Что это значило? И почему даже его акцент изменился? Это был, вроде, даже другой диалект. Может, сибирский?

— Пожалуйста, поговори со мной, Севастьян! У меня много вопросов, я устала от неизвестности.

Он выдохнул.

— Спрашивай.

— Что будет с Паханом? — мой голос надломился.

Глядя на линию горизонта, он ответил:

— Если защитники Берёзки победят, то займутся… они позаботятся о нём. — Его голос хрипел. — Как только я пойму, что возвратиться будет безопасно, мы организуем… похороны.

Ещё ни разу я не видела, как человек умирает изнутри. Но разве я могла ожидать чего-то другого? Между моей жизнью и жизнью человека, которого он боготворил, Севастьян выбрал мою.

Он спас меня, предпочтя собственному спасителю.

Должно быть, его просто раздирали противоречия. Сама я погружалась в глубокую тоску. Но моя тоска была светлой. Севастьян же выглядел так, словно медленно саморазрушался.

Я потянулась к его здоровой руке.

— Пахана я знала только пару недель. И если я успела так его полюбить, то не представляю, что ты сейчас чувствуешь. Сожалею, что тебе пришлось выбирать.

— Не было выбора, — ответил он, но на его лице отчётливо читалась вина. — Ты слышала его последние слова.

О них я пыталась не думать. О том, что меня отдали. О последней воле, скрепленной кровью.

Я сменила тему.

— Ты хотя бы можешь сказать, куда мы направляемся?

— Не знаю. Не знаю, кому мы можем доверять. Всё изменилось, — сказал он. — И хотя Травкин мёртв, опасность всё равно будет существовать, пока все заинтересованные не поймут, что награды не будет. Даже с отрубленной головой змея продолжает извиваться.

Травкин. Одна лишь фамилия заставляла мою кровь кипеть. Я мечтала отомстить этому безымянному безликому ублюдку, которого винила во всём даже сильнее, чем Филиппа. Мой кузен был лишь лживым неблагодарным орудием; а Травкин спустил курок.

— Ты правда его убил?

Севастьян кивнул.

Даже из могилы Травкин приблизил смерть моего отца.

— Как ты к нему подобрался? Наверное, у него была куча охраны.

— Меня не ждали, — взгляд Севастьяна был угрожающим.

— Это всё, что ты можешь мне сказать? — недоверчиво спросила я. Ты знал, что Травкин объявил награду и за мою голову?

Наконец, Севастьян повернулся ко мне.

— Я узнал об этом за пять минут до того, как вошёл в его логово и пустил пулю ему между глаз.

Я сглотнула, пытаясь представить, как именно этот человек проник в логово льва. Ради меня.

— Тебя могли убить.

Вновь уставившись на воду, он произнёс:

— Тебе надо отдохнуть, Натали. Сегодня ты испытала шок. Иди вниз.

— Мне не нравится внизу. Раньше я никогда не была на такой лодке. — Чем дальше отходили мы от Берёзки, тем больше усиливались волны. Плеск воды по бортам меня пугал. Наверняка наше крушение было лишь вопросом времени. — Я никогда не была посреди воды без всякой видимости берега. — Странно, хоть я и не видела земли — вдалеке не было ни одного огонька — я всё равно чувствовала, что мир вокруг был в огне. Близость Севастьяна это ощущение ослабляла.

Когда мы врезались в гребень большой волны, он пробормотал:

— Это не лодка, а корабль. И ты здесь в полной безопасности.

— Это одно и то же. — Я забралась к нему на широкую капитанскую скамью, усевшись бок о бок. Может, я хотела побыть с ним рядом из-за того, через что мы прошли вместе. Может, мы были нужны друг другу, потому что оба оставили в Берёзке кусочек сердца.

Время шло. Битву со слезами я проиграла. Пока я тихо плакала, Севастьян продолжал смотреть во тьму.

Бум. Бум. Бум.

Я проснулась в одной из кают с подоткнутым вокруг одеялом. Я смутно помнила, как клевала носом, сидя рядом с Севастьяном, а потом провалилась в сон. Он перенёс меня? И переодел? На мне была одна из его футболок.

Снаружи по-прежнему было темно, но я понятия не имела, сколько сейчас времени — осенью в России резко сокращался световой день.

Я догадалась, что мы стояли на якоре. Наверное, Севастьян спустился вниз, чтобы отдохнуть. Или погоревать.

Бум. Бум. Что это за звук? Я встала, чтобы разведать. Направляясь к источнику звука, я гадала, как сложатся сегодня наши дела. Захочет ли он, чтобы мы придерживались предсмертных желаний Пахана?

Буду ли я их придерживаться? Признав Севастьяна своим? Я вспомнила, что чувствовала при мысли, что могу его потерять.

Словно вокруг сердца сжалась колючая проволока.

Бум. Бум. Звук шёл из другой каюты. Когда Севастьян на стук не отозвался, я приоткрыла дверь. В ванной был включен душ — и оттуда доносился этот звук.

Когда мои смутные подозрения оформились, я быстро прошла к ванной. И резко втянула воздух от открывшейся передо мной сцены.

Под струями воды, с оскаленными зубами и сверкающими глазами Севастьян лупил разбитыми кулаками по плиточной облицовке душевой кабины. Обжигающий поток лился на его грудь, пока он снова и снова бил невидимого противника.

Сдавливаемый гранит, которым он был раньше, начал трескаться прямо на моих глазах — как эта плитка от ударов.

— Что ты делаешь? — вскричала я. Как он это выдерживает? Кулаки окровавлены, из-под полоски ткани, обвязанной вокруг бицепса, сочилась кровь — так он представлял себе повязку на огнестрельную рану. Она сильно врезалась в бугрящиеся мускулы. — Пожалуйста, перестань!

Он не перестал.

— Хватит! — Я распахнула дверь душевой кабины и залезла внутрь, обеими руками схватив его здоровую руку.

Он был убийцей, изменчивым и жестоким, но я не боялась. Не испугалась и тогда, когда он резко развернулся в мою сторону, чёрные пряди волос хлестнули его по щекам. От него нельзя было отвести взгляд. Настоящий. Живой.

Мой, прошептал мне разум.

Чувство единения вдруг вспыхнуло ослепляющим светом.

Он процедил сквозь сжатые зубы:

— Уходи. — Глаза были пустыми, благородное лицо перекошено невыразимой болью. Я могла унять её.

— Я тебя так не оставлю.

— Почему? Тебе на меня плевать, если дело не касается того, что я могу тебе предложить.

Он имел в виду наслаждение? Или защиту? Я вспомнила его последние слова во время нашей ссоры: "Отдельно от секса я тебя не интересую".

— Всё совсем не так, Севастьян.

Он просто на меня смотрел. Чего он ждал? Разрешения? Понимания? Наконец, он шевельнулся, уперев ладони по обеим сторонам от моей головы.

Эти татуировки звёзд находились в нескольких сантиметрах от моих глаз. Мне хотелось его обнять и прижаться губам к груди.

Целовать, целовать, целовать, пока его боль не исчезнет.

Я нерешительно наклонилась вперёд и коснулась губами татуировок. Он дёрнулся, словно от удара, но не остановил меня. Я решилась прикоснуться губами к шее. Он был недвижим — статуя снаружи, жестокий воин внутри.

Я ткнулась носом в твёрдый подбородок. Убрала с лица мокрые пряди волос, поцеловала точёные скулы.

Когда я коснулась его губ, он прерывисто выдохнул и отстранился. В его взгляде взывала ко мне глубокая тяга.

— Чего ты от меня хочешь, Натали?

Как подобрать слова? Я хочу целовать тебя до тех пор, пока ты хоть на время не забудешь эту боль, хочу крепко к себе прижать, чтобы оказаться как можно ближе. Иными словами…

— Я хочу, чтобы ты занялся со мной любовью.

Раньше я не хотела с ним спать, опасаясь будущего и последствий. Теперь же не была уверена, что проживу достаточно долго, чтобы насладиться первым, так что и второе меня уже не волновало.

Это признание заставило его нахмуриться; он выглядел так, словно пытался меня разгадать. Тогда я спросила:

— А чего ты от меня хочешь?

И ахнула, когда он стиснул в кулаке ворот моей промокшей футболки.

— Я хочу то, что принадлежит мне.

Одним рывком он сорвал с меня одежду.

Я стояла перед ним голая и дрожала.

Взгляд скользнул по моему обнажённому телу, и он не смог сдержать мучительный стон.

Севастьян смотрел на меня так, как человек, несущийся к смерти, посмотрел бы на пару крыльев. Словно я была его разницей между жизнью и смертью.

Я накрыла ладонями звёзды на его груди; он обхватил моё лицо. Наши лбы прижались друг к другу. Так мы и стояли несколько длинных мгновений.

Когда он, наконец, завладел моим ртом, я благодарно раскрыла губы, закрывая глаза, пока он мягко меня целовал. Г осподи, я обожала его вкус, хотела выпить весь жар его рта.

И, как всегда, я поразилась противоречиям, живущим внутри этого мужчины. Он был нежен, но страстен. Его мысли были для меня загадкой, но его тело говорило, что он едва сдерживается: напряжённые мышцы, вздувающаяся грудь, дрожащие руки.

Со стоном он сильнее заскользил языком, сообщая мне, что собирается углубить поцелуй. Что собирается предъявить права на эту часть моего тела, как и на всё остальное.

Он собирался завоёвывать.

И когда я ему полностью отдалась, он поглотил меня, как задыхающийся хватает глоток свежего воздуха.

Глава 28

Севастьян не прерывал поцелуй, пока у меня не закружилась голова, а тело в сравнении с его упругими мускулами сделалось мягким. Он закинул моё колено себе на бедро.

Его пульсирующий член упирался мне в живот, словно пылающее тавро, и я в ответ потекла.

Свободной рукой он стиснул мою грудь, наклоняясь, чтобы лизнуть отвердевший сосок. Я всхлипнула, когда он втянул кончик, работая умелым языком, усиливая напряжение в моем животе. Затем он уделил внимание и второму соску, и обе ноющих вершинки после этих ласк лишь захотели большего.