Когда она встала рядом с ним, он повернулся, чтобы взглянуть на нее. На его лице отразилось беспокойство. Или Микаэле просто показалось?

— Милорд, что касается прошлой ночи…

— Сядьте, Микаэла. Пожалуйста. — Когда она села, он продолжил, его зеленые глаза были прикованы к ней. — Я калека, инвалид, — выпалил он, но тон его не умалял его достоинства. — Я предпочел бы, чтобы некоторые части моего тела вы не видели.

Микаэла нахмурилась:

— Не понимаю.

— Я знаю. Мое поведение прошлой ночью… в общем, я забылся. — Он пожал плечами, и его взгляд пробежал по ее тонкому платью. — Вы очень красивая женщина, Микаэла. Чувственная. Желанная. Доставляя вам удовольствие, я забыл о моих недостатках, поскольку неспособен стать вам настоящим мужем.

— О чем вы говорите, Родерик?

— Я говорю, что мы никогда не сможем заниматься любовью.

— Что? — Из всего, что Микаэла опасалась услышать от него, это было последним, чего она ожидала.

— У нас есть Лео, — мягко продолжил Родерик, словно не замечая ее смятения. — Он мой наследник, и вы будете единственной матерью, которую он запомнит. Я верю, что мы сможем быть счастливы таким образом.

— Это лишено смысла, милорд, — проговорила Микаэла. — То вы мне говорите, как я желанна, то — что вы не хотите моего тела.

— О, я желаю обладать вами, очень! — сказал Родерик. — Но я не обнажу перед вами…

— На мой взгляд, вы достаточно хороши, — прервала его Микаэла. — Я сама слышала, как вы сказали Харлисс, что все в порядке с вашими… с вашими… ну, вы понимаете. — Она помахала рукой в область его талии.

— Это правда. Но вы не можете вообразить мои… шрамы. Мое уродство. Их вид изменит меня в ваших глазах, а я не могу этого допустить. Мы можем доставить друг другу удовольствие другими путями, если вы пожелаете. Или мое предложение остается в силе — вы вольны иметь любовника.

— Если я?.. — Микаэла покачала головой. — Вы считаете, что я могу недооценить вас из-за ваших шрамов? Когда меня мало заботят даже те, что видимы? Вы собираетесь лишить меня полного партнерства в браке? Моих собственных детей? Вы готовы разделить тело вашей жены с другим мужчиной?

— Я хочу, чтобы вы были счастливы, Микаэла, — объяснил Родерик. — Я хочу нашего общего счастья. И шрамы у меня на лице и на руке — милые украшения по сравнению с теми, которых вы не видите.

Никогда еще Родерик не причинял ей подобной боли. Ни брошенными ей словами с момента ее приезда в Шербон, ни тем, как согнал ее со своего колена прошлой ночью. Заставить ее почувствовать себя так, словно она столь пуста и ограниченна, что откажет ему из-за его ранений, — за кого он ее принимает?

— Как я могу выйти за вас замуж, зная, что никогда не стану вашей женой наделе? — недоверчиво спросила она. — Наш брак будет не чем иным, как фарсом! Если король узнает об этом, вы потеряете Шербон!

— Нет, — возразил Родерик. — Никому не нужно знать, что мы делаем или чего не делаем в нашей спальне. — Он опустил глаза на свою левую ногу. — Может быть, однажды… — Он пожал плечами. — Но я не хочу, чтобы вы напрасно тешили себя надеждой.

— Не знаю, что и сказать. — Микаэла пристально смотрела на него, сжимая в кулаке полотенце. — Меня это очень оскорбило.

— Я вовсе не собирался оскорбить вас, — беспечно заявил Родерик. — Потому что я тоже наслаждался сегодняшним днем. И впереди у нас много таких дней. Разве вы не согласитесь принять ту хорошую часть меня, которая вернулась? Принять ее и позволить нам обоим использовать ее наилучшим образом?

Микаэла встала.

— Я не хочу лишь вашу хорошую часть, Родерик. Я хочу всего вас.

— Я не могу предложить это. Ради нас обоих. Микаэла долгое время смотрела на него, но не нашлась что ответить.

— Мне необходимо побыть одной.

Родерик встал, даже не облокотившись о стол для поддержки.

— Понимаю. Надеюсь, вы обдумаете все это, Микаэ-ла. Хотите прогуляться завтра утром? Уверен, это обрадует Лео.

— Да. Да, отлично, конечно, — рассеянно ответила Микаэла.

Он кивнул:

— Спокойной ночи. — Родерик пересек комнату, его хромота была почти незаметна, и вышел.

Под платьем кожу Микаэлы холодило металлическое звено, и она почувствовала, что за ней охотятся, ее преследуют.


Глава 20


Родерик, пожалуй, никогда не чувствовал себя лучше: ни до его прибытия в Константинополь, ни до… на самом деле никогда. Холодное зимнее солнце сверкало всеми цветами радуги в его дыхании, вырывавшемся поверх головы Лео, а рядом сидела на своей лошади Микаэла. Она сопровождала их путь пением, когда они спускались по дороге, ведущей к морю, и ее голос звучал поистине ангельски.

Должно быть, она пела эту песню мальчику и раньше, потому что Лео иногда присоединялся к ней. Прелестный дуэт. Родерик был очарован.

Ни слова не было произнесено между ним и Микаэ-лой об их разговоре прошлой ночью, но Родерик ощущал дистанцию, которую она установила между ними.

Она примет его условия. Должна принять.

Родерик чувствовал, что его состояние улучшается. Он знал, что это было безумие. Или волшебство, или, быть может, чертово колдовство. Родерик не хотел об этом думать. Сумасшедшая идея овладела им, что, возможно, однажды вся его нога…

Но он не позволит этим мыслям посещать его днем. Он по-прежнему носил старый кожаный башмак на правой ноге, под собственным массивным сапогом для верховой езды. Он не снимал его с того момента, как надел, и не собирался этого делать.

Уолтер Форчун никогда не узнает, что башмак все еще существовал, и к черту эту сумасшедшую идею о сказочном Охотнике. Это все чепуха. Это невозможно.

А разве то, что случилось с ним, невозможно?

Башмак теперь принадлежит ему. Он находится в его доме. Родерик должен был его найти, в этом нет сомнения.

Мисс Форчун допела песню, и Лео с энтузиазмом зааплодировал.

— Да, замечательно, леди Микаэла! Она слегка наклонилась над лукой седла.

— Вы оба очень добры ко мне.

— О нет, вашему голосу нет равных. Я уверен в этом, — возразил Родерик. — Я путешествовал по многим странам, миледи, и уверяю вас, что ваш голос самый утонченный, самый изысканный из всех, которые мне доводилось слышать.

Лео кивнул:

— Эди Микэ-а поет гусно, папа.

— Ты совершенно прав, Лео. — Родерик положил руку на его голову, испытывая изумление от того, как приятно нести мальчика на колене. — Куда мы теперь поедем, Лео? На берег?

— Искать оехи! — Мальчик указал поверх головы лошади туда, где дорога вилась среди глухого леса, и левая нога Родерика сильно зачесалась.

Словно почувствовав его дискомфорт, Микаэла слегка повернула к нему лицо.

— Скорее всего их уже не осталось на орешнике, Лео. Может быть…

— Оехи! — повторил Лео.

Родерик видел, что Микаэла боится леса, и ощущение в мертвой левой ноге словно предостерегало его. Но правая нога, наоборот, подталкивала. Нечего потворствовать этим глупостям. Это его лес. Безвредная лесная дорога.

— Ну, если только ненадолго, Лео, — согласился Родерик, надеясь, что уверенность, прозвучавшая в его голосе, успокоит тревогу мисс Форчун, — хорошо?

— Холосо, папа.

Родерик с улыбкой, адресованной своей спутнице, направил лошадь на лесную дорогу, словно входя в пещеру, хотя шатер из веток над головой был лишен листьев. Прошло несколько мгновений, прежде чем он услышал за спиной цоканье копыт лошади Микаэлы, следующей за ним.

Казалось, тысяча пар глаз наблюдала за ней из каждой купы деревьев, из каждой черной кучки сухих листьев. Она слышала беспечную болтовню Лео впереди, видела его ручонки, высовывающиеся то с одного, то с другого бока большого человека, указывая то на одно, то на другое с благоговением и возбуждением.

Но, медленно и осторожно следуя позади них, Микаэла поворачивала голову на каждый скрип дерева, каждый шорох в кустах, словно она оберегала мужчину и мальчика, сама не зная от чего.

У нее в памяти возник ее недавний кошмарный сон, но скорее звуки, чем картинки: снова стук копыт, хриплые и визгливые крики; собаки, лающие на недоброжелательную луну; рычание какого-то голодного зверя в поисках человеческой плоти, теплой крови…

Сердце Микаэлы оглушительно стучало в груди, и какая-то частица ее хотела пришпорить лошадь и послать ее вперед, чтобы оградить Родерика от всяких напастей, хотя она все еще испытывала боль от его ультиматума, предъявленного ей прошлой ночью, и была сердита на него. Но другая ее часть предупреждала — голосом матери — не находиться слишком близко от Родерика Шербона в этом глухом, хотя и тихом лесу. В этом таилась опасность, опасность…

Впереди Родерик остановил свою лошадь и повернул ее в сторону, на середину дороги. Когда Микаэла поглядела на него, то увидела, что ее эмоции отразились на его волевом, покрытом шрамами лице: тревога, замешательство, паника.

Стук копыт приближался.

Лошадь Родерика попятилась, встав на дыбы, вызвав радостный возглас малыша, и всадник должен был осадить своего скакуна.

— Микаэла, возвращайтесь! — закричал он, и в его голосе звучали как приказ, так и нерешительность. — Торопитесь!

У Микаэлы напряглись мускулы, она готова была повернуть назад танцующую лошадь, но личико Лео, высовывавшееся из его капюшона, заставило ее пришпорить лошадь и помчаться вперед к ним с криком «Дайте мне Лео!».

— Нет времени! — прокричал Родерик. — Вы должны немедленно бежать из этого леса, Микаэла…

Она направила свою кобылу в сторону, и две лошади столкнулись, защемив левую ногу Родерика ниже колена. Родерик не издал ни звука.

— Дайте мне его! — потребовала Микаэла. — Дайте же, скорее!