— Боюсь, нет. Но возможно, теперь вы перестанете вести себя как кобыла в жаркую пору, бесконечно цепляясь ко мне. Вставайте, мисс Форчун, у меня затекли ноги.

Если бы ее ударили ножом в сердце, это было бы менее болезненно, и Микаэла быстро вскочила на ноги. Она оставалась стоять на месте, глядя на него в надежде, что он улыбнется и обратит свои слова пусть в бестактную, но все же шутку.

Но все, что он сделал, — это вытер руку о свои брюки. Затем взглянул на нее, его лицо было красным.

— Что-нибудь еще?

— Нет, — растерянно ответила она.

Родерик поднял одну бровь и многозначительно посмотрел на дверь.

Микаэла вздернула подбородок и вышла из комнаты с такой долей достоинства, которое ей могли позволить ноги, все еще дрожавшие после данного им облегчения. Но, очутившись в коридоре, за плотно захлопнутой Родериком дверью, она обнаружила, что не в состоянии двигаться дальше. Она прислонилась спиной к холодным камням стены, потом соскользнула на пол, никогда еще она не чувствовала себя такой униженной и ненужной. Она была так ошеломлена, что даже не могла плакать. Она сидела так, глядя на дверь, казалось, целый час, и дрожала, дрожала от того, как он поступило ней.

Затем раздался ужасающий звук разбитого предмета, заставивший ее подпрыгнуть и закричать, но ее крик невозможно было услышать в последующем грохоте. Все выглядело так, словно в комнате лорда разыгралась настоящая битва, — до нее доносились звуки расщепляемого дерева, разбитой посуды и резкие вопли самого Родерика. Скрежет мебели по камню; звон металла, когда он отскочил от неизвестного предмета.

Нет, не битва — настоящая война, в которой Родерик Шербон исполнял роль обеих армий.

Микаэла поднялась на ноги и приблизилась к двери, подпрыгнув, когда какой-то тяжелый предмет встретил свою гибель, ударившись о толстую дубовую дверью. Девушка стояла перед ней, медленно подняв руку и положив ладонь на дверь, словно пытаясь почувствовать человека за ней.

Через несколько минут, удивленная тем, что шторм продолжает бушевать, когда, казалось, уже не осталось ничего, что можно было разбить, она отступила от двери и медленно пошла по коридору, мысли путались, причиняя ей боль, звуки душевных мук Шербонского дьявола преследовали ее, словно привидения.


Глава 19


Наследующее утро, сидя в своей комнате, слишком усталый, чтобы начать борьбу, точнее, натянуть сапоги, Родерик испытывал стыд до самых глубин своей темной души — чувство, которого он не испытывал уже много лет.

Когда он направил свой гнев на предметы обихода прошлой ночью, он сказал себе, что сердит на Микаэлу Фор-чун за то, что она потворствовала его бессилию, притворяясь, что желает его. За то, что выступила в роли шлюхи, демонстрируя свой сексуальный опыт. Или за то, что она вытянула из него правду о Лео и Аурелии, которую хотел сохранить в тайне.

Но в холодном утреннем свете, когда жар эмоций трусливо покинул его, Родерик понял, что винить во всем может только себя самого. Свой страх, свою гордыню. Ему хотелось заняться любовью с Микаэлой, и когда она почти умоляла его об этом, решил, что так и поступит, не думая о последствиях. Но, видя ее распростертой перед ним на пике удовольствия, ощущая атласную кожу ее ног, мягкость и округлость ее форм, когда она отбросила осторожность и застенчивость, Родерик словно оледенел.

Он пришел в ужас от мысли, что может ее потерять. Если не как свою жену, то просто ту ее безудержную, неконтролируемую часть, которая жаждала его тела. Теперь, когда она увидела его всего, целиком, она больше не захочет близости с ним, даже не взглянет на него как на мужчину. Ни одна женщина не смотрела на него так, как Микаэла Форчун, — ни до той трагической битвы, ни, разумеется, после. Сломленная часть Родерика нуждалась в тех взглядах, тех словах, хотя он и боялся этого, чтобы выжить в той оставшейся части жизни, которую он проведет в Шербоне. Он не смог обрести физическую близость с ней, но знал, что это не ее вина. Да он и не хотел, Господи! Она прекрасна, само совершенство, даже то, как она спотыкалась и падала, роняя любой предмет, которому не повезло оказаться в этот момент у нее в руках. Лео полюбил ее, она превосходно выполняет обязанности хозяйки замка. Стоило ему оказаться рядом с Микаэлой, как он забывал обо всем на свете. Он старался оскорбить Микаэлу, унизить, заставить ее страдать. Быть может, она не выдержит и покинет его.

Родерик не видел выхода из создавшейся ситуации. Он хотел обладать Микаэлой больше, чем Шербоном. Это желание превосходило все его прежние желания.

Он должен немедленно жениться на ней. После того как брак будет заключен, даже если она по какой-то причине покинет его, у него останется Шербон — место, где он сможет прожить остаток своей проклятой жизни. Место, где Лео будет находиться в безопасности до того, как сможет отправиться на поиски более яркого будущего, чем то, что выпало на долю Родерика.

Может быть, если он попытается доставить Микаэле другие удовольствия после того, как они поженятся, ей этого будет достаточно. Например, общение с Лео. Мика-эла сказала, что любит его, Родерика, в чем последний сомневался. Впервые с тех пор, как он лежал в госпитале в Константинополе, Родерик жаждал проявления высшей силы, которая послужила бы ему проводником.

Нужно дождаться возвращения Хью, возможно, он сможет найти того, кто дал бы ему разумный совет.

А что ему делать с тем смешным старым башмаком, который лежит в ящике в его гардеробе? Из всех предметов в комнате Родерика, разбитых и сломанных, уцелел лишь этот старый ящик на полке. Может быть, отдать его Микаэле в качестве свадебного подарка? Или же доказать ей, что ей нечего бояться старой, полной предрассудков истории, рассказанной ее матерью? Она сможет снять с шеи цепочку с металлическим звеном, которое так отчаянно ненавидит, — предмет, сделавший ее мисс Форчун.

Это будет отличным подарком, решил он. Его извинением. Единственным, что он должен сделать для нее.

Родерик посмотрел на пол, на то место, где стояли толстые, тяжелые башмаки, которые он был приговорен носить в замке, и он решил надеть их вместо своих сапог для верховой езды. Да! Он наденет их, хотя ему и потребуется помощь кого-то из конюхов, чтобы сесть на лошадь, но он возьмет сегодня мисс Форчун и Лео на конную прогулку и тогда же отдаст ей тот башмак.

Он облокотился на вторую, теперь единственную сохранившуюся трость, потому что та была спрятана под кроватью, и после нескольких неудачных попыток с усилием выбрался из кресла, ухватившись за столбик кровати, потом медленно пошел по усеянному черепками и обломками полу. Подойдя к гардеробу, правой рукой он порылся в куче испорченной одежды, пока не нащупал гладкую кожу своих сапог. Выпрямившись, он уткнулся глазами в старый, крошащийся ящик.

Родерик бросил сапоги на матрас позади себя и снял ящик с полки. Он допрыгал до кровати и сел на нее, положив палку на пол рядом, держа ящик на коленях. Поднял крышку ящика и снова взглянул на лежавший в нем башмак.

Он был высоким, из хорошей коричневой кожи — из шкуры оленя, догадался Родерик, — но полностью изношенный. Он достал его из ящика и внимательно оглядел. Потом нахмурился. Башмак не был похож на женский — подошва широкая и длинная, шнурки грубые, толстые, как раз для мужчины.

Когда Родерик заметил, что башмак очень подходит для его неповрежденной ноги, его охватило безумное желание примерить его.

Оглянувшись по сторонам, чтобы удостовериться, что вокруг никого нет, Родерик снял ящик с колеи и поставил рядом с тростью. С большой осторожностью, чтобы не порвать тонкую кожу, он натянул высокий башмак на правую ногу — и тот легко скользнул по ступне, словно был смазан жиром, как если бы его пенис впервые проник в женщину, и Родерик застонал оттого, что его бросило в дрожь. Он быстро зашнуровал башмак, словно делал это сотни раз, словно тут же узнал грубо пробитые дырочки и направление шнурков. Он уже забыл, как выглядит нормальная нога — его собственная. И чем больше он смотрел на нее, тем громче стучало его сердце. И чем дольше он смотрел на этот образец обуви, тем отчетливее слышал стук копыт и ржание коней. И гончие — не лаяли ли они там? Определенно в его оглохшем ухе не звенело, что могло бы создать впечатление этих мрачных звуков.

Стук копыт зазвучал громче, жестче, быстрее, их эхо пробегало по мускулам Родерика, и он почувствовал, как поднимается с кровати и стоит, вопреки голосу, звучащему у него в голове: «Ты упадешь, дурак! Упадешь!»

Родерик постоял. Затем сделал шаг вперед. Второй.

На полу под ящиком, в котором хранился проклятый башмак, лежала его трость, о которой он забыл.

В ней не было необходимости.

Микаэла, подперев голову кулаком сидела за столом в большом зале рядом с Лео, перед ними стояли тарелки с самой разнообразной едой. Ее грудная клетка была крепко прижата к краю стола, пока она наблюдала за мальчиком, свободной рукой указывая на потрепанную верхушку стебля рогоза, напоминавшую штормовое облако.

Лео наморщил носик, затем посмотрел на Микаэлу:

— Бе-ый.

— Да, белый. Отлично. — Она улыбнулась ему, затем указала на горку сушеной малины: — А эти ягоды какого цвета?

— Касные, — не задумываясь, ответил малыш.

— Точно. Ты очень умный, Лео.

Лео с улыбкой кивнул. Она пододвинула к нему кружочек сухой морковки:

— А это какого цвета?

Лео сосредоточенно насупил маленькие бровки, словно выискивая в памяти правильное слово.

— Ол… олан…

— Оранжевый, не правда ли? — раздался глубокий мужской голос за спиной у Микаэлы, и она, вздрогнув, подняла голову, а сердце на минуту остановилось.

— Папа! — Лео бросился к Родерику, словно выпущенная из лука стрела, и обхватил его ноги. Микаэла ожидала, что Родерик отругает его, но этого не случилось.