Маша вскинула на жениха удивленные глаза. Господи, что с ним? Неужели он будет сейчас перечислять все свои заслуги? Но Бориса, похоже, теперь было не остановить.

— Или ты думаешь, тебя взяли за твое безукоризненное знание языка? Сама небось в Англии поняла, какое у тебя произношение!

Теперь Маша отстраненно наблюдала за Борисом. Как за чужим. На минутку показалось, что он — играет. Как актер. Репетирует чужой текст. Она впервые видела его таким. Но уж больно хорошо играл. Слишком похоже на правду.

— Или ты думаешь — шеф не нашел бы переводчицу получше, если бы я не уговорил его взять тебя?! Может быть, тебе не понравилось жить в пятизвездном отеле и чувствовать себя человеком?

— Я всегда чувствую себя человеком, — тихо сказала Маша. — И в отеле, и в коммуналке.

— О да! Твоя коммуналка — это особый разговор! — Борис всплеснул руками. Маша цепко следила за ним, как кинокамера за звездой экрана. — Я должен был учесть, что ты выросла среди алкоголиков, нищих старух и неудачников. Мне всегда казалось, что ты, как никто другой, будешь ценить то, что тебе преподнесла жизнь. Так нет же!

— Насколько я понимаю, она мне преподнесла тебя, — негромко уточнила Маша.

— Вот именно! Я открыл перед тобой возможности. Скажешь — не так? Ты прекрасно знаешь, что со мной могла бы посмотреть мир, жить в прекрасных условиях, менять наряды хоть каждый день! Кто тебе это даст? Может, твой сопливый юрист, с которым ты всю неделю за ручку держишься?

Маша задохнулась от возмущения:

— Ты что, шпионов ко мне приставил?

— Ты пока еще моя невеста! И я интересуюсь, как ты проводишь время в ожидании свадьбы.

— Ах вот как? Так невеста или подследственная?

— Называй это как знаешь! Только помни, дорогая, если сделаешь что задумала, свадьбы не будет.

— Ее не будет в любом случае, — уточнила Маша, стягивая кольцо.

Секунду покрутила его в пальцах и аккуратно положила на край стола.

— Ой-ой-ой! — запаясничал Борис. — Какие жесты! Его лицо исказилось, став почти страшным. Маша отвернулась, чтобы не видеть, и взяла куртку. Надо уходить — слезы слишком близко. Еще не хватало зареветь здесь. Борис протянул ей кольцо:

— Можешь оставить себе! Продашь, когда есть нечего будет!

Маша уже бежала через вестибюль, мимо удивленной технички, сумка на длинном ремешке колотила по щиколоткам, путаясь под ногами, но Маша так и не догадалась повесить ее на плечо. Как зажала ремешок в кулаке, так и держала, пока не выбежала на воздух. На крыльце столкнулась с Максом — шофером шефа. Широкоплечий бритоголовый Макс переминался с ноги на ногу, не зная, что нужно делать, когда на тебя налетают ревущие девчонки. Он был похож на борца из старинного цирка, но Маша знала, что добрее Макса человека в фирме нет. Еще он отличался неимоверной молчаливостью и был абсолютно лишен любопытства. За это его здесь и ценили.

— Ты это… Если чё надо… Отвезти домой или… Маша выдавила из себя улыбку. Еще бы. Макс произнес целую речь. Это от души.

— Подвезти? — повторил он.

Увидев серебристый «вольво», Маша почти шарахнулась в сторону и махнула на Макса рукой. Казалось, они поменялись ролями — теперь уже она не могла вымолвить ни слова.

— Ты, если куда отвезти, звони. Я всегда, — сказал Макс.

Маша покрутила головой:

— Мы с Борисом расстались, Максик. Совсем.

— Ну и что, — невозмутимо ответил великан, — я тебя просто… как человека…

Маша улыбнулась сквозь слезы и сбежала по ступенькам вниз.


Пятый день Маша валялась в постели с тяжелой разновидностью гриппа, которая настигает всегда внезапно и совершенно не интересуется, есть ли у тебя время и возможность побездельничать недельку-другую.

К неприятным ощущениям в горле добавилась головная боль и прыгающая температура. Все это не давало скучать. Днем, когда температура держалась чуть больше 37 градусов, Маше приходилось кутаться в одеяла и пледы, а вечером столбик термометра упирался в отметку «40», и ей уже хотелось открыть форточку.

Как сказал бы врач — душевное состояние больной не способствует выздоровлению. Разрыв с Борисом не укладывался в голове и поэтому торчал там неудобным болезненным вопросом. Видимо, это был тот случай, когда сначала совершаешь поступок, а потом начинаешь его обдумывать. Благо времени на обдумывание жизнь подкинула предостаточно. Не хотелось ни читать, ни смотреть телевизор.

Маша лежала на разобранном диване и слушала звуки. Крики детей за окном, звонки трамваев, визги автомобилей. За дверью комнаты — осторожное шарканье тапочек Софьи Наумовны, звук отключающегося холодильника в кухне, плеск воды.

Итак, она опять одна. В субботу позвонит тетя Света из Самары и будет допытываться, как продвигается подготовка к свадьбе. Придется врать. Не скажешь же тете Свете, что она сама, собственными руками, сняла с пальца кольцо с бриллиантом и чуть не бросила в лицо жениху? Как выражаются на Западе — разорвала помолвку. У нас об этом говорят проще. Бросила. Отшила. Вильнула хвостом.

Да, именно так и выразилась бы тетя Света: «Тебе шанс выпал, дуре, а ты хвостом виляешь. Непутевая ты, Мария, вот что я тебе скажу. И толку из тебя не будет. Прокукуешь молодые годы одна. Пробросаешься! Мне бы твоего Бориса, я бы ему ноги мыла и этой водой сама потом умывалась бы!»

Возмущенный голос тети так явственно звенел в ушах, что Маша садилась на диване и озиралась кругом. Но в комнате всю неделю появлялась лишь Софья Наумовна, ходившая за больной как за собственной дочерью.

Маша страдала. Иногда сами собой начинали течь слезы, сползая по горячей щеке на подушку. Маша безучастно вытирала лицо пододеяльником.

Пожалуй, она не смогла бы сейчас внятно объяснить себе, отчего плачет. От слабости и боли во всем теле? От обиды? Оттого, что Борис вдруг вышел из роли сказочного принца и открыл ей безжалостно то в себе, что так долго и тщательно скрывал? Оттого ли, что рассыпались мечты о красивой жизни?

Одиночество нависло над девушкой своей серой массой. Все субличности куда-то испарились, и под одеялом, скрючившись комочком, осталась лишь одна Маша — маленькая девочка. Ей хотелось плакать.

Весь день она перебирала фотографии, сделанные в Англии, вновь переживала счастливые моменты и пила, пила свое горе.

На снимках Борис был веселый, глаза смеялись. Она тогда даже не подозревала, что они могут быть другими. Что в них с легкостью поместится столько злости и ярости. А что, интересно, чувствует он сейчас? Все еще злится?

Возможно, вспышка гнева от ее жеста с кольцом уже прошла и он тоже с грустью и сожалением думает о случившемся. Думает совсем по-другому, чем пять дней назад. Переживает.

Конечно, он не может не переживать, ведь он любит ее! А иначе — разве он захотел бы жениться! Ведь если ее можно было заподозрить в расчетливости по отношению к нему, то его уж точно нет. Какой ему в ней расчет? Смешно. Она совершенно обыкновенная.

Значит, он теперь тоже болезненно переживает их разрыв. Ходит по своей огромной квартире, курит, нервничает.

А может быть, он уже успел посмотреть на все другими глазами и их размолвка кажется ему естественной нервной вспышкой перед свадьбой? Одной из тех, которые угасают так же быстро, как и загораются? Вспышкой, от которой назавтра не останется и следа?

Маша села на диване и отбросила одеяло.

Если так, то он может прийти в любую минуту! Как она об этом раньше не подумала? Он давно простил ее и готов на все ради их любви. Он просто вспыльчив. Упрям, как капризный ребенок. Но все давно прошло. Он придет, увидит, как она больна и беспомощна, и все остатки обиды растворятся без следа. Это же очевидно! Маша стащила с себя ночную сорочку и натянула спортивный костюм. Тело ныло при малейшем прикосновении. С трудом верилось, что еще неделю назад она энергично двигалась по квартире, бежала к метро или пулей влетала к себе на третий этаж.

Маша поправила подушки, аккуратно натянула простыню и накрыла постель пледом. От произведенных усилий на лбу выступили капельки пота. Спина тоже стала влажной. Как противно болеть!

Маша дотянулась до стола и взяла таблетку аспирина.

Пронзительный звонок в коридоре заставил ее вздрогнуть. Таблетка застряла в горле, и Маша поперхнулась. Торопливо хлебнула воду из чашки.

Звонили два раза — это к ней!

Конечно, это он! Не зря же что-то подсказывало ей, что он непременно придет сегодня. Неделя для него оказалась такой же невыносимо длинной и одинокой, как и для нее.

Она с замиранием сердца слушала шарканье тапочек и бормотание Софьи Наумовны, щелчок замка, звяканье цепочки. Приглушенный мужской голос, шуршание целлофана.

Маша укуталась в плед и подтянула к себе книжку.

Когда в дверях появилась жизнерадостная физиономия Влада, Маша не сумела совладать со своей мимикой. Лицо разочарованно вытянулось, и глаза моментально стали влажными.

Это был всего лишь Влад.

— Привет болящим! — не замечая ее реакции, провозгласил он. — Посетителей принимаете?

Маша кивнула. Он достал из пакета апельсины, сироп шиповника и какие-то лекарства. Маша подвинула гостю стул, а сама снова забралась с ногами на диван.

Она уже успела справиться с разочарованием, и вид суетящегося Влада вызвал у нее улыбку.

— Ну и сервис в вашей конторе! — поддела она. — К больным клиентам на дом выезжаете?

— Фирма веников не вяжет, — согласился Влад и почистил апельсин. — А ты чего это болеть вздумала? Я позвонил вчера, твоя соседка сказала, что ты совсем плохая. Но теперь я вижу: надежда на выздоровление есть. Пусть небольшая, но…

— Издевайся. Вот надышишься моими микробами, тогда…

— Не заболею. Меня ни один микроб не берет. Иммунитет хороший. Ну а как твоя подопечная? Карантин сняли?

— Нет. Но я звоню ей каждый день. Вчера она сказала, что ее выписывают скоро. А я, как назло, свалилась.

— Наверное, ребенок расстроился. Хочешь, я к ней съезжу?