень бледная Флора, напуганная силой страсти доктора, столь ужасной в своей жестокой реальности, такое любовное объяснение не походило ни на одно из тех, которое она себе когда-либо воображала, — искренне жаль, что вы смогли подумать о таких невозможных вещах. Пожалуйста, будьте разумны, дорогой доктор Олливент, помните о разнице в нашем возрасте.

— Это не мешает моим чувствам к вам, это не помешало бы сделать вашу жизнь счастливее, если вы только доверяете мне. Ваша молодость, невинность, мягкость требует более сильного спутника, чем какой-то мальчик, которого вы могли выбрать из-за его блистательного внешнего вида и золотых волос. Любовь девушки и юноши — прекрасное чувство для поэзии, Флора, но весьма ненадежный материал для трудностей и невзгод жизни. Доверяйте больше любви зрелого человека с трезвым разумом, чем беззаботным фантазиям молодости, изменяющимся столь же стремительно, как и течение реки.

— О, Боже, — сказала Флора, абсолютно запутавшаяся в мыслях, — ну что вы нашли во мне, в маленьком незначительном существе, которое никто не замечает? Вы — такой умный и знающий все на свете.

— Я никогда не знал, что такое любовь, пока не увидел вас, Флора, не знал надежды, молодости. Вы заставили расцвести мою позднюю молодость. В то время, как одни мужчины были молоды, я был стар. Сейчас же я настолько молод, насколько это вообще возможно. Сердце — вот истинные часы.

— Вы такой хороший, мудрый, верный друг моему отцу, — проговорила Флора, трепещущая от страха и волнения. У нее было захватывающее чувство власти и собственного значения, когда она обнаружила, что ее любят до полного самозабвения. Черты лица ее стали мягче, нежные губы расплылись в улыбке. Она была ошеломлена пылкостью доктора, но и немного горда, вдохновившись столь романтическим чувством. — Если бы я не знала кого-либо еще, — сказала Флора нерешительно.

— Если бы вы не знали его! — воскликнул Гуттберт, обнадеженный ее мягкостью и трепещущий от ревностного гнева. — Если бы я пришел первым, пришел один, может, у меня и был бы шанс. Он обокрал меня, он — кто не способен любить искренне.

— Как вы смеете говорить так? — воскликнула Флора, выходя из равновесия. — Не было названо ни одного имени, не было сказано, о ком идет речь По какому праву вы говорите как судья?

— Ни по какому, Флора, просто это жизненный опыт. Здесь нет ни ненависти, ни ревности, когда я говорю о том, что Уолтер Лейбэн не способен на благородную жертвенную любовь. Это так. Он никогда не будет знаменитым художником, потому что не предан искусству. Он никогда не будет верным любовником, потому что у него нет твердых целей. Он тот перевеваемый ветром песок, который никогда не станет кирпичиком для здания.

— Стыдно вам, что вы так говорите о нем, стыдно, малодушно говорить о нем в его отсутствие. Мистер Лейбэн ничего не значит для меня, самое большее — он мой друг, но мне не нравятся люди, которые говорят плохо о моих друзьях.

— Тогда я вам не нравлюсь, Флора?

— Да.

— Очень жаль, что так.

— Вы мне не нравитесь, когда становитесь недобрым и несправедливым, — сказала Флора, слегка смягчаясь. — Конечно, я не могу совсем вас ненавидеть, вы ведь папин друг, да и доктор. Возможно, у вас в руках ключи от его жизни и смерти. О, будьте добры к нему, позаботьтесь о нем. Не наказывайте меня пренебрежительным отношением к нему.

— Ужели я совсем негодяй? Если бы вся моя оставшаяся жизнь могла продлить хоть на год жизнь вашего отца, отмеренную ему Богом, то я бы пожертвовал ею для вашего счастья так же легко и свободно, как если бы это была чашка воды, поднесенная измученному жаждой путнику. Чем бы я только ни пожертвовал, чтобы только видеть вас счастливой с другим. Положа руку на сердце, если бы я думал, что Уолтер Лейбэн тот человек, который может сделать вас счастливой, то эта нелепая просьба, произнесенная сегодня, осталась бы невысказанной. Я бы закрыл рот на замок. Ни искушение, ни даже вид ваших слез, не смогли бы вывести меня из непоколебимого молчания. Я бы ушел в могилу, вспоминая вас в последний час своей жизни, но с невысказанной любовью. У меня достаточно силы, воли и смелости для этого, Флора.

— Я думаю, вы смелый и хороший человек, — ответила девушка, смотря на него удивленными глазами, благоговея перед глубиной и силой его чувств. — Вы слишком добры, чтобы сделать меня несчастной разговорами о такой неразумной любви, неразумной, потому как я недостойна ее.

— Нет, вы более чем достойны. Чему еще может поклоняться мужчина на свете, как не молодости и невинности? Моя нежная фиалка, свежая и яркая, с капельками утренней росы на лепестках — вот кого я вижу в вас, но не расцветшую красную розу, любующуюся своей красотой в свете дня. О, Флора, можете вы сделать выбор между наигранными, непрочными фантазиями Уолтера Лейбэна и любовью, такой сильной, как моя. Увы, вы не знаете от сколь многого я отказываюсь ради вас, я, который так жестко распланировал свою карьеру, где так мало места было для такой всепоглощающей страсти. Я никогда не думал, что любовь может быть так необходима мне до тех пор, пока не встретил вас, вы разбудили спящую душу, Флора, вы должны помочь ей. Не отталкивайте это чувство от себя, чтобы погубить его в безразличии мира. Для меня не существует промежуточных вариантов между счастьем и отчаяньем, блаженством быть любимым вами и жалким существом без вас.

Его слова, казалось, черпают свое глубокое значение из огня его черных глаз, он был весь во взгляде и в движении — рука сжала кисть Флоры железными тисками, вены на ней вздулись, и каждый мускул его был напряжем.

Физиологи не смогли бы найти лучшего проявления возбужденного состояния мужчины, чем вид этой крепкой, твердой руки. Он был человеком, способным противостоять невозможному, по и быть безрассудным, если это потребуется.

— О, Боже, — воскликнула с жалостью Флора, — я не знаю, что сказать, я не знаю, что делать. Это такой удар для меня — услышать то, что вы сказали, доктор Олливент, я ведь всегда почтительно смотрела на вас и была благодарна за то, что вы сделали папе. Я прошу вас никогда не возвращаться к этому дикому разговору. Давайте забудем то, о чем вы сейчас говорили. Я думаю, вы станете счастливым, найдете себе хорошую, умную жену, которая подойдет вам больше, чем простая, никчемная девушка, такая, как я.

— Флора, если бы я был первым, если бы вы никогда не знали Уолтера Лейбэна, была бы у меня тогда надежда? — спросил он в отчаянии, пропуская мимо внимания ее маленькую мудрую лекцию.

— Боюсь, что нет. Вы ведь видите, что гораздо старше меня, я не думаю, что могла бы подумать подобным образом, даже если бы…

— Даже, если бы вы не любили Уолтера Лейбэна, — сказал доктор.

— Вы не имеете права говорить так. Вы знаете, что мистер Лейбэн ничего не значит для меня.