Алексей ничего не ответил.


Он прожил в гостеприимном особняке Дымовых еще неделю, ухаживая, согласно совету друга, за Екатериной Петровной. Затем он просил ее руки и получил согласие. И ее, и ее брата. Потом было скорое венчание, и молодые, распрощавшись с Москвой и с Дымовыми, отправились в имение Долентовского.

4

1816 год

Она вовсе не понимала, как это произошло. Только что была у нее такая спокойная жизнь, которая, казалось, никогда не переменится. И вдруг является новый человек, говорит о своей любви, делает ей предложение и… И вот она уже замужем.

Катя прекрасно помнила тот день, когда сестрица Гликерия Матвеевна окликнула ее:

— А, Катенька, вот и ты! Поди сюда и познакомься наконец с нашим дорогим гостем, молодым полковником Алексеем Ивановичем Долентовским.

Она тогда взглянула на молодого человека и улыбнулась ему. И по глазам определенно поняла, что он очарован ею. Да, это оказалось правдой. Он ровно через неделю просил ее руки.

Катенька не отказала, тем более что и брат был доволен этим предложением. Любила ли она? Она не знала. Должно быть, да… Во всяком случае, если мысли об Алексее и о его чувствах не нарушали девичьего спокойствия, то вот свадьба и предстоящий отъезд много встревожили невесту.

Угадывал ли Алексей ее мысли? Знал ли, что она не так привязана к нему, как он к ней?.. Однако, Долентовский не отказался от намерения жениться на Катерине, и их брак был заключен, как и полагалось. А потом они уехали…

Он смотрел на чудное лицо, на темные кудри, вившиеся у милой шейки, и испытывал огромное желание поцеловать их, и эту нежную шею, и губы, и сложенные на коленях руки…

Катерина почувствовала на себе взгляд мужа и обернулась к нему.

— Что? — спросила она с улыбкой.

— Я люблю тебя, — ответил он и, не желая с собой бороться, склонился к жене и нежно поцеловал ее плечо.

Та рассмеялась и немного отодвинулась:

— Что ты, мы не одни.

— Какая ты строгая, — прошептал Алексей, приобняв ее за талию.

Вот уже неделя прошла с тех пор, как они приехали в его имение. Дом, как и предполагал хозяин, находился в запустении. Но его жена оказалась натурой весьма деятельной: не прошло и двух дней, как комнаты начали сиять чистотой и приобретать жилой вид. Несомненно, требовалось еще купить новую мебель, обить стены и сделать много другого, но жить в этом доме было можно. К тому же Алексей давно не чувствовал такой легкости и никак не думал, что, вернувшись к родным пенатам, испытает столь приятные ощущения. А уж Катенька…

Для нее он был готов на все. Алексей до сих пор не верил, что она согласилась стать его женой. Он недоумевал — почему? Ведь, как ему казалось, девушка не была влюблена в него так, как он в нее. Всегда спокойная и ровная… И, когда он признавался ей в любви и просил составить его счастие (Алексей помнил все так, как если бы это произошло пять минут назад), то вовсе не надеялся на согласие. Катенька смотрела на него с тем же обычным своим спокойствием, и, когда он решил, что она откажет ему, она сказала вдруг «да».

После он говорил себе, что такое спокойствие может объясняться только ее совершенной невинностью и незнанием чувств и себя. И он был недалек от истины. Катерина совершенно не знала, что такое будет для нее брачная жизнь, и не чувствовала сильной любви, а согласилась лишь потому, что Алексей был ей приятен, потому, что он нравился всем в ее семействе. И она вдруг почувствовала, что должна сказать «да».

Девушка посчитала, что пылкая любовь, о которой она, разумеется, слышала, вовсе не должна быть единственной основой для брака. И, когда она поделилась своими мыслями с сестрицей Гликерией Матвеевной, та полностью одобрила ее рассуждения и со слезами на глазах благословила «такую разумницу», как она выразилась.

Надо сказать, Катенька вовсе не пожалела о своем согласии. Алексей был добр, как только это было возможно, и любил ее так, как могла бы пожелать для себя любая женщина.

5

1735 год

— Барыня, Катерина Николаевна, вас барин кличут, — горничная тихо вошла в дверь, так что хозяйка даже вздрогнула.

— Ты что не постучалась? — Катерина сдвинула брови.

— Барин злые очень и вас кличут, — повторила горничная.

Катерина вздохнула, прибрала бумаги, разложенные у нее на столе, и вышла из комнаты. Не успела она и шагу ступить, как снизу до нее донесся злой окрик:

— Опять, матушка, принялись за старое? Сколько раз твердить — не бабское это дело — бумагу марать. Да и что вы там пишете? Донос на меня?

Катерина медленно спустилась вниз и зашла в залу. Ее муж, как обычно, разбушевался не на шутку.

— Нет, — кротко ответила она.

— А что? — он подошел к ней совсем близко, пытаясь поймать ее взгляд. — Да говорите же.

— Ничего особенного, хозяйственные распоряжения.

— Для чего, скажите на милость, вам их записывать? Будто кто-то их читать будет, — Долентовский прошелся по комнате из угла в угол. — Дурь какая. Научили баб читать да писать, так теперь никакого спасу от них не стало, — пробормотал он сквозь зубы. — А что это вы вырядились так? — он вновь обернулся к жене. — Или ждете кого?

На Катерине и в самом деле было нарядное платье, которым она гордилась. Ведь не всякое платье так подчеркнет достоинства женщины как то, что было на ней. Муж ее, напротив, в одежде был неприхотлив. Она помнила его нарядным, только когда он женихался да сватался к ней. Теперь же супруг расхаживал по дому в самом простом наряде: в распахнутом суконном жилете, рубахе да суконных же штанах, и не считал нужным тут, в деревне, «выряжаться», как он говорил. А желание жены принарядиться встречал, в лучшем случае, с недоумением.

Катерина поглядывала на мужа, который вовсе был еще не стар и недурен собой, и удивлялась: отчего он таков?

— Никого я не жду, — ответила она. — Для чего вы меня звали так срочно?

— Для того чтобы сообщить — нынче у нас гости.

— Вот как? Кто же?

— Сосед, помещик Михайлов вернулся из столицы. Мы были некогда знакомы с ним. Я уж нанес ему визит, и он обещался приехать сегодня к обеду.

— Хорошо, — Катерина повернулась было, чтобы уйти.

— Куда вы? — остановил ее муж. — Я не велел вам уходить.

Она вздохнула и остановилась.

— Что вы вздыхаете?

— Я все думаю, отчего вы так недовольны? Для чего женились на мне, ведь вы меня совсем не любите, — спокойно спросила она.

— А может быть, это вы меня не любите? — прищурился Долентовский. — Да что за разговор. Причем тут вообще любовь? Любовь и брак вовсе не должны совпадать меж собою.

— Вы и в самом деле так считаете? — Катерина пристально взглянула на мужа.

Он не ответил, но подошел к ней близко и вдруг обнял и прижал к себе. Лицо его оставалось бесстрастным, в нем не промелькнуло никаких нежных чувств. Катерина невольно чего-то испугалась. Он усмехнулся, заметив этот ее испуг, и сказал:

— Да, я так считаю. Но имейте в виду, делиться вами я ни с кем не намерен.

Слова его прозвучали почти с угрозой.

— О чем вы? — она попыталась возмутиться.

Долентовский еще крепче обнял жену и прижал ее голову к своему плечу. Она почувствовала прикосновение его губ на своих волосах.

— По вашему мнению я, может, и не люблю вас, но… — голос его помягчел.

Затем он помолчал и, отстранив от себя, глянул жене в глаза и сказал:

— Ступайте и не забудьте, что сегодня у нас гость. Взгляд его вновь сделался неприязненным, а голос резким.

«15 мая 1735 года.

Не могу я понять, как получилось, что судьба свела меня с человеком, который называется теперь моим мужем. Григорий Федорович Долентовский. Как вышло так, что прибыл он в наши края, что кинул на меня взгляд, посватался, и батюшка мой, не колеблясь, отдал ему мою руку, и я на сие согласилась. Который раз думаю я о сем и не могу понять, что толкнуло меня сказать „да“? Осталось вот только писать об этом, чтоб не забыть чувств своих и мыслей никогда. А нынче, как никогда прежде, поняла я всю несправедливость со мною произошедшего.

Григория нельзя назвать дурным человеком. Да, он бывает зол, груб и несдержан. Вспыльчивость его причиняет много неудобств даже ему самому, но он никогда не поднял на меня руки. А ведь это не такая уж и редкость, когда муж поколачивает жену свою. Ведь и батюшка мой, бывало, поколачивал матушку.

Но муж ни разу не обидел меня своей силою. Словом — да, ибо на язык он весьма не сдержан. Но черных ругательств от него я не слыхала, а посему не могу сказать, что он дурной супруг.

И хотя бы были у нас дети, но за два года брака не было даже и признака того, что я жду ребенка. Мне двадцать один год, и я вполне здорова, мужу моему только сравнялось тридцать, и человек он сильный. Но потомства у нас пока нет. И будет ли? Бог весть… А ведь это бы придало смысл моей жизни и смягчило бы характер Григория, вне всякого сомнения, смягчило бы!

Любит ли он меня? Нынче сказал, что нет. Что любовь и брак вовсе не должны совмещаться. А я? Нет, и я его не люблю и не любила. Хотя не могу не быть ему благодарной за отношение ко мне и за то, что из семьи бедной я попала в дом состоятельный. У меня нету теперь заботы о завтрашнем дне, да и семейство мое, благодаря сему браку, вполне благополучно.

Но вот сегодня… Да я уж начала писать об этом. У нас был нынче гость — сосед, помещик Михайлов Иван Николаевич. И впервые в сердце мое закралось сожаление о том, что я уж замужем. Впрочем, писать о сем не стану, и думать не стану тоже. К чему бесполезные сожаления?»