Алина Знаменская - Прогулка под луной

— И тем не менее вы были рядом эти пять лет, — уклонился от спора Зверев, — сегодня я… я растерялся. Понял, что это непросто — растить ребенка, совсем не зная его. Она как бы уже и не ребенок. Она — личность, и ее привычки и вкусы устоялись, как у взрослого человека. Это странно. Я подозреваю, что, кроме равнодушия к куклам и откровенной нелюбви к платьям, меня ждут и другие сюрпризы. Откуда это? Она что же, росла как мальчишка? Ее мать, она…

— Вас не должно это пугать, — перебила Маша. — Марина Цветаева, например, тоже не признавала кукол. Она перепрыгнула этот период, вот и все. Это совсем не значит, что из нее вырастет что-то мужеподобное. Зря вы боитесь.

— Но дело в том, что она совсем непохожа на свою мать. Совсем. Та была… как бы вам это объяснить… концентрация женщины. Все, что только возможно: кольца, бусы, всевозможные побрякушки, масса косметики, духи, платья… Много платьев, которых всегда было мало. Жажда нравиться — это главное, что двигало Наташей. Я рад, что дочь — другая. Но я хочу знать, какая она. Как вести себя с ней. Вы, наверное, не понимаете меня, я так сумбурно говорю…

— Нет, почему же, понимаю. — Маша плохо различала в темноте выражение лица Дениса. Но голос казался искренним. — Мне кажется, я понимаю. Алька — букет неожиданностей. Она идет по жизни какой-то своей, ей одной ведомой тропинкой. Я пришла к выводу, что ее нельзя воспитывать. Ее только нужно оберегать. Быть рядом. Что хорошо и что плохо, она знает сама, изначально.

— Вы так говорите, — усмехнулся Зверев, — будто дети рождаются с уже сложившимся мировоззрением. Так не бывает…

— Так и есть! — горячо возразила Маша. — Я подозреваю, что дети, по крайней мере такие, как Алька, приходят оттуда. — Маша ткнула пальцем в небо. — Чтобы научить нас чему-то, открыть нам что-то важное. И смешно, когда такому ребенку говорят: не делай то-то, стой смирно. Навязывают наши комплексы.

Зверев присвистнул.

— Да вы, девушка, философ. Но вам это к лицу. Сегодня вы похожи на русалку.

— А, это которая топит корабли?

— Вот-вот. Русалки поют сладкими голосами, а корабли идут на зов… и гибнут.

Маша пристально посмотрела на Зверева. Он глядел мимо нее, в шелестящий сумрак сада.

— И вам приходилось бывать на тех кораблях? — зачем-то спросила Маша.

— Приходилось. — Денис посмотрел на девушку. — Но с тех пор я научился обходить опасные места стороной и не покупаться на сладкий голос.

Он резко поднялся и протянул руку Маше. Она взялась за его сухие теплые пальцы и поднялась следом. Странно. Этот человек ни с того ни с сего одним дуновением затушил разговор, который только-только разгорелся.

— Спокойной ночи, Маша, — рассеянно проговорил Зверев и отправился в сторону сеновала, ни разу не оглянувшись.

А Маша отчего-то не могла сразу уйти в мансарду. Она так и осталась стоять в звенящей кузнечиками темноте, глядя на силуэт, удаляющийся по дорожке. Когда тьма поглотила белое пятно его рубашки, она потрепала Шейлу по голове и нырнула в нагретый воздух предбанника.

— Зря мы это все затеяли.

Маша размешивала порошок в стиральной машине и наблюдала, как Инна сортирует белье: полотенца отдельно, детское белое — отдельно, детское цветное — тоже. Затем наволочки, пододеяльники — большой белой горой.

— Я всегда в субботу стираю, — отозвалась Инна. — После бани остается полно горячей воды. А с детьми столько стирки, так что…

— Да не о стирке я!

— Тогда о чем?

— О шашлыках, проверке этой…

Инночка распрямилась и с интересом взглянула на Машу.

— Что-нибудь изменилось?

— Не в этом дело. Я просто поняла, что в любом случае не смогу помешать. Будь он хоть сам черт.

— Это почему же?

Инна накидала в машину детского белья и включила режим. В бане было довольно жарко после вчерашнего.

Обе подруги были в купальниках. Маша стирала руками то, что обычно не доверяла машине, — свои шифоновые сарафаны и Алькины яркие футболки.

Баня в настоящий момент была единственным местом, где можно поговорить без помех. Из сада доносился визг детей и лай Шейлы. Дома мужчины мариновали мясо для шашлыка.

— Почему? — переспросила Маша. — Да потому что Алька в нем души не чает.

— В общем-то я заметила.

— Даже ты заметила. А мне каково? Мне она все уши прожужжала о нем. И красивый он, и сильный, и щедрый.

— Надо отдать должное девочке — она не слишком преувеличивает.

— Инка! Ну мы-то с тобой взрослые люди и понимаем, что ребенку запудрить мозги — ума надо мало. И щедрости особой не требуется. А уж красота-то и вовсе не обязательна. Все родители красивы.

— Так-то оно так! — Инночка игриво взглянула на подругу. — Но он ведь и в самом деле ничего?

— Инночка! Ты ходишь в розовых очках. Или в зеленых. Здесь, у вас в глуши, возможно, и люди остались как в прошлом веке. Но в городах! Одни аферисты. И говорить умеют, и убеждать, и наружность имеют приятную. Просто орлы. И как правило, денег у них предостаточно. Вот Зверев — что мы о нем знаем?

— Так вот и проверим сегодня. Надо дело до конца доводить.

— Да как же ты не поймешь? Не могу я у Альки ее веру отнять. Даже если он окажется не таким, как прикидывается. Она планы строит, она… Да что говорить! Вчера она мне такое устроила! Слышала бы ты!

— Что она могла тебе устроить? Это не ребенок, а ангел какой-то.

— Она предложила мне выйти замуж за Зверева!

— Так и сказала? — Инна всплеснула руками. Брызги мыльной пены полетели в разные стороны, а сама мать многодетного семейства, хохоча, плюхнулась на скамейку. Взглянула на негодующее лицо подруги и расхохоталась пуще прежнего.

— Нет, что ты ржешь? Цирк, да? Бесплатный цирк.

Она не просто предложила, она потребовала, стала давить на меня.

Наконец Инна нахохоталась и вытерла мокрое от слез лицо полотенцем.

— Уморили вы меня, братья-кролики! А ему она встречное предложение выдвинула?

— Думаю, что нет. Его она пока еще стесняется.

— Ну, держись, Мария! Сдается мне, что, если она его попросит, он не сможет отказать. Она вообще из него веревки вить будет, вот увидишь.

— Не увижу. Немного подожду, когда они друг к другу привыкнут, и уеду. Надо свою жизнь устраивать. В агентстве меня, наверное, потеряли. Я так решила: если он негодяй и его изобличат, лишат родительских прав, то пусть это сделает кто-то другой. Не я. Иначе я буду Альке враг. Так что мне, собственно, делать здесь больше нечего.

— Это ты так хочешь. Только шашлык отменить уже нельзя. Все на мази. Юля с семьей придет. Свекровь Юлина детей заберет ночевать. Водка куплена, мясо замариновано. Все, механизм запущен. — Инночка энергично выжимала белье и кидала его в таз. Настроение у нее было прекрасное. — Даже Катя норовила напроситься. Я от нее еле отвязалась.

— Соседка, что ли.?

— Ну да, мы у нее мясо взяли. Взаймы. У нее нюх на мужчин, она одинокая. Но я говорю: у нас все по парам.

Инна весело шмякнула в машинку охапку полотенец. Маша только головой покачала: «Все по парам!» Скажет тоже.

В субботу вечером все под теми же липами развели костер. Пришли Иннины родственники — сестра с мужем и старший сын. Компания получилась немаленькая. Никита занимался костром, Денис нанизывал мясо на шампуры. Женщины занялись закуской. Расстелили скатерть на траве, достали хлеб, колбасу, огурцы, редиску. Расселись вокруг. Маша отметила, что Юля с Инной похожи. Только Юля в отличие от тонкой, как верба, Инны успела «заматереть», округлилась. Муж ее, Володя, — и вовсе кругляш — все суетился, создавая нужное настроение. Выпили за знакомство. Через минуту заметно оживились, заговорили.

Юре, сыну Юли и Володи, водки не налили. Он потягивал пиво и то и дело поднимался и подходил к костру — подложить тонких веток, повернуть шампуры.

Близость озера создавала своеобразный фон — лягушачью перекличку. Да комары назойливо зудели над импровизированным столом. Зверев сидел прямо напротив Маши. Вел себя сдержанно. Не выказывал нетерпения по поводу выпивки, почти не разговаривал, только поддакивал и улыбался Никите.

Тот по «программе» пытался вступить с гостем в доверительную беседу. «Себе на уме», — подумала Маша и наблюдения не прекратила.

Откуда-то появилась гитара, которую тут же передали Юре, и тот без возражений стал пощипывать струны. Спели «То не вечер», «Ой, цветет калина», «Подмосковные вечера» — все, что обычно поется в России за столом.

На душе потеплело. На лицах у всех плясали блики костра. Хотелось общаться.

— За женщин! — торжественно провозгласил круглый Володя и поднял свой бумажный стакан. Все загудели, зашевелились, подыскивая закуску. — Зверев поднялся и направился к костру.

Маша была единственной, кто проследил за ним взглядом.

— А вы что же, Денис, за женщин не пьете принципиально?

Он резко оглянулся на Машин голос и не ответил. Собрал веером шампуры и вернулся к костру.

— Кажется, готово.

— Под шашлык за женщин — святое дело. — Никита налил Денису водки и подвинул стакан.

Только теперь Денис удостоил своим вниманием Машу и сказал специально для нее:

— За присутствующих дам выпью обязательно.

— А за отсутствующих? — Голос из-под лип заставил всю компанию дружно обернуться и уставиться в темноту.

— Кажется, Катя, — обреченно проговорила Инночка и оглянулась на сестру.

Та только руками развела — ничего, мол, теперь не поделаешь. Раз пришла — не прогонишь.

— Выпьем и за отсутствующих, — с готовностью отозвался Володя, а Юра поднялся и отошел к костру, освобождая место.

Катя оказалась дородной бабенкой за тридцать, в спортивных брюках и водолазке, под которой, как сразу заметила Маша, ничего не было. Катя принесла с собой кастрюльку малосольных огурцов и бутыль самогона.

Не замечая Юриного самоотверженного жеста, она обошла «стол» и уселась на траву рядом со Зверевым.