«Пирог с смородиною.

Взять по фунту горького и сладкого миндалю, очистить его и истолочь мелко, с двух цитронов корку обтереть и вместе в горшок или большое каменное глубокое блюдо положить, восемнадцать яичных желтков один за одним с тем же смешать, а потом по рассмотрению хорошую мерку вареной в сахаре смородины, которую сперва немного подогреть должно, чтобы порозжизла, белки яичные сбить в густую пену и с смородиною туда же примешать и так в приготовленную форму вылить и испечь. Должно смородину прежде яичных белков положить и отведать, довольно ли сладок раствор будет; и буде кисловат, то примешать мелко тертого сахару, чтоб довольно сладок был прежде, нежели белок туда положится.

Делается такой пирог и с свежею смородиною, но ее сварить должно, чтоб была в самом густом сиропе, как и впрок варится, да паки от сиропу отделить и простудить.

Кто не отважится такой пирог в форме испечь, тот сделай дно или лепешку с хорошими закраинами из крупитчетого теста и в нем раствор испеки, то также будет хорош; и когда вышеобъявленная мера раствору покажется кому велика, тот может всего того по половине или по третьей доле взять».

Искорка

Подумал однажды Автор, что истории из жизни Одной Девочки — всё про еду да про еду, и решил ради разнообразия написать о чём-то другом. Вот, например, о том, как Одна Девочка над Любимой подшучивала.

В воскресный зимний денёк зависала Любимая за компьютером, а Девочке хотелось внимания, ласки и нежности. Настроение у неё было радостное и легкомысленное, тем более что денёк выдался совсем как у Пушкина — «мороз и солнце». Все деревья стояли, точно сахарными кристаллами обросшие, и блестело всё это так, что смотреть больно.

— Зай, ну пойдём, чайку попьём, — попыталась Девочка отвлечь Любимую.

Склонившись к её уху и ласково мурлыча, она глянула на монитор. Там было что-то ужасно-нудно-зубоврачебное, заумно-научное, одним словом — специальная литература, в чтение которой Любимая погрузилась по уши и никак не хотела вынырнуть хотя бы на пять минуточек.

— Завари, принеси сюда, — промычала она, не отрываясь от текста на экране.

Девочка надулась, но принесла Любимой кружку ароматного чая с бергамотом, а ещё горячие творожно-сырные бутерброды, приготовленные с любовью и нежностью. Поставив всё это и присев на корточки у стола, Девочка вскинула на Любимую полные щенячьей верности и мольбы глаза.

— Вкусно?

Любимая, откусив хрустящий бутерброд и прихлебнув чай, буркнула:

— Да, малыш, спасибо.

А на Девочку — ноль внимания. Обидно!

В общем, как Девочка ни старалась отвлечь Любимую, у неё ничего не выходило. Пропадал чудесный денёк, осыпалось с веток морозное кружево… Ну, что поделать! Если это было нужно Любимой для работы, то, наверно, стоило с этим смириться. Или?..

— Я в ванную, — предупредила Девочка.

— Угу.

Включив для достоверности воду, Девочка уселась на край ванны и набрала с мобильного собственный номер — домашний. Раздался звонок стационарного телефона. Любимая, помня, что Девочка в ванной и подойти не может, встала-таки из-за компьютера и сняла трубку.

— Да!

— Привет, — хихикнула Девочка.

— Это кто? — сперва не поняла Любимая.

— Не узнаёшь? Богатой буду, — засмеялась Девочка. — Зай, я тебя люблю. Очень-очень-очень.

— Так это ты, что ли, балуешься? — фыркнула Любимая. — Детский сад, блин!

И бросила трубку. Девочка вздохнула, выключила воду и осталась сидеть на краю ванны, уронив руки на колени и грустно поникнув головой.

Дверь открылась, Девочка вскинула глаза: Любимая стояла на пороге. Что-то изменилось в её взгляде, в глубине зрачков мерцали ласковые искорки. Склонившись, Любимая прильнула к губам Девочки тёплым и крепким поцелуем.

— Я тебя тоже люблю, маленький. Подожди ещё часик, мне там кое-что дочитать надо. Потом сходим, погуляем.

Сердце ликующе застучало в груди, Девочка обняла Любимую за шею, поднялась на ноги, и поцелуи продолжились. Может быть, она и впрямь вела себя сейчас, как ребёнок. Скорее всего, Любимая права: детский сад, штаны на лямках… Но так хотелось провести этот чудесный день вместе! Душа в душу.

Чмокнув Девочку напоследок, Любимая ушла дочитывать, а та, наполненная тихой радостью, заварила себе чай и присела у кухонного окна. Любуясь сверкающим нарядом клёнов, она ждала. Совсем как в детстве: так она дожидалась, когда папа дочитает наконец свою газету и поиграет с ней. Сейчас она выросла, но эта детская искорка, наверно, в ней осталась. Искорка инея, падающая с ветки и сверкающая на солнце.

Бабушкины пирожки

Пришла однажды Одна Девочка в гости к своей Бабушке. Бабушка у неё была самая обычная, в старых добрых традициях: седая, с добрым морщинистым лицом и светлыми глазами, в собственноручно сшитом фартуке и всегда пахнущая пирожками. Уж и пирожки у Бабушки были — объеденье! Пышные, румяные, начнёшь есть — не оторвёшься, а Бабуля ещё и с собой завернёт. Любила она это дело — гостей кормить.

Вот и в этот раз обрадовалась она внучке, усадила за стол — и как давай угощать! А пирожки-то все разные, и всех хочется попробовать: с печёнкой, с картошкой, с капустой и самые любимые — с яблоками и корицей. Налила Бабушка Девочке большую кружку молока и потчует:

— Ешь, ешь, внученька!.. Исхудала как! Всё на своих диетах сидишь, мучаешь себя?

Диет Бабушка не одобряла: считала, что кушать надо всё, но понемножку, без фанатизма. Пекла-жарила-варила как на целую роту солдат, а сама клевала, как пташка. И всю жизнь была маленькая и стройная, как деревце. Покойный Дедушка её всегда называл: «Бабулёк — стройный тополёк». Умер Дедушка уже давно — Девочка тогда ещё в старших классах училась. Только и радости осталось Бабушке — гостей принимать. Сама жила на скромную пенсию, а всё норовила внучке денежку подсунуть — на помаду.

— Помада на женщине всегда должна быть, — говорила она. — Без помады лицо — как будто не одетое.

На серванте стоял аккуратный рядок фотографий в рамках. Девочка больше всего любила одно фото — Бабушкин художественный портрет, снятый в фотоателье. Конечно, чёрно-белый… Но какая Бабуля была на нём красавица! Молодая, изящная, большеглазая, с пышной короной волос, убранных по моде пятидесятых годов. Девочка ещё ребёнком любила глядеться в зеркало, при этом сравнивая себя с Бабушкой и находя, что они очень похожи. Особенно глазами. Глаза у Девочки были Бабушкины — такие же большие, блестящие, с кокетливой искоркой.

Работала Бабушка школьной учительницей — всю жизнь, с молодых лет и до самой пенсии. Конечно, не зарабатывала много, но одевалась всегда опрятно и элегантно. Приходя к ней в гости, Девочка обожала рыться в Бабулином шкафу и разглядывать её платья, блузочки, костюмы. Каким восхитительно красивым Бабушкин гардероб казался маленькой Девочке! Особенно ей нравились два костюмчика-двойки: один — светлый, нежно-сиреневый с белыми пуговицами, второй — розовый с золотистыми. Тогда Девочка ещё не знала слова «фуксия», поэтому считала этот костюм розовым. А как пахло в шкафу! Бабушка всегда перекладывала бельё кусками необычайно душистого мыла, и его свежий, немного чопорный аромат пропитывал все простыни, полотенца и наволочки. Девочке очень нравилось ночевать у Бабушки: искупавшись в ванне, она ложилась в постель, застеленную безупречно отутюженным бельём, пахнувшим этой старомодной мыльной свежестью и чистотой. Мыло было старым, ещё советского производства. Оно лежало в шкафу годами, но до сих пор пахло! Казалось, время над ним было вообще не властно. Стоило открыть дверцу, как аромат сразу окутывал Девочку нежным облачком. А в отделении для одежды Бабуля раскладывала саше с сухими духами. Они пахли лавандой.

Перебирала Девочка в детстве и Бабушкину косметику. Бабуля хранила флакон «Красной Москвы», который подарил ей Дед на юбилей. Духи уже изменили запах, загустели, но она всё равно берегла их как память.

Особенно чаровали Девочку фарфоровые статуэтки — Ивана с Жар-птицей и лыжника-пионера. Они красовались на том же серванте рядом с фотографиями. Жар-птица, окутывая Ивана своим золотым хвостом, устремлялась вверх, точно ракета, а парень пытался её удержать в руках; в лыжнике Девочку поражало то, что он съезжал с горки в тулупчике нараспашку, сияя своим алым галстуком. Зима же, как ему не холодно?!..

Дедушка до выхода на пенсию работал инженером дорожного строительства. Он был старше бабушки и женился на ней уже будучи вдовцом со взрослыми детьми; родного деда Девочка не помнила, он умер ещё до её рождения, а Бабуля вышла замуж второй раз, когда ей было уже за пятьдесят. Всю Великую Отечественную Дедушка провоевал лётчиком. Сколько Девочка себя помнила, он всегда играл на гитаре, а потому был душой компании. На семейных застольях вокруг него собирались женщины и пели. Особенно голосистой была Бабушка и её сёстры: пели они высоко, серебристо, тоненько, почти по-девичьи.

Теперь уж Бабушкиных сестёр не было в живых, а Дедушкина гитара с красным капроновым бантом, навсегда смолкшая, висела на стене.

…Сколько лет прошло — а у Бабушки ничего не изменилось. Наевшись пирожков с молоком, Девочка снова, как в детстве, разглядывала старые фото, открывала скрипучие дверцы шкафа и вдыхала запах белья, прикрытого кружевной накидкой… А Бабушка ей:

— Присядь ты уже, отдохни, чего крутишься?

Девочка села на диван. Как хорошо, как уютно ей было здесь! Взгляд упал на Дедушкину гитару. Жаль, её струны уже не зазвучат: некому играть… А за дверью вдруг показалась призрачная фигура, которая почему-то не входила в комнату, а наблюдала сквозь рельефное дверное стекло. Девочка её сразу узнала и сказала: