Андрей Жвалевский - Про моркоff/on

Не, а Ирка-то какова! Вот повезло дуре!

И тут Оля заметила, что в углу зала сидит Квашин и оживленно треплется с парочкой однокурсников.

«Опять трындит о какой-то ерунде»,– подумала Оля и ринулась к нему.

– Квашин, – начала она.

За годы семейной жизни Оля как-то позабыла имя мужа.

– Квашин, слушай, а Ирка что, за Макса замуж вышла? – Оля пыталась говорить бесстрастно, но голос получился какой-то визглявый.

– Ну да, – спокойно ответил ее супруг, – а ты что, не знала?

– Нет, я не знала, – прошипела Оля, – а он что, тот самый Ширяевский?

– В смысле? – обалдел муж.

– Это он нефтяной магнат? – сцепив зубы, спросила Оля.

Квашин смотрел на нее с таким изумлением, что Оля начала задыхаться от ярости. Заметив, что цвет лица супруги стремительно меняется с красного на темно-бардовый, Квашин быстренько ответил:

– Да он, он. Только он не нефтяной, а газовый. Да его ж по телевизору сколько раз показывали! Неужели не видела?

– Как я могу видеть, ты ж мне не даешь телевизор смотреть, у тебя ж если не футбол, то новости! – взорвалась Оля.

– Так его в новостях и показывают, – пожал плечами Квашин.

Оля уже совсем было собралась дать отпор наглому мужу, но споткнулась на полуслове. К ним подошла Ира.

– Оля, Алеша, как я рада вас видеть! Олечка, ты замечательно выглядишь! Совсем не изменилась! Алеш, а ты уже доктор? Когда будем Нобелевку обмывать?

Ира мило шутила. Даже наметанный взгляд Оли не нашел в ее словах издевки. И это было еще обиднее.

– Какая Нобелевка, ты что, – ответила за мужа Оля, – он еле главным инженером стал!

– Я ушел из науки, – тихо сказал Алексей.

– Он ушел! Я его ушла! А то так бы и сидел, как…

– Но почему? – оторопела Ира. – Он же талантище! Алеш, тебя ж в Москву звали, ты почему не поехал?

– Куда поехал? – взвизгнула Оля. – В общагу? На аспирантские сто двадцать рублей? Я этой науки тут нахлебалась, во! – Оля рубанула себя рукой по горлу. – Этот сидит в своей лабе, курит и кривульки на листиках рисует, а я с двумя детьми дома пеленки глажу. Хорошо, вовремя сообразила его на завод пристроить, так хоть от завода квартиру дали. А то так бы и жили в…

Оля оборвала себя на полуслове и добавила едко:

– Ну да, тебе этого не понять, ты-то все готовенькое получила. Небось живете где-нибудь на Рублевке и машина с шофером…

Ира покачала головой и начала говорить. Причем обращаясь почему-то не к Оле, а Алексею:

– Ну, на Рублевке-то мы всего пять лет живем… А пеленок и я в свое время нагладилась…

Ира явно хотела еще что-то рассказать, но тут открылась дверь, и в зал вбежал Макс. Ира просияла и ринулась к нему. Зал одним вздохом произнес шумное «Bay!» и тоже ринулся к нему. Ринулся… но остановился в полушаге. Это ведь был не просто Макс, а Максим Леонидович Ширяевский, человек из телевизора.

Макс постоял секунду, разглядывая знакомые лица, а потом сказал:

– Ну что, так и будем стоять? Может, потанцуем? И все сразу стало на свои места. Вернее, сдвинулось с места, зашумело и заверещало.

– Здорово!

– А заматерел, заматерел как!

– Водку будешь?

– А почему без охраны?

Макс вертел головой направо и налево и умудрялся отвечать всем:

– Привет. На себя посмотри, лысый, как Шандыбин! Водку? Буду. Охрана снаружи осталась.

«Заматерел, да, – подумала Оля, – но не потолстел ни на грамм». Она покосилась на своего мужа и сразу озверела. Квашин стоял, выпятив живот, улыбался энергичности Макса (а как было не улыбаться?!) и нес ко рту очередной бутерброд.

– А ты все жрешь? – рявкнула она. – Вон уже живот на коленях висит, а ты все трескаешь… Нормальные мужики, между прочим, в тренажерные залы ходят…

Квашин был настроен на редкость миролюбиво.

– Хочешь, я тоже пойду в тренажерный зал? – спросил он.

Оля тут же взорвалась:

– Конечно, тебе лишь бы дома не сидеть!

И гордо удалилась в сторону Максима, элегантно переставляя ноги на каблуках по прямой линии.

Квашин привычно пожал плечами и налил себе минералки.

Оля выбрала момент, когда почти все уже прикоснулись к кумиру и он остался в окружении двух-трех человек. Подошла поздороваться.

– Макс, привет!

– А, Оленька, здравствуй. Хорошо выглядишь!

Глаза бывшего жениха скользнули по Оле, но совершенно равнодушно.

– А ты постарел! – немедленно отомстила ему Оля за равнодушие.

Но Макс только рассмеялся:

– Зато поумнел! Оля напряглась.

– То есть ты хочешь сказать, что я нет?

– Ну, это ты уже сама домыслила.

Оля пристально смотрела ему в глаза и пыталась там найти отзвуки былых чувств. Она-то надеялась, что Макс при виде ее расчувствуется, скажет что-то вроде: «Как я жил без тебя эти годы?»

Или, на худой конец, признается, что «я еле выжил тогда, когда ты меня бросила».

Но к такому равнодушию Оля не была готова. Хоть бы он ненавидел ее, что ли?

А Макс совершенно перестал обращать на нее внимание, переключился на какие-то дурацкие разговоры с бывшими сокурсниками, а потом и вовсе отошел в сторону. Оказывается, кто-то сообразил захватить с собой гитару, и Максим Леонидович Ширяевский, магнат и олигарх, часа два наяривал «АББу». Причем самое противное было в том, что играл он исключительно для этой дуры Ирки, совершенно неприлично с ней заигрывая.

Квашины гордо удалились с вечера, не дожидаясь окончания банкета.

А курс 1987 года выпуска даже не заметил этой потери.

Ольга чувствовала себя Золушкой, которая не успела на распродаже ухватить карету, – как только подошла ее очередь, тыквы закончились. Всю обратную дорогу она тихо и свирепо ненавидела. Всех.

Своего тихого мужа, который безупречно вел машину и радовался молчанию жены. Однокурсников, которые сразу теряли интерес к мужу, когда узнавали, что он ушел из науки. Заводишко, который не может обеспечить своему главному инженеру нормальное существование. Макса – шикарного и покровительственного, но с неугасимыми детскими искорками в глазах.

Но больше всего – Ирку Кузовлеву. Эту дрянь, которая выгребла жар из печки ее, Оленькиными руками. Конечно, Макс тогда так переживал, что Оля ему отказала! Это теперь он вид делает, а тогда… Институт бросил, коммерцией какой-то занялся. Тут-то, наверное, его Ирка и подцепила. Вот куда она со второго курса пропала! Разгоряченное воображение выписало картину кузовлевского коварства во всех деталях.

«Значит, так, – думала Ольга. – Когда Максик затосковал, эта дрянь его затащила к себе в постель. И забеременела. Может, даже не от него, но Максим такой ответственный! А потом захомутала, присосалась, как пиявка, и теперь жирует на всем готовеньком!»

Если бы в голове оставалось место для здравого смысла, он подсказал бы Ольге, что многое в этой истории не сходится, но здравый смысл ее интересовал сейчас меньше всего. Она с упоением мести смаковала картину падения бывшей тихони и зубрилки Ирки.

Мало-помалу стали возникать и другие образы: Оля и Макс рядом на приеме в бразильском посольстве. Ольга в своей шикарной гостиной дает интервью иностранному телеканалу. Ольга Ширяевская на благотворительном вечере мило беседует с первой леди, они поднимают бокалы с благородным французским «Пино Нуар». «Удачная лоза, – говорит первая леди, – чувствуете, какой аромат?». «Но год неудачный, – возражает Ольга, – 1864-й. Все лето шли дожди, виноград с кислинкой».

– Ужинать будешь? – донеслось из реальности.

Ольга вздрогнула и заморгала. Оказывается, они успели доехать домой и даже переодеться в домашнее. Ее муж – банальный Квашин в банальном спортивном костюме – стоял в дверях на кухню с бутылкой пива в руках.

Ольгу чуть не стошнило.

– Выпить хочу! – сказала она.

Муж подумал и протянул початую бутылку пива.

– Еще чего! Водка в доме есть?..

…Засыпала она долго, тихо плакала и бормотала:

«Дура я, дура! Надо было… Все бы отдала… Почему ей?!»

В первые минуты после пробуждения Оленька находилась в странной смеси восторга и ужаса. Восторг был от предвкушения чего-то, что должно было случиться прямо сегодня, ужас – от сна. Он оказался таким липким, что Оленьке пришлось напрячься, чтобы выбраться из него. В этом кошмаре Оленька была старой-старой, почти пятидесятилетней, у нее не сложилась жизнь, и вообще происходило нечто безумное.

Оленька села в постели, потянулась и потрясла головой. Сон уплывал стремительно, оставляя в голове сюрные картинки. Например, лозунг «Американский стиль жизни!» на здании обкома партии.

После душа безумные видения выветрились окончательно, но под ними обнаружилась сосущая тревога. Она была как-то связана с предвкушением сегодняшней радости.

«Я же вчера замуж решила выйти! – Оленька проснулась совсем. – За Алешку!»

Сосущая тревога усилилась до чавкающей. Будь Оля существом абсолютно логичным, она бы сказала себе: «Ерунда! Девичьи страдания!» Однако Оленька была такой чуткой девушкой, а беспокойство было таким явным, что игнорировать его нельзя было ни в коем случае.

Оля быстро собралась и отправилась на занятия необыкновенно рано. Она совершенно не помнила, что такое страшное ей приснилось, но теперь понимала точно – нельзя идти против судьбы. Выпал «орел», значит, так тому и быть. А Алеша… Ну, объяснит она ему как-нибудь, уболтает. Он достаточно ее любит, чтобы никуда не уезжать, а остаться и дальше делать за нее домашку по матану.

Оля стояла перед входом на факультет и дрожала. Несмотря на довольно теплую погоду, ее колотил озноб. Кто первый придет, Алеша или Макс? Может, ей вообще не стоило появляться сегодня на занятиях, а нужно было спокойно поговорить с ними вечером?