Кира Шарм - Проданная

— Па-аап, — я ухатила отца за рукав пиджака, состроив глазки, как у кота из Шрека.

Любимой дочке многое позволено и я совершенно беззастенчиво этим пользовалась. Всегда.

— Ну, что мне там делать! Там же моложе тридцати пяти никого не будет! Старики одни! Ну! И толку от меня никакого! Ты будешь решать свои вопросы вселенского масштаба, а я что?

— А ты будешь улыбаться и всех очаровывать, — да, отец как никто умеет настаивать на своем, еще и очаровывая при этом. Это у нас, кажется, семейное. — Разве может бал обойтись без жемчужины? Ты же королева каждого моего бала, Софи!

— Неправда. Королева твоих балов — мама. Это ее прямая супружеская обязанность, в конце концов! Улыбаться и терпеть все это!

— Принцесса, ты не ценишь того, что у тебя есть, — ухмыляется отец, целуя меня в щеку. — Собирайся. Может, тебе еще понравится сегодняшний вечер.

И я вовсе не обманываюсь его мягкостью со мной. Он человек жесткий, по-настоящему. Всегда все будет так, как он сказал. Противоречить ему — моя эксклюзивная прерогатива. Которая все равно, увы, как правило, ни к чему не приводит.

— Ты ведь не решил выдать меня замуж? Не думаешь, что я должна присмотреть себе жениха на твоем балу?

Сердце пропускает удар.

Отец вполне способен принять такое решение.

А мне же только восемнадцать! Да я еще и свободы настоящей попробовать на вкус не успела!

— Иди и наслаждайся вечером, моя хорошая, — отец, чуть растрепав мои волосы, оставляет меня в комнате одну.

И как теперь после этого я должна чем-то наслаждаться?

Если он и правда уже присмотрел для меня какую-то партию? Если уже все за меня решил?

Что я буду делать?

Его не уговорить, он своих решений не меняет.

Не понравится тому, кого он для меня выбрал — вообще не вариант!

Потому что здесь брак — это расчет, выгодная сделка с далекой перспективой.

И дочь самого Льва Кирилловича Серебрякова не может кому бы то ни было не понравится в принципе!

Да, папочка, настроение и без того было не самым лучшим! А теперь ты сделал его окончательно паршивым!

А если он все же решил?

Ну, что мне теперь — из страны, что ли, убегать?

Хотя, — и это не вариант. Найдут… Найдут везде, от его длинной руки никуда не спрятаться!

Черт! Как многое я бы отдала, чтобы родиться обыкновенной девушкой! Пусть даже и в небогатой семье!

Надеваю вечернее платье. Как всегда, мой любимый цвет, телесный, с легкими золотыми вкрапинками, отливающий перламутром. Даже одежду и ту для балов присылает мне отец, отбирает все сам. Ну хоть в этом он считается с моими вкусами, хоть мама и утверждает, что я должа выглядеть поярче.

Просовываю в уши длинные серьги с бриллиантами.

Высокая прическа, идеальный макияж — все это уже сделано давно.

В отражении смотрю на самую настоящую принцессу. Свежую и красивую. Вот только в этот вечер на мои плечи давит груз, который я ощущаю совершенно невыносимым!

Пройдя весь положенный ритуал приветствий, от которого уже сводит челюсти от улыбок, тихонько прячусь в одной из затемненных ниш.

Кажется, можно выдохнуть. Никого, подходящего на роль моего предполагаемого супруга я не увидела. Значит, не все еще так плохо!

Мысли снова возвращаются к вечеринке у Вики. Еще немного, несколько обязательных танцев с отцом и его деловыми партнерами и я смогу тихонечно сбежать!

Подношу к губам шампанское, гадая, чем там сейчас занимаются друзья, как вдруг меня будто пронзает током.

Даже напиток расплескиваю, благо, не успев испортить платье.

Медленно, как будто на самих моих ресницах висят тяжелые гири, поднимаю глаза.

И тут же скрещиваюсь с полыхающим взглядом серых глаз.

Он стоит далеко, проктически в другом конце огромного зала. В таком же полутемном углублении в стене.

Меджу нами мелькаю десятки пар.

Но воздух вокруг вдруг становится тяжелым, будто пропитанным электрическим напряжением.

Кажется, даже потрескивает.

В пальцах от его взгляда начинает покалывать.

Этот взгляд отдается ударной электрической волной во всем моем тебе.

Я сказала серые глаза? Нет, они серебрянные. Настоящее расплавленное серебро! Которое сейчас прожигает меня, будто пронзая насквозь!

Санников.

Его взгляд я ощутила бы даже в миллионной толпе. Один он умеет так смотреть! Никто больше не обладает такой безумной энергетикой! Она от него разноситься волнами в тысячи баллов!

Непроизвольно подношу руку к губам, накрывая их.

В них бушует адское пламя! Так горят, что хочется приложить лед, а все потому, что Стас опускает свои невозможные глаза именно на них, как будто и сам напоминает мне о тех давних прикосновениях…

И я взрагиваю.

Покрываюсь ледяными мурашками.

Грудь перехватывает так, что мне начинает резко не хватать кислорода.

Резко отворачиваюсь, пытаясь выпить свое шампанское. Выпить мне нужно пределенно, причем прямо сейчас! И желательно, чего-нибудь покрепче.

Но рука дрожит так, что приходится отставить бокал на маленький столик.

Это слабость. Не хватало еще, чтобы кто-то заметил, что у дочери Серебрякова дрожат руки!

Да и в конце концов, чего я так разволновалась?

Он просто гость. Гость в этом доме. Даже не мой, а отца. Подумаешь, какой-то один-единственный взгляд!

Просто выйду сейчас на воздух, пройдусь по саду и все пройдет!

Ну, а дальше и вовсе покину этот прием!

Только почему я дышу так, будто только что пробежала стометровку? И грудь поднимается так сильно, что, кажется, сейчас просто вылетит из моего обтягивающего довольно глубокого декольте?

Я стою спиной к залу, но по обнаженной почти до белья спине проносятся мурашки, прожигая ее разрядами тока.

Его взгляд физически ощутим. Он проникает прямо внутрь, отбиваясь все новыми глухими ударами сердца.

Черт! Ну почему он пялится именно на меня?

А не на ту блондинку, например, с которой я видела его на выставке картин почти сразу после того чудесного спасения? Когда я его ждала его и как дурочка, просматривала все светские хроники, где упоминался Санников?

Она ведь тоже здесь, я еще в начале вечера ее успела заметить!

А, может, он вместе с ней и пришел?

— Ты сегодня сухая, — низкий голос раздается над самым ухом, выжигая вокруг весь воздух.

Оригинал. Успел подметить очевидное. Но, — Боже, — как порочно это звучит… Как будто он говорит совершенно о другой сухости!

Щеки вмиг обдает жаром…

Неужели он еще тогда заметил, понял, как на меня подействовал? И тот жар в животе, на вершинках сосков, от которого меня выгибало, а внутри было и правда до безумия мокро не остался моей маленькой постыдной тайной?

Но я не успеваю ничего сказать.

Его рука опускается на спину. Прикасается к коже. Невинное, казалось бы, прикосновение. Просто опустить руку на талию.

Но он проводит по спине вверх. Едва касаясь, почти неощутимо.

— Потанцуй со мной, — Санников по-прежнему остается сзади. Не вижу его лица, но его дыхание обжигает волосы, а низкие тембр голоса отбивается прямо в груди.

Не приглашает. Не спрашивает. Звучит как приказ, которому невозможно не подчиниться.

Где ты был раньше? — почему-то хочется мне выкрикнуть ему в лицо, но я лишь качаю головой в ответ.

— Мне скоро пора уходить, — роняю твердо, даже не поворачиваясь. Зачем ему знать, что я просто не могу встретиться с ним взглядом? Пытаюсь сделать шаг вперед, избавиться от его руки. О том, что тело почему-то вибрирует и дрожит от одного его присутствия, ему тоже знать совсем необязательно. — Меня ждут друзья.

— Один танец, София.

Санников разворачивает меня к себе, бесцеремонно прижав к широкой груди.

А внутри меня все съеживается.

Так близко…

Я ощущаю мышцы, что перекатываются у него под кожей. Его дыхание. Запах этот невозможный, какой-то горько-пряный, сам по себе опаляющий кожу… И кубики пресса на животе! Черт! Они перекатываются сталью прямо под моей кожей!

На миг приходит ощущение, что мы оба сейчас без одежды. И что голос его, то, как он произносит простые, казалось бы, фразы, — слишком интимный… Как будто…

— Пусти! — вскидываю руки вперед, пытаясь оттолкнуться от его груди.

Это же неприлично, в конце концов! Да что он себе позволяет!

Если еще и скажет сейчас, что ему должна за спасение, это будет вообще предел! Стас Санников тогда упадет в моих глазах ниже того дна, на которое я чуть было не ушла!

Хотя… Если разобраться, то, конечно, я должна ему…

— Тс-сс. Тихо, — ловит мои руки и, не отводя взгляда от глаз, подносит кончики моих пальцев к своим губам.

Даже пошатываюсь от странного ощущения. Голова кружится…

— Один танец, — уверенно заявляет Санников и я даже не замечаю, как мы оказываемся в центре зала.

Не кружит меня, не позволяя ничего лишнего, не прижимая сильнее, чем следовало бы, но мои ноги почему-то становятся деревянными, просто волочатся на полу. И, если бы не идеально отточенная механическая привычка к бальному танцу, скорее всего, Санникову бы пришлось самому вертеть меня, без всякого моего участия.

Его взгляд тоже предельно целомудренный.

Он смотрит прямо в глаза.

Никакой похоти во взгляде, он не раздевает меня глазами.

Но ощущение того, что происходит нечто слишком интимное, вот такое, за всеми гранями и чувство того, что мы сейчас обнажены, почему-то не оставляет меня ни на секунду.

И от этого становится еще более неловко.

Я не могу, не способна совладать с собой, когда он рядом!