Поднявшись с кресла у камина, куда он опустился в своей задумчивости, Чарли перешел в бар и просидел там до половины одиннадцатого. Потом он вернулся в свой номер, посчитав, что ему нет никакого резона торчать внизу и наблюдать, как другие пьют и веселятся. Как и Глэдис Палмер, Чарли в последние годы не любил встречать Новый год, и поэтому в полночь, когда заревели автомобильные сигналы, зазвонили колокольчики, а в небо с шумом взвились разноцветные огни фейерверков, он уже крепко спал, уткнувшись головой в подушку.

На следующий день он проснулся свежим и бодрым и увидел, что пошел густой снег, сопровождавшийся сильным, холодным ветром. Кататься по такой погоде было нельзя, и Чарли решил вернуться в Шелбурн-Фоллс. Oт Клэрмонта до того места, где он жил, было совсем недалеко, поэтому он мог снова приехать сюда, как только погода прояснится. К тому же Чарли чувствовал, что трех дней хорошего катания для него вполне достаточно; в шале же его ждали дела, за которые ему не терпелось приняться.

В десять тридцать утра он уже выписался из мотеля и через полчаса был дома. За время его отсутствия сугробы вокруг шале заметно выросли, и на поляне стояла полная тишина, не нарушаемая даже свистом ветра, от которого сохранили молчаливые могучие ели. Чарли всегда нравилось слушать тишину, поэтому, наскоро перекусив, он растопил в спальне камин и устроился с книгой в кресле у окна. Так он просидел несколько часов, то читая, то поднимая голову и любуясь окрестностями, которые продолжал заносить бесшумный снег.

Время от времени он принимался думать о маленькой девочке, которую он встретил в Клэрмонте, и о ее матери, с головой ушедшей в свою печаль. Чарли был не прочь снова встретиться с Моник, однако ему было очевидно, что ни она, ни тем более ее мать не годятся для того, чтобы плакаться им в жилетку.

Мысль о Франческе напомнила Чарли о книгах, которые он должен был вернуть в библиотеку. Правда, одну Чарли дал Глэдис Палмер, однако он все равно собирался навестить ее завтра. Не забыть бы взять у нее книгу и сдать в библиотеку, подумал он, мысленно завязывая себе узелок на память.

От этих неспешных размышлений Чарли неожиданно отвлекли какие-то звуки, доносившиеся с чердака. От неожиданности Чарли даже подскочил — и тут же выругал себя за глупость. Он слишком настроился на то, что в доме с такой богатой историей каждый день будет происходить что-нибудь сверхъестественное, и ему даже в голову не приходило, что кроме него в шале могут быть и другие обитатели. Мыши и крысы вполне могли облюбовать подвал, а на чердаке могла поселиться белочка или бурундучок.

Решив не обращать внимания на странные звуки, Чарли отложил книгу и взялся за последние номера архитектурного журнала, которые он купил в Дирфилде накануне поездки в Клэрмонт. Но не успел Чарли открыть первую страницу, как громкий шорох на чердаке повторился. Казалось, будто какое-то животное, напрягая все силы, тащит по полу нечто весьма увесистое. Потом послышался характерный скрежет, и Чарли понял, что не ошибся: это был не призрак Сары, а какой-то грызун точил дерево, устраивая себе логовище или пытаясь добраться до сложенных в сундуках вещей.

К этому времени Чарли уже вполне примирился с тем, что призрак Сары больше никогда не явится ему. Глэдис утверждала, что видела таинственную женщину всего один раз в жизни. Кроме того, Чарли по-прежнему не знал, что же он видел, и не мог подобрать этому сколько-нибудь правдоподобного объяснения. Несмотря на это, он был совершенно уверен, что если дух Сары вообще существовал, то теперь он удалился в какие-то свои заоблачные выси, и дом был совершенно пуст, если не считать объявившихся на чердаке неизвестных постояльцев.

Мысли о крысах тревожили его до самого вечера, и, когда за окном начали сгущаться ранние зимние сумерки, Чарли не выдержал. Вытащив из кладовки стремянку, он затащил ее на второй этаж и, вооружившись мощным электрическим фонарем, полез наверх. Ему очень не хотелось, чтобы крысы попортили проводку — дом был достаточно старым и сухим, и малейшей искры хватило бы, чтобы все сгорело дотла. Не зря Глэдис поначалу интересовалась, не курит ли он, и просила его быть поосторожней с огнем.

Но, когда Чарли открыл люк и залез на чердак, там уже было тихо. Он был уверен, что звуки ему не почудились, и искренне надеялся, что крысы не сумели проложить свои ходы в толще стен, откуда выкурить их не было никакой возможности. Впрочем, встревоживший его шум доносился сверху, и Чарли, светя себе фонарем, решил обследовать чердак повнимательнее.

У него ушел почти целый час, чтобы облазить все закоулки чердака, но он так и не обнаружил никаких признаков, указывавших на наличие крыс. Все коробки и сундуки стояли целыми и неповрежденными, и на покрывавшем их слое пыли не было никаких следов маленьких лапок. На всякий случай Чарли поворошил игрушки в коробке, осмотрел свисавшую с потолочной балки форму, заглянул даже за прислоненное к стене старинное зеркало, но решительно ничто не вызвало в нем подозрений.

Продолжая обследовать чердак, Чарли обнаружила дальнем углу странный предмет, которого не заметил в первую свою экспедицию. Это была старинная деревянная колыбель, украшенная искусной ручной резьбой, и Чарли не удержался и погладил ее запыленный бок. Он не знал, принадлежала ли эта вещь Глэдис или Саре, однако это, пожалуй, не имело значения. В обоих случаях дети, которые когда-то в ней лежали, уже выросли и, что гораздо печальнее, были давно мертвы, и сама колыбель, казалось, излучала скорбь.

Поспешно отвернувшись, Чарли посветил фонарем в угол чердака, под самую крышу, чтобы посмотреть, не свило ли там себе гнездо какое-нибудь пушистое существо. Он знал, что бурундучки часто забираются на чердаки домов, чтобы устроиться там на зиму, и он не исключал, что какой-нибудь зверек из леса мог облюбовать для себя чердак дома Сары. Но и здесь ничего не было, и Чарли медленно пошел обратно к люку, уже безо всякой цели светя по сторонам фонариком.

Неожиданно он остановился. В небольшой нише под одним из слуховых окон он увидел небольшой потертый чемодан или сундучок. Чарли был почти уверен, что в прошлый раз здесь не было никакого чемодана, хотя, если судить по толстому слою осевшей на крышке пыли, он должен был находиться здесь уже довольно давно. Впрочем, проглядеть его было очень легко — старый, поцарапанный чемодан был едва различим на фоне стены. Кроме тою, в прошлый раз Чарли был на чердаке днем, и, возможно, бьющий в глаза свет из слухового окна не позволил ему разглядеть этот предмет.

Шагнув к чемодану, Чарли присел перед ним на корточки, но крышка оказалась заперта. Это его озадачило.

Стряхнув пыль, он внимательно осмотрел находку. Чемодан был сделан из плотной лакированной кожи особой выделки, которая от времени потрескалась, высохла и стала похожа на фанеру или картон. Никаких опознавательных знаков, клейма фирмы, инициалов или герба на нем не было видно. Соображение насчет герба явилось Чарли случайно, поскольку он знал, что и Сара, и Франсуа были дворянами из Европы, но кто сказал, что чемодан принадлежал именно им?

Замок так и не поддался, хотя потрескавшийся лак, покрывавший кожу, начал облетать от его прикосновений. Сам чемодан, впрочем, был сработан на совесть, и Чарли решил снести его вниз, чтобы, вооружившись отверткой, попытаться вскрыть замок. Но когда он взялся за ручку и попытался поднять его, то оказалось, что чемодан необычайно тяжел. К счастью, он был не особенно большим, так что Чарли все же мог нести его, хотя и с видимым усилием. Сложнее всего было спускаться с тяжелой ношей по качающейся стремянке, но и с этой задачей Чарли справился благополучно, примостив чемодан на плече.

Закрыв чердачный люк, Чарли убрал стремянку и отнес чемодан на кухню. В ящике кухонного стола он отыскал нож и стамеску, вполне пригодную для того, чтобы вскрывать замки. Чарли, правда, испытывал некоторое смущение, поскольку не исключал, что в чемодане могли лежать принадлежащие Глэдис вещи или бумаги, которые она не хотела никому показывать, и Чарли чуть было не позвонил ей по своему новенькому сотовому телефону, но почему-то решил этого не делать. Чемодан словно чем-то притягивал его, и ему не терпелось поскорее увидеть, что там внутри. Поэтому, теша свою совесть мыслью о том, что чемодан выглядит слишком древним, чтобы принадлежать Глэдис, он занялся замком.

Не успел он, однако, подсунуть стамеску под дужку и как следует нажать, как замок неожиданно поддался. Негромко скрипнули позеленевшие от времени медные или латунные гвозди, вбитые в старую толстую кожу, и неповрежденный замок упал на пол.

Чарли оставалось только открыть крышку, но он вдруг замер в сомнении. Он понятия не имел, что может лежать в чемодане: деньги, драгоценности, украшения, пожелтевшие бумаги или карты, старинное оружие или, может быть, даже человеческий череп — жуткий и вместе с тем притягательный сувенир давно ушедшей эпохи. Сердце его отчаянно билось, кровь стучала в ушах, и Чарли нервно рассмеялся, когда ему вдруг послышался за спиной тихий шорох шелковых одежд. Он знал, что это ему просто почудилось, и тем не менее оглянулся, чтобы убедиться, что в кухне, кроме него, никого нет.

«Да что это я!» — одернул он себя. В конце концов, перед ним была просто старая вещь, не лишенная некоторой притягательности и все же вполне обыденная. Ничего таинственного или волшебного в ней не было и не могло быть. Трудно, в самом деле, представить себе что-то более прозаическое, чем чемодан. Устыдившись своей нерешительности, Чарли поспешно откинул крышку.

В первые минуты он испытал даже нечто похожее на разочарование. В чемодане лежали небольшие, но довольно толстые книжечки или тетради, переплетенные в мягкую коричневую кожу, с красными шелковыми капталами и такими же закладками. Чарли они напомнили молитвенники или сборники псалмов, хотя на обложке не было оттиснутых крестов. В чемодане их было, наверное, больше дюжины.

Чарли наугад выбрал одну из книжечек и раскрыл ее. Он почти не сомневался, что это действительно сборники псалмов, поскольку все книги выглядели совершенно одинаковыми, однако, увидев на первой странице начертанное пером знакомое имя, Чарли почувствовал, как его охватила дрожь волнения. Почерк Сары Фергюссон!.. Он был мелким, аккуратным, почти каллиграфическим, но с затейливыми росчерками вверху и внизу строки. Чернила почти не поблекли, и разобрать, что здесь написано, не составляло никакого труда, но у Чарли так сильно дрожали руки, что, только положив книгу на угол стола, он прочел внизу страницы четкую надпись: «Сара Фергюссон, 1789 год».