Мать в этих затеях не участвовала, но приездам отца радовалась — устраивала по поводу его возвращения шумные застолья, подолгу крутилась перед зеркалом, примеряя многочисленные подарки, привезенные мужем из-за границы.

Когда Денису сравнялось десять лет, детство его кончилось, а то, что было потом, он не знал, как обозначить в своей биографии. И никогда никому не рассказывал.

Отец умер внезапно, от сердечного приступа, а через полгода в их квартире появился отчим с немецкой фамилией Кауфман. Денис перевел немецкое слово и стал звать отчима Купцом. Про себя, конечно, не вслух.

Мальчик с болезненно-пугливым интересом наблюдал за пришельцем. С приходом Купца корабли немедленно перекочевали в сарай, а велосипедные прогулки в горы Денис стал совершать в одиночестве. Там, среди безмолвных камней, он подолгу смотрел в море и, глотая слезы, пил свое одиночество.

Мать по-прежнему работала в ресторане, приносила домой балык и кругло нарезанные дольки ананаса. Она по-прежнему устраивала дома шумные застолья, где теперь главенствовал Купец. Он восседал на том самом стуле, который еще совсем недавно занимал веселый и добродушный отец Дениса.

Свои привычки Римма Анатольевна менять не спешила. Она все так же тщательно собиралась перед зеркалом, как обычно, возвращалась из ресторана за полночь на такси, а то и в машинах благодарных клиентов.

Купца образ жизни супруги не устраивал. На его замечания Римма Анатольевна только дергала плечом в недоумении или поднимала левую бровь. Чем, мол, ты недоволен? Дом — полная чаша, жена — красавица, пасынок хулиганствами не докучает. В чем проблема? Или же, в зависимости от настроения, бросалась на Купца с азартом хищницы и начинала неистово целовать его, царапая ногтями спину. В последнем случае Денис исчезал, никем не замеченный, и растворялся в узких переулках приморского города, слившись в единую массу с такими же, как он, пацанами.

Таким образом, у Купца не оставалось возможности излить свое недовольство на жену, в квартире которой он проживал и с рук которой питался деликатесами.

Но недовольство копилось и требовало выхода, и в минуты крайнего раздражения он изливал его, конечно же, на пасынка.

Сюжет стар как мир, но повторяется с завидной закономерностью. Он бил пасынка вечерами, когда жена, по его мнению, должна сидеть дома, возле мужа, а не шляться где ни попадя.

Когда мальчику исполнилось одиннадцать лет, он без удивления обнаружил в своей душе колючий росток ненависти. У него не возникло даже мысли пожаловаться матери, нет.

Где-то в глубине души он подозревал, что мать не станет его защищать — уж больно удобен был для нее подобный громоотвод.

Денис укрепился в мысли, что ребенок для взрослых — не всегда желанная радость. Иногда это что-то и вовсе не нужное, раздражающее, чуждое. Его уверенность поколебалась, когда мать родила девочку. Этот маленький писклявый комочек буквально преобразил мать. Она кудахтала возле кроватки, как наседка, целовала крошечные пятки, агукала и сюсюкала, что было абсолютно ей несвойственно. Девочка росла, и Денис томился, раздираемый противоречивыми чувствами.

С одной стороны — его не могла не трогать ее детская привязанность. Сестра топотала за ним по комнатам с невинной улыбкой младенческой любви. С другой стороны — он отчаянно ревновал. Мать щедро расточала для младенца ласку, которой никогда не видел Денис. Он наконец понял, что мать не вообще равнодушна к детям, нет! Просто она не любит его, Дениса. Но почему?

Он был не в состоянии ответить на этот вопрос. Одно ему было ясно: в чем-то он, Денис, не такой, как другие, в чем-то он ее не устраивает. Вероятно, он просто недостоин любви. Ее любви. Это открытие обожгло душу и навсегда осталось там черным отпечатком.

Матери недолго было уготовано упиваться радостями материнства: у двухлетней Танечки образовалась злокачественная опухоль. Конечно, это звучит чудовищно: у двухлетнего ребенка — рак. Беда разразилась как гром среди ясного неба.

Последний раз Денис видел сестренку в больнице. Она выбежала к нему вся в трубках, с ясной улыбкой на лице. Ничего не успев понять в этом мире, она продолжала всему радоваться.

И Денис вдруг почувствовал горячий прилив нежности и сострадания к этому несчастному созданию. Ведь это был единственный человек после отца, который любил его.

У ее гроба он плакал искренне и безутешно, растирая рукавом рубашки слезы по щекам.

Купец глянул на пасынка и спросил, ничем не окрасив свой глухой голос:

— Чё плачешь? Ты же ее не любил…

Купец уехал от них почти сразу же после похорон. Вместе с ним квартира освободилась от его вещей, запаха. Денису казалось, что стало легче дышать. Он вообразил, что мать теперь заметит его. Обратит свою нерастраченную любовь на него, своего единственного сына. Она будет нуждаться в нем, и они заживут вдвоем тихо и счастливо. Он станет заботиться о ней, утешит ее в горе.

Однажды он вернулся из школы и застал ее сидящей посреди комнаты на стуле. Она сидела без движения, как неживая, безвольно опустив руки. Не пошевелилась при появлении сына, а продолжала невидящим взглядом смотреть в окно. Денис тихонько поставил портфель у порога и постоял, боясь потревожить мать. Потом сочувствие и любовь взяли верх — он подошел к ней и робко погладил по волосам.

Она вздрогнула, вскинулась, как от удара, повернулась к нему в недоумении и, ни слова не говоря, убежала в свою комнату. А он так и остался стоять пнем у пустого стула.

Вскоре у матери появился новый муж.

Денис окончательно замкнулся, твердо решив: «Уеду при первой возможности». Возможность представилась после восьмого класса. Денис поступил в мореходку и уехал из дому. Он с головой окунулся в учебу, благо от природы не был склонен ко всякого рода безобразиям.

На каникулах домой почти не наведывался — уходил в плавания на учебном корабле или устраивался юнгой на любое судно. Мореходку окончил с отличием и легко поступил в Высшее училище гражданского флота. Когда Денис был на последнем курсе, к ним в училище с концертом приехали студенты консерватории.

Из всех ребят он запомнил только ее, Наташу. Она исполняла арию из оперы и была порывиста, эмоциональна и красива.

После концерта объявили вечер танцев, курсанты наперебой приглашали студенток. Денис следил глазами за яркой Наташей и ощущал в своей душе странное беспокойство.

Нет, конечно, у него уже имелся некоторый опыт в отношениях с женщинами, но опыт этот был сугубо физического свойства и не затрагивал души. Девочки, от которых Денис не ждал любви и сам не утруждал себя хоть каким-то подобием чувства. Наташа же показалась ему слишком красивой, слишком талантливой и потому — недоступной. И поэтому, когда она, оценивающе окинув зал, прошествовала к нему, Денису Звереву, он был ошеломлен. Двух танцев с Наташей хватило ему, чтобы влюбиться по уши.

Она сама пригласила его! Она позволила проводить ее до общежития! Она оставила свой телефон!

В его жизни появился свет, который щедро сиял, грозил ненароком подпалить крылышки. Но он рвался навстречу этому свету. Собственные достоинства казались мелкими и незаметными на фоне ее яркой и нежной красоты. Ее немного нервный, взбалмошный характер не пугал его, нет, напротив, он был польщен, что эти капризы направлены на него. Он с радостью позволял крутить собой так и сяк, лишь бы она любила его, лишь бы он был ей нужен!

Денис женился сразу после выпускного вечера. Распределили его в родной город. Довольно быстро он получил квартиру. Впереди была прекрасная карьера, ведь он хорошо зарекомендовал себя, будучи еще курсантом.

Наташа устроилась в оперный театр.

Как ему не хотелось тогда уходить в плавание! Он возвращался с кучей подарков, изнемогающий от длительной разлуки.

Эйфория продолжалась года три…

Он ходил на Наташины премьеры всегда с огромным букетом. Ей нравилось, когда Зверев в белом парадном кителе поднимался к ней во время поклона. Кстати, на ее поклонников, которые, конечно же, имелись, он смотрел снисходительно, как на прилагающуюся к Наташе обязательную деталь. Когда же в театре у жены случился конфликт, Зверев не вникал. Он целиком разделял ее негодование, ибо был наслышан о пресловутых закулисных интригах.

Конфликт же разразился на почве романа Наташи с художественным руководителем, жена которого работала в том же театре и восторгов своего супруга по поводу новой звезды не разделяла.

Из театра Наташа вынуждена была уйти, а устроиться с такой специальностью больше было некуда. Можно, конечно, пойти в школу, преподавать пение, если у вас крепкие нервы и полное отсутствие тщеславия.

Но Наташе это не подходило.

Она засела дома и в месяцы отсутствия Зверева готова была лезть на стену от столь непривычного образа жизни.

Ребенок не принес ей ожидаемого успокоения. Оторванность от богемы томила ее и лишала смысла жизнь.

Зверев, как нарочно, ничего не замечал. Он упивался ролью отца. Все свободное время проводил с дочкой, старался взять на себя как можно больше хлопот о ребенке, ведь он отсутствует по нескольку месяцев, а на бабушек рассчитывать не приходится — общение со своей матерью он ограничил редкими телефонными разговорами. Его добродушие, услужливость, обходительность поначалу слегка раздражали Наташу, потом стали откровенно бесить.

К тому времени, когда маленькой Альке исполнилось два года, Наташа уже просто не могла находиться рядом со Зверевым. Ее раздражало в нем все. Больше всего убивало то, что он как будто ничего не замечал. Ее отчуждение, бурные истерики, придирки он сносил с молчаливой покорностью раба.

Ее роман с молодым бизнесменом был настолько откровенен, что она только и ждала, когда Денис заметит и потребует объяснений. Но он молчал. Он обожал дочь.

Зверев не знал, какой в идеале должна быть мать, но каким должен быть отец, он знал хорошо. Он это помнил.

И поэтому не жалел времени на общение с Алькой. Смирившись с тем, что у Наташи любовник, он надеялся сохранить семью для дочери. Он знал, что любовники — дело проходящее, а ребенку нужен дом. И этот дом он, Денис Зверев, собирался сберечь для Альки. Но его теория и на этот раз оказалась ошибочной. Вернувшись однажды из рейса, он нашел свой дом пустым и, как ему показалось, мертвым. На столе в кухне лежала записка, в которой, как водится, был совет не искать их и побыстрее забыть. Это было как нож в спину.