Я подошел с курткой к Владе и, наклонившись, накрыл ноги, но так, чтобы не коснуться. И, поднимая голову, столкнулся с ее ошеломленным взглядом. Почему-то вдруг вспомнилось, как она замешкалась в дверях, когда я их открыл, и как косилась, когда подставил вначале стул, и сразу подумалось, что для нее никогда никто ничего не делал, даже какой-то мелочи. Не знаю даже, почему это в голову пришло, но если женщины знают, что такое проявление хоть элементарного внимания, то не смотрят на тебя так, будто ты прошелся по комнате голышом на голове.

— Спасибо, — пробормотала она, продолжая смущать меня своим пристальным пораженным взглядом.

— Все равно он тут черте сколько висит и никому не нужен, — пренебрежительно пожал я плечами. — Хоть для чего-то сгодится.

Выражение ее темных глаз тут же изменилось, в них проскользнул легкий оттенок разочарования, но я не успел понять почему, потому как в дверь постучали.

Следующие два часа я опрашивал двух свидетелей, одного из которых считал стопудовым убийцей, а Влада изучала дело маньяка, которое ей вручил Василий, хотя особого интереса я не заметил. Она перелистывала страницы довольно быстро, почти не вчитываясь, так, словно это был глянцевый гламурный журнальчик, а не сухие факты, повествующие о чьей-то боли и смерти, и то и дело смотрела на моих фигурантов. Причем ее интерес был гораздо меньше, когда в кабинете сидел и бубнил первый, тот самый, кого я и подозревал, чем когда зашел второй. Родной младший брат убитого, тщедушненький очкарик в идеальной белой рубашечке с галстучком, эдакий мальчик одуванчик без возраста, полная противоположность безвременно почившему старшему брату, гуляке, бабнику и здоровенному детине.

С его появлением в кабинете она, казалось, совсем забыла о лежащих перед ней документах и, часто моргая, смотрела на меня, на мямлящего ответы на мои вопросы свидетеля, а потом почему-то на двери. Причем, похоже, ее взгляд ощущался вполне осязаемо, потому что к концу допроса парень уже ерзал и нервно оглядывался на нее. А Влада будто и не замечала этого и продолжала пялиться, сильно хмурясь, словно что-то было ей непонятно и приводило в замешательство. На самом деле мне даже стала нравиться эта ее способность действовать на нервы и выводить из равновесия. Не знаю, как там обстоит со всякой сверхъестественной похабенью, а вот эта фигня могла быть реально полезной. Я стал нарочно затягивать допрос, и парень совсем раздергался.

— Послушайте, а можно уже закончить побыстрее, — не выдержал наконец он, и глянул на Владу уже откровенно неприязненно, чего она, впрочем, и не заметила вовсе. — Меня в коридоре жена беременная ждет. Может, уже достаточно вопросов?

— Я решаю, когда достаточно, гражданин Сысоев Владимир Алексеевич, — нарочно монотонным голосом ответил я. — А жену-то зачем с собой брали? Тем более в положении.

— Я не брал. Она сама захотела. Переживает очень. Знает, как мне трудно пережить гибель Славки, — Парень тут же стал похож на ежа. Ну ладно, на тощего ежа-доходягу, — И вообще, разве вас это касается?

Услышав про жену, Влада резко поднялась и, едва не упав, выпутала ноги из обернутого вокруг них пуховика, совершенно не замечая, что, босая, пошлепала через кабинет к двери. Она не просто шла, а почти неслась, наклонив голову и упорно глядя перед собой, и это почему-то подействовало на всех нас как команда следовать за ней.

Выскочив в коридор, я увидел ее прижавшейся спиной к стене и неотрывно глядящей на сидящую напротив на банкетке миниатюрную девушку с уже заметным животиком под элегантным черным платьем. На голове у той была траурная косынка, и на ее фоне лицо казалось очень бледным, хотя и необыкновенно миловидным. Она захлопала огромными прозрачно-голубыми глазищами, переводя их на каждого из нас по очереди. Под пристальным вниманием Влады она заерзала, губы задрожали, а руки стали нервно теребить ткань платья.

— Что-то случилось? — с дрожью спросила беременная и в этот момент выглядела настоящим испуганным ангелом, хрупким и беззащитным.

Мой свидетель метнулся к ней тем самым отчаянным движением, в котором безошибочно читаются прущие наружу мужские инстинкты охранять самое дорогое.

— Что здесь происходит? — теперь в его голосе был настоящий гнев.

— Милый, мне страшно, — беременная вцепилась в руку мужа, глядя на него так, будто ее убивали.

— Как вы смеете пугать мою жену, — закричал на Владу молодой муж, хотя она пока не произнесла на единого слова и даже не шелохнулась.

Девушка вскочила и прижалась всем телом к разъяренному супругу, реагируя, на мой взгляд, совершенно неадекватно в этой ситуации. Ясное дело, Влада сейчас выглядела странновато, но не настолько же чтобы закатывать истерику. Но с другой стороны, это же баба, да еще и с гормонами, чего с нее взять-то? Девица натуральным образом разрыдалась, глядя на нас всех невинными заплаканными глазами, а ее муж стал вопить, что будет на нас жаловаться в прокуратуру. В считанные секунды происходящее переросло в скандал грандиозного масштаба, и из кабинетов вокруг стали выглядывать.

Влада же смотрела на истерящую беременную почти с отвращением, казалось, совсем не замечая ни холодного пола, ни криков, ни людей, появляющихся отовсюду. Потом она схватилась за живот и завертела головой, как будто что-то искала. Натолкнувшись взглядом на меня, она пробормотала:

— Туалет?

— Там, — машинально показал я, и она сорвалась с места.

И тут я вспомнил.

— Твою ж дивизию, там же только мужской, женский в другом конце, — и стал догонять ее, но только и увидел закрывшиеся перед носом двери.

— Никому пока не уходить. Я вернусь через минуту, — бросил через плечо.

— Да что вы тут все себе позволяете, — заорал Сысоев мне вслед.

— Какого хрена там… — начал я, влетев следом, и тут увидел Владу над первой же раковиной. Ее сгибало в жутких спазмах. Она вцепилась в края фаянса так, что пальцы побелели, и тяжело дышала, иногда всхлипывая.

— Вы нездоровы? Может, скорая нужна? — Я и сам не мог понять, почему так саднило внутри от ее вида, вот такой тощей, сотрясающейся и явно страдающей.

— Как же я ненавижу это, — вместо ответа сипло пробормотала Влада и открыла кран.

— Что именно?

— Это она убила, — проигнорировав мой вопрос, сказала женщина, стряхивая с тонких пальцев воду.

— С чего вы взяли?

Влада посмотрела на меня в отражении грязного зеркала, и я ощутил себя вдруг полным дебилом, задающим тупейшие вопросы. Ее глаза сейчас выглядели опять теми темными провалами на бледном лице, пугающими дверьми разума, за которыми хранятся знания, недоступные другим и, наверное, совершенно не нужные им, чтобы жить и оставаться в своем уме. И это было и страшно до усрачки, и при этом непреодолимо притягательно. А потом она снова моргнула и опустила глаза к льющейся воде, и все пропало, оставив только краткое ощущение ледяного прикосновения где-то под диафрагмой.

— Это она убила, — повторила женщина с нажимом и обернулась. — Не случайно. Нарочно. Долго готовилась. Она насквозь этим пропиталась. Бедный ребенок. Его мать не только убила его отца, но и отравила всю себя.

— В смысле отравила? — я испугано дернулся к выходу. — Мне тут трупы лишние не нужны.

Влада непонимающе захлопала на меня глазами.

— Я имела в виду ненависть, замысел. Когда человек так долго мечтает о смерти другого, он навсегда остается отравленным, выгнившим. Вот вы же тоже убийца, но внутри у вас этого нет. Вы и она… это нельзя сравнить.

Она вот просто так, как нечто само собой разумеющееся назвала меня убийцей, что я сначала просто опешил, а потом озлился.

— Знаете что? Эти ваши штучки не сработают со мной, неужели еще не поняли? — зарычал на нее. — Может, просто потрудитесь не мешать мне выполнять свою работу, раз уж мне все равно от вас не избавиться, и не будете устраивать тут цирк.

— Простите, — Влада устало вздохнула. — Просто это бывает со мной. Я постараюсь сдерживаться. Но эта девушка действительно и есть ваш убийца.

— Да? И как вы прикажете мне использовать эту инфу? Пойти и в лоб спросить, не она ли замочила братца своего муженька припадочного? Как мне это доказать? На каком основании предъявить?

Влада в ответ только посмотрела совершенно беспомощно, чем разозлила меня еще больше.

— Вы хоть знаете, что по материалам дела ее вообще в день убийства даже в городе не было? — продолжил я наседать на нее. — Уезжала она к маме. Это упоминают все свидетели. Можете доказать обратное? — Женщина помотала головой. — Может, знаете, где хотя бы орудие убийства искать?

— Не знаю, — Влада опустила голову и вдруг чихнула. Тихо и придушенно, как какой-то долбаный жалкий котенок, даже смешно, черт возьми. Мой гнев моментально испарился. Вот только что прямо трясло, а тут раз — и нету.

— Идите же вы в кабинет и закутайте свои чертовы ноги. Как вообще можно ходить в такой обуви осенью в дождь, — Я как сварливый старый дед, ей Богу.

— Нет, — затрясла она головой. — Пока она там, я тут побуду. Не могу я… рядом с такими.

Она выглядела совершенно удрученно и, похоже, извинялась, но явно давала понять, что с места не сдвинется.

— Твою ж дивизию, — пробормотал я. — Ладно, дайте мне пять минут, я выпишу дамочке повестку на послезавтра и отправлю. А к вам сейчас Василий придет с обувью.

Какого черта я вообще иду у нее на поводу?

— Хорошо, я в коридоре постою, — почти покорно кивнула Влада и пошлепала по плитке, а я, проводив ее взглядом, от души выругался.

В туалет вошел один из моих коллег, столкнувшись с женщиной в дверях, многозначительно прокашлялся, намекая на неуместность присутствия тут госпожи экстрасенса. Влада же не обратила на него внимания и только прижалась к стене снаружи, повернувшись спиной в сторону моего кабинета, и так и осталась.