Ее брови снова взметнулись вверх.

– Почему ты спрашиваешь?

Я пожала плечами.

– Кто‑то сказал тебе это? – Когда я не ответила, уже сомневаясь в том, что хочу это знать, женщина вздохнула. – Вообще‑то это означает «не смотри на нее».

Ой.

Ой‑ой.

Роза прищурилась, глядя на меня, и я почему‑то подумала, что именно об этом мы будем говорить завтра утром. Помахав ей рукой, я выскочила из кухни и взлетела вверх по лестнице, перемахивая через две ступеньки.

Моя спальня, с видом на улицу, находилась в самом конце коридора, по соседству с ванной, которой я пользовалась. Помню, Роза назвала ее комнатой приличного размера. Я находила ее дворцом. Она вмещала огромную двуспальную кровать, широкий комод и письменный стол. Больше всего я любила сидеть на подоконнике в эркере. Отличная точка для наблюдения за людьми.

Но что мне больше всего нравилось в моей комнате – правда, от этого я чувствовала себя последней дрянью, – так это то, что Маркетт никогда в ней не жила. Мне и без того приходилось тяжело, когда я садилась за руль ее автомобиля или размышляла о поступлении в колледж, который для нее так и остался мечтой. И спать на ее кровати было бы уж слишком.

Бросив сумку, я схватила со стола ноутбук и забилась в угол подоконника, поставив банку с колой на карниз. Как только компьютер вышел из режима сна, ожил мессенджер мгновенных сообщений.

Эйнсли.

В иконке открылась ее фотография, сделанная этим летом – светлые волосы с выбеленными солнцем прядями, темные очки на пол‑лица, сложенные уточкой губы. Я прочитала ее сообщение:


Выбралась живой?


Я усмехнулась и ответила коротким «да».


Как все прошло?


Я закусила губу, на мгновение закрыла глаза, а потом напечатала то, о чем мне хотелось кричать во всю мощь своих легких.


Райдер учится в моей школе.


Лэптоп тотчас взорвался восклицаниями и перепевами «о боже» , за которыми последовали длиннющие цепочки «Боже мой!» в различных вариациях хихиканий и причитаний «вот это да!».  Эйнсли знала о Райдере. Она знала историю моего детства. Конечно, не во всех подробностях, потому что некоторые вещи одинаково трудно объяснить и на словах, и в письме, к тому же она понимала, что я не слишком разговорчива. Но сейчас она, как никто, могла проникнуться моими переживаниями.


Ты не виделась с ним 4 года. Я чуть не опúсалась, Мэл!!! Это просто супер. Расскажи мне все‑все‑все!


Покусывая губу, я изложила хронику событий, периодически прерываемую ее возгласами «боже! » и «виииии ». Когда я закончила, Эйнсли отстучала:


Надеюсь, ты взяла у него номер?


Уф. Нет, не взяла, ответила я. Он записал мой.


Кажется, ее устроил такой вариант, и мы проболтали, пока для нее не наступил комендантский час. Эйнсли ограничили доступ к Интернету по вечерам после того, как ее мама обнаружила фотографии, которые она отправляла своему парню, Тодду, еще в июле. Не то чтобы скабрезные – просто в бикини, – но ее мама капитально психанула и, к моему изумлению и ужасу, заставила Эйнсли смотреть видеоролики о родах в целях сексуального просвещения.

Излишне говорить, что после этих просмотров Эйнсли зареклась рожать детей, но интереса к сексу в ней не поубавилось.

Она отключилась, пообещав, что мы увидимся в эти выходные. Остаток вечера я бесцельно слонялась по дому, слишком взвинченная, чтобы доесть остатки приготовленной Розой курицы, пусть даже и запеченной в ломтиках апельсина и лайма. Я старалась не думать о школе или о Райдере, как и не пялиться в телефон, который упорно молчал, но, черт возьми, невозможно было отвлечься от всего, что произошло за сегодняшний день, сложившийся вовсе не так, как я себе представляла.

В том смысле, что этот день не закончился слезами или тихой истерикой где‑нибудь в углу, и, даже несмотря на провальный обед, мне удалось поговорить с Кейрой. Семь слов все‑таки лучше, чем ничего. Короче, мой первый день в школе прошел без серьезных сбоев. И этого достаточно, чтобы чувствовать себя победителем, что я и делала, но…

Я не знала, что думать, когда мысли мои возвращались к Райдеру.

Расхаживая взад‑вперед по комнате, я машинально погладила слегка припухлую кожу тыльной стороны руки. Во мне снова поднялась буря чувств, сотканных из отчаяния и предвкушения. Мне не терпелось увидеть его, поговорить с ним, но я… боже, наверное, ничего не получится, потому что всякий раз, когда я думала о Райдере, во мне оживало еще одно чувство.

Вины.

Остановившись у окна, я крепко зажмурилась. Райдеру доставалось… Он терпел страшные побои  из‑за меня. Раз за разом он вмешивался, вставая между мясистыми кулаками и мною, и однажды, когда не смог остановить насилие, мне наконец удалось вырваться из этой жизни. Я получила второй шанс, дом, семью врачей  и, черт подери, кучу всяких благ. А Райдер? Что получил он? Мне оставалось лишь гадать.

Я сердцем чувствовала, что у него далеко не такая  сытая жизнь, как у меня, и разве это справедливо? В душе разливалась горечь. Как он мог смотреть на меня так, как смотрел сегодня, и не думать о том, чем пожертвовал ради меня?

Боже.

Я снова принялась вышагивать взад‑вперед. Ладно. Мне нужно успокоиться и посмотреть на положительные стороны. Райдер жив. Он учится в школе, возможно, встречается с красивой девушкой из класса риторики, и, хотя я знала, что даже самые серьезные травмы можно тщательно скрывать, я не увидела на нем свежих синяков или ссадин. И не похоже, что он ненавидит меня. Можно и это считать моей победой – и, в конце концов, сосредоточиться на том, что я успешно завершила свой первый день в школе.

Да, это самое главное.

Кстати, нелишне было бы прочитать главу, заданную по истории. Я так увлеклась чтением, что забежала далеко вперед, пока не услышала, как внизу открылась дверь гаража. Закрыв учебник, я перевернулась на другой бок и погасила свет, зная, что Карл и Роза не зайдут ко мне, если подумают, что я сплю. Слишком много месяцев я провела без сна, и они берегли мой покой, стараясь не будить меня без крайней необходимости.

Я только задремала, когда ожил мой телефон на прикроватной тумбочке. Рука метнулась вперед, схватила его, а сердце забилось где‑то в горле.

На экране появились всего три слова, отправленные с неизвестного, местного номера.


Спокойной ночи, Мышь.


Глава 5


На следующее утро, лишь только я заглянула в глаза Розы, то практически сразу увидела, что колесо моей судьбы катится навстречу моей погибели. Роза стала допытываться, почему я интересовалась той злосчастной фразой на испанском.

Кто меня дернул за язык?

Роза была умна и наблюдательна, как кошка, и то, что фраза, как она сказала, звучала по‑пуэрторикански, не могло ее не насторожить.

Мой взгляд намертво приклеился к коротенькому сообщению с пожеланием спокойной ночи. Меня как будто парализовало… в голове роилось столько мыслей, столько всего хотелось написать в ответ, но к тому времени, когда я подобрала подходящие слова, шел уже второй час ночи, и я побоялась его разбудить.

Нет, я все‑таки придурочная. Серьезно.

Утром в школе я довольно быстро усвоила, что попытки ориентироваться в переполненных коридорах, находясь в полусонном состоянии, могут стать сюжетом какого‑нибудь романа‑антиутопии из тех, что я читала.

Выгрузив учебник по риторике в серый стальной гроб своего шкафчика, я схватила книжки для первых двух уроков, решив, что потом успею заскочить и взять остальные. Я стала закрывать дверцу, стараясь не думать о встрече с Райдером и настраиваясь на то, что если Кейра захочет пообщаться, обязательно поддержу разговор. Дверца застряла. Вздохнув, я снова открыла ее и, приложив чуть больше усилий, захлопнула. На этот раз замок сработал. Довольная, я подхватила сумку и повернулась, чтобы идти в класс.

– Ты?

Я обернулась на голос и поискала глазами, кто бы это мог быть, а потом увидела ее . Девушку из класса риторики. Девушку, которая прикасалась к Райдеру так, словно это было в порядке вещей и он не имел ничего против.

– Это ты. – Ее карие глаза сузились. – Я бы хотела ошибиться, но это действительно ты.

Краем глаза я увидела, как девочка с косичками, которая вчера сказала мне: «Привет», остановилась в нескольких шагах от нас, поглядывая на шкафчик, у которого стояла моя собеседница. Потом «Косички» попятились и дали деру.

О, черт, это не к добру.

Девушка поджала глянцевые розовые губы.

– Ты ведь не догадываешься, кто я, не так ли?

Медленно, я покачала головой.

– А я знаю, кто ты, и не потому, что ты в моем классе риторики. Я просто не могу поверить, что это ты , – продолжала она. – Думаю, тебе давно уже пора сдохнуть или что‑то в этом роде.

Сердце ушло в пятки. Второй день в школе, а я уже получаю смертельные угрозы?

Ремень потертой оливково‑зеленой сумки‑почтальонки чуть соскользнул с ее плеча.