По звуку было похоже, что он находился в машине.

— Перестань немедленно, маленькая ведьма, — прорычал он по-русски. Чтобы не понял водитель? — Я буду дома через пять минут — и ты меня дождёшься.

- А то что? — я упрямо гладила клитор, покачивая бёдрами. — Станешь мною кормить рыб?

— Не испытывай меня, зверёк.

Я нажала на громкую связь.

— Ты бросил меня одну дома. Чем ещё девушке заняться? — Я гладила себя. — Хочешь узнать, о чём я фантазировала? Как ты трахаешь меня до бесчувствия. — Очередное поглаживание. — Ооо. Стой-ка, больше ты так не делаешь.

— О чём ты?

— В самолёте ты сказал, что, едва на тебя взглянув, женщины понимают, что их жёстко оттрахают. Этого я не чувствую. — Гори!

Я продолжала себя гладить и слушала, как в трубке Севастьян скрежетал зубами.

— Натали, не смей кончать от своей руки.

— Это новый закон, что ли? Я пропустила в наших отношениях свод правил. Ладно тебе, подыграй, Севастьян. Спроси, потекла ли я? Нет? Придётся тебе показать.

Подняв колени к груди, я стянула трусики до лодыжек. Потом раскинула колени в стороны, давая Севастьяну полный обзор намокших завитков, которые я продолжала лениво поглаживать.

Он со свистом втянул воздух.

— Прекрати немедленно.

- А то накажешь меня? Если твоя доминирующая натура не может стерпеть такого неповиновения, то надо перестать за мной наблюдать.

— Я никогда не перестану за тобой наблюдать. С наблюдения всё и началось.

- Верно. Это уже второй раз, когда ты подсматриваешь за тем, как я мастурбирую, -

Поглаживание.

— Я не это имел в виду. Чёрт побери, женщина, ты ведь не хочешь, чтобы я потерял контроль.

— О, так ведь я хочу! — Похоже, пора начать игры на букву А. Хватит ли у меня смелости? Шутки кончились. — А если я сделаю… так? — Я встала перед камерой на четвереньки, открыв ему полный обзор. Трусики между разведённых лодыжек туго натянулись.

— Господи помилуй.

Его реакция и такая обнажённая уязвимость, выставленная напоказ, вскружила мне голову, тело бросило в жар, возбуждение будто выстрелило вперёд. Вероятно, я была эксгибиционисткой — от волнения кровь с новой скоростью хлынула по венам.

Игры кончились, мне отчаянно требовался оргазм.

Когда я стала насаживаться на собственные пальцы, он поперхнулся, затем на французском что-то резко приказал водителю. Наверное, ехать быстрее, потому что следом яростно зазвучал яростный клаксон.

— Ты и представить себе не можешь, что ты со мной делаешь.

Я совершенно отдалась наслаждению, не переставая скользить пальцами…

— Тогда погрузи для меня пальцы внутрь, — приказал он по-русски. — Будь моей умницей и трахни себя.

Вскрикнув, я передвинула указательный палец с клитора ко входу, изогнув его между губок; комнату по громкой связи заполнило его тяжёлое дыхание, ещё больше меня возбуждая.

Когда я проникла внутрь и стала двигать пальцем, он прохрипел:

— Я тебя проучу.

Звонок оборвался.

Спустя пару секунд я услышала внизу его шаги, которые теперь звучали на лестнице. И впервые вдруг поняла…

Что должна бы испугаться.

Глава 30

— Восхитительно, — выдохнула я, разглядывая Париж с крытого балкона городского дома Севастьяна. Его "надёжная квартира" оказалась четырёхэтажным особняком начала века с завораживающим видом на Эйфелеву башню — вершину моих туристических мечтаний. Она уходила ввысь, теряясь в низких дождевых облаках.

— Рад, что тебе нравится, — отозвался он из просторной гостиной. Если Берёзка была верхом богатства, то это место было почти таким же роскошным, но с более современным интерьером. Стоя у камина, он налил мне бокал красного вина.

Я не удержалась от восхищённого вздоха: на Севастьяне был превосходный чёрный костюм-тройка. И я обрадовалась, что сама сегодня приоделась. Утром он сообщил, что мы всего в нескольких часах езды от Парижа, так что я променяла свою удобную одежду на чулки, шпильки, узкую юбку и приталенную блузку тёмно-пурпурного цвета.

Последние пять дней мы ехали в направлении Парижа, и с пассажирского сидения я могла осматривать пейзажи юга России, Польши, Германии и северной Франции.

На ночь мы останавливались в дорогих отелях, занимаясь любовью половину отведённого на сон времени. Он брал меня снова и снова, по-прежнему обращаясь со мной, как с хрупким фарфором.

За эти дни я вновь убедилась, что он — человек контрастов. Он много знал о винах, заказывая для меня редкие винтажные сорта, но сам никогда не пил. Когда мы ужинали в дорогих ресторанах, он вёл себя как джентльмен с превосходными манерами, хотя я знала, что под пиджаком у него всегда находилась кобура с вовсе неджентльменским пистолетом.

Кроме русского, английского и итальянского он бегло говорил на французском и мог неплохо изъясняться на немецком — однако вовлечь его в хоть сколько-нибудь серьёзный разговор со мной я не могла.

Он отказывался открываться. С каждым новым километром между нами и Россией увеличивалось расстояние между Севастьяном и мной. Я стала понимать, что Пахан был прав: в Севастьяне было что-то сломано.

Наша общая потеря не сблизила нас, наоборот, мы избегали любых упоминаний о Пахане и Берёзке…

Он присоединился ко мне на балконе, и, взяв бокал с вином, я спросила:

— Это правда твой дом?

— Я купил его у принца из Саудовской Аравии. — Это объясняло высокий уровень безопасности и отдельный вход. В доме уже находился охранник и прислуга.

— Видимо, дорогая покупка.

Севастьян удивился.

— У меня есть деньги, milaya. — В первый день пути он объяснил, что когда всё уляжется, нам нужно будет обсудить моё наследство, но с этим я совершенно не торопилась. С того дня и до настоящего момента ни расходы, ни деньги мы не обсуждали.

Он встал рядом со мной, и это напомнило мне, как я впервые разглядывала окрестности с балкона в Берёзке. Правда, сегодня Севастьян не был так холоден, как тогда.

Он притянул меня спиной к себе, обвив талию горячими руками. Его подбородок покоился у меня на макушке, руки крепко прижимали моё тело к груди.

— Когда ты его купил? — спросила я

— Не так давно.

Очередной неопределённый ответ в его копилку. Я прикусила язык. Порой я прикусывала его до крови.

После той ночи на лодке в эмоциональном плане не было никакого прогресса — впрочем, как и в интимном.

Он брал меня вновь и вновь, превознося, даря ни с чем несравнимое удовольствие. И каждый раз он позволял мне исследовать его тело так же тщательно, как он исследовал моё. Ночи бесконечных открытий. Я проваливалась в сон, а руки по-прежнему его ласкали.

Но он никогда не обращался со мной так, как, очевидно, ему было нужно. Я ловила его взгляд на моих запястьях — потому что он хотел их связать. Он тыкался носом в мои соски, сосал их, но больше не касался их зубами и ни разу не ущипнул на грани боли.

Вчера на заправке в Германии он (опять) висел на телефоне, так что я забрела в местный магазинчик и кое-что прикупила: БДСМ-журнальчик (он спокойно стоял на полке с другими журналами сразу после моторных масел!)

Когда мы снова тронулись в путь, он рассеянно спросил:

— Что там у тебя?

И я раскрыла журнал на странице, которую заранее отметила, пока его ждала. Страница была с фотографиями, вызвавшими мой повышенный интерес: голая женщина была привязана за лодыжки и запястья к конструкции, напоминающей обтянутые тканью козлы для распилки дров.

На ней были эти крутые зажимы для сосков: будто сверху и снизу соски зажали между двух дирижёрских палочек, стянув по краям болтами. Вспомнив, как сильно Севастьян ущипнул мои соски в бане — и как мне это понравилось — я тут же захотела опробовать что-то подобное на себе. От одной мысли об этом мои соски напряглись.

Как только Севастьян понял, что я ему показываю, его ноздри раздулись, костяшки, сжимающие руль, побелели.

— Ты этого хочешь? — хрипло спросил он.

Я кивнула.

— В таких делах у тебя большой опыт, разве нет?

— Достаточный для нас обоих, поэтому больше мы до такого не опустимся.

Не опустимся?

— Тебе стоит знать — раз ты, очевидно, мой единственный мужчина — что я хочу попробовать всё сразу. Этого требует моё любопытство.

Он сильно сглотнул.

— Что, например?

Самым небрежным тоном, какой только смогла изобразить, я ответила:

— Мне понравилось, как ты высек меня веником. — Когда боль превратилась в жар, а жар — в блаженство. — Может, поднимем планку до паддлов или (я продемонстрировала ему рекламу флогеров) чего-то такого?

Над верхней губой моего холодного Сибиряка выступили капельки пота.

— Или такого. — На другой картинке голая женщина с кляпом во рту была прикована к позорному столбу. Сзади стоял полностью одетый мужчина и хлестал её между ног плёткой, напоминавшей кожаную закладку для книг, расширявшуюся с одного конца. — Наверное, от этого… просто током бьёт.

Выругавшись, Севастьян вырвал у меня журнал и бросил его на заднее сиденье.

Я не сомневалась, что он готов был остановить машину, чтобы овладеть мной прямо на обочине. Но ничего не произошло. Он даже не стал это обсуждать.

В общем, мои эмоциональные отношения с Севастьяном не развивались и явно приближались к сексуальному разочарованию. Два больших препятствия…

Теперь, когда в отдалении поблёскивали парижские огни, он развернул меня в своих объятьях.

— О чём ты думаешь?

— О дороге сюда. О журнале.

Разжав объятья, он отпустил меня, облокотившись о перила.