Барбара Картленд - Проданная невеста

Молодые щеголи эпохи Регентства [1] не были заняты делом и потому тратили время на игру в карты, попойки и ухаживание за хорошенькими куртизанками.

В Лондоне существовало множество игорных домов, в каждом клубе были особые «карточные комнаты», где игра шла по самым высоким ставкам.

Лондон был полон соблазнов для любого молодого человека, когда он после окончания войны и нелегкой службы в армии Веллингтона возвращался к гражданской жизни.

Многие аристократы проигрывали не только фамильные драгоценности, на которые не распространялось право майората, но и недвижимость — даже целые улицы и площади Лондона, цена на которые в наше время достигает астрономических цифр.

Трудно не пожалеть этих юнцов, которые хоть и были неразумны и безрассудны, но обладали гордостью, сохранявшейся в любых обстоятельствах, — даже при полном разорении.

Показанное в книге благоговейное отношение китайцев к своим древним реликвиям сохраняется и доныне, и священные резные изображения, передаваемые от отца к сыну, служат объектами поклонения для всех членов семьи.

Члены клуба «Уайтс» [2], мирно восседавшие с утра в буфетной, в изумлении воззрились на графа Блэйкни, бурно ворвавшегося в комнату.

— Ради Бога, дайте мне чего-нибудь выпить! — обратился граф к одному из лакеев клуба.

Заметив в другом конце комнаты лорда Фулборна, граф подошел к нему и бросился в кожаное кресло.

— Со мной все кончено, Чарлз! — заявил он. — Целиком и полностью!

— Полагаю, — сказал Чарлз Фулборн, — что ты потерял свои деньги.

— Я потерял все, что имел, и даже больше того, черт побери! — ответил граф. — Если никто за меня не поручится, то в следующий раз ты увидишь меня уже во «Флите» [3].

Лорд Фулборн взглянул на графа с удивлением и убедился, что, упоминая о «Флите», его друг вовсе не шутит.

— Как мог ты быть таким дураком, — заговорил лорд понизив голос, так как видел, что все присутствующие навострили уши, — чтобы играть, не имея на то никаких возможностей?

— Это был мой единственный шанс раздобыть денег для кредиторов, и вот теперь Кэйтон требует с меня свой выигрыш. А Кэйтона не разжалобишь!

В эту самую минуту лорд Энтони Кэйтон, высокий, красивый молодой человек, вошел в буфетную, словно само упоминание его имени вызвало его сюда.

Он огляделся, увидел графа и направился к нему.

— Если вы, Блэйкни, воображаете, что вам удастся избежать уплаты долга, — зло проговорил он, — то вы ошибаетесь. В прошлый раз вы не заплатили проигрыш, но теперь я добьюсь, чтобы вас выгнали из клуба!

— Я и сам из него уйду! — отрезал граф.

Он поднялся с кресла и встал прямо перед лордом Энтони. Молодые люди смотрели друг на друга, точно разъяренные звери.

На физиономиях некоторых наблюдателей этой сцены появились легкие улыбки. Было известно, что две недели назад граф и лорд Энтони поссорились из-за одной очаровательной куртизанки.

Победа досталась Графу; лорд Энтони был взбешен и поклялся отомстить.

Куртизанка, обнаружив, что у графа в карманах гуляет ветер, предпочла ему буквально через неделю какого-то богатого содержателя, но это отнюдь не умиротворило лорда Энтони.

— Я собираюсь послать вам вызов! — громогласно объявил лорд Энтони.

— Можете заниматься этим, пока не посинеете, — парировал граф. — Я уезжаю в деревню и посмотрю, что там еще можно продать. Но тем, что останется после того, как на имущество наложат лапу кредиторы, даю вам слово, не накормишь и цыпленка!

— Если вы будете продолжать в том же духе, я вас ударю! — выкрикнул лорд Энтони.

Лорд Фулборн, поняв, что Кэйтон вполне готов осуществить свое намерение, поспешно вскочил и встал между противниками.

— Немедленно прекратите это, вы оба! Энтони, ты не хуже меня знаешь, что у Дэвида ни гроша за душой. — Он повернулся к графу и продолжил: — А ты, Дэвид, не имеешь права играть, понимая, что состояние твое рушится и тем, кто от тебя зависит, нечего есть.

Его слова пристыдили графа.

Лорд Энтони круто повернулся и, бормоча себе под нос какие-то угрозы, вышел из буфетной.

Лорд Фулборн положил руку графу на плечо.

— Отправляйся-ка домой, Дэвид, — негромко предложил он. — У меня такое чувство, что дела еще хуже, чем ты себе представляешь.

— Я знаю, насколько они скверны, — ответил граф. — Лучшее, что я могу сделать, это пустить себе пулю в лоб.

С этими словами он удалился, а в комнате сразу после его ухода началось как бы некое жужжание голосов: застывшие в молчании при виде развернувшейся у них на глазах драматической сцены члены клуба принялись обсуждать происшедшее.

Лорд Фулборн уселся на свое место, и почти тотчас какой-то джентльмен поднялся с кресла в углу, где он сидел и читал «Таймс», подошел к лорду Фулборну и, подсев к нему поближе, заговорил:

— Мое имя Уинтон. Я был знаком с вашим отцом. Я лишь недавно вернулся в Англию, и мне любопытно узнать, из-за чего поднялся весь этот шум.

Лорд Фулборн взглянул на него и решил, что никогда и в глаза не видел этого человека.

На вид ему года тридцать четыре, наружность примечательная, на лице печать властности. Пожалуй, даже красив, только взгляд жестковатый и очень уж твердая складка губ.

Что и говорить, лицо привлекает внимание. Интересно, кто он такой и каким образом стал членом клуба?..

Клуба привилегированного, одного из старейших в Лондоне и известного тем, что членами его становились только отпрыски наиболее знатных фамилий. Попасть в него было труднее, чем в любой другой аристократический клуб.

Но незнакомец ждал ответа на свой вопрос, и лорд Фулборн сказал:

— Вы же слышали, что граф Блэйкни попал в беду, и, к несчастью, это правда. Он унаследовал кучу долгов после смерти отца и вынужден был существовать, продавая из дома предков все, что имело хоть какую-то ценность.

Мистер Уинтон — если это было его настоящее имя — слушал с напряженным вниманием, и лорд Фулборн добавил:

— Я полагаю, что долги достигли огромных размеров и кредиторы добьются распродажи всего оставшегося имущества.

— А если это их не удовлетворит? — задал вопрос человек по имени Уинтон. — Тогда граф и в самом деле окажется в долговой тюрьме?

— Это вполне реальная возможность, — отвечал Чарлз Фулборн. — Поставщики устали от джентльменов, живущих в долг, и граф неделю назад получил уведомление о возбуждении против него судебного преследования. На его примере будет, так сказать, преподан урок другим безответственным молодым людям.

Мистер Уинтон минуту помолчал, потом заметил:

— Думается, я помню покойного графа.

— Его все любили, — сказал лорд Фулборн, — однако он был игроком, и вот теперь его дети страдают от последствий.

— Дети? — переспросил Уинтон.

— У Дэвида есть сестра, — ответил Фулборн, — и если бы у нее была возможность провести сезон в Лондоне, она, несомненно, заслужила бы титул Несравненной. — Он сделал паузу, как бы выбирая соответствующие слова. — Она очень хороша собой, а правильнее было бы сказать — прекрасна, но в отличие от брата слишком горда, чтобы брать то, за что не в состоянии заплатить. Поэтому она живет в деревне.

— Печальная история, — сказал Уинтон. — Если я не ошибаюсь, дом графа Блэйкни находится в Хартфордшире?

— Блэйк-холл всего в пятнадцати или двадцати милях отсюда, — сообщил Фулборн, — именно там кредиторы и собираются предъявить графу все счета. — И добавил со вздохом: — Я считаю, что те из нас, кто может себе это позволить, должны купить там хотя бы что-то ненужное — во имя дружбы.

Его нежелание сделать что-либо подобное было вполне очевидно, и мистер Уинтон смерил Фулборна проницательным взглядом, прежде чем произнести не без иронии:

— В подобных обстоятельствах человеку всегда любопытно узнать, — сколько у него истинных друзей.

Он встал и направился в тот самый угол, который недавно покинул ради этого разговора.

Время уже близилось к вечеру, когда граф Блэйкни в фаэтоне, за который он не заплатил, запряженном лошадьми, которых он одолжил у приятеля, приехал в Блэйк-холл.

Пока он, въехав в давно не крашенные ворота, двигался мимо пустых домиков с заколоченными окнами, на лице у него было выражение отчаяния.

В конце аллеи показался дом; выстроенный в свое время из темного кирпича, за долгие годы приобретшего светло-розовый цвет, издали он выглядел прекрасно.

Но когда граф подъехал ближе, стали видны разбитые и не вставленные вновь стекла в окнах; во многих местах на крыше не хватало плиток черепицы.

Трава и мох проросли сквозь трещины в ступеньках, ведущих ко входу в здание.

Граф остановил лошадей и закричал очень громко, призывая кого-то.

Звук его голоса облетел вокруг дома и донесся до конюшни.

Седовласый старик медленно вышел из-за угла, и графу показалось, что старику понадобилось ужасно много времени, чтобы подойти к лошадям.

— Мы не ждали вас, м'лорд, — хриплым, каркающим голосом проговорил старик.

— А я и сам не думая, что приеду! — резко ответил граф, выбираясь из фаэтона. — Отведи лошадей в конюшню, Гловер. Завтра они понадобятся.

— Очень хорошо, м'лорд.

И Гловер, что-то бормоча себе под нос, повел лошадей к конюшне.

Граф вошел в дом через парадную дверь, которая была открыта.

Холл, обшитый темными дубовыми панелями, был слишком хорошо ему знаком, чтобы обращать внимание на пыль на полу или на то, что ромбовидные стекла с геральдическими изображениями были грязными и потрескались.