По наущению музы Теддингтон воспользовался моим безвольным состоянием и нервно попросил передать литагентше его последнее бредовое сочинение. Даже в порыве благодушия на меня накатила волна раздражения – ишь, чего вздумал, мошеннически воспользоваться моим добрым именем! По счастью, мой гнев был разбавлен пятью порциями водки и половиной пузырька валиума – мощная смесь. Отрубилась прямо за столом, не успев ответить и не заплатив по счету.


Пятница, 22 ноября

Ночь в местной психлечебнице произвела неизгладимое впечатление. С трудом убедила недоверчивых сотрудников, что смертельный эксперимент – чистая случайность: я всегда планировала уйти из жизни эффектно, а не тихо окочуриться от таблеток. Меня освободили от тугих объятий дурно скроенной смирительной рубашки и выпустили на волю в девять утра.

В почтовом ящике нашла открытку от Каллиопы. От нее давно не было ни слуху ни духу, хотя сейчас ее очередь звонить. В необычайно загадочном стиле сообщает, что «прекрасно проводит время в Алжире с новым другом-фундаменталистом» и «жалеет, что меня там нет». Несмотря на полубредовое состояние, слегка насторожилась. Ведь я заставила Каллиопу пообещать, что она не будет заводить серьезных романов без предварительной консультации со мной. (Такое обязательство я пытаюсь взять со всех своих друзей, чтобы задавить в зародыше любые долговременные связи. Иначе с кем я буду выпивать по субботам?)

К вечеру вновь почувствовала прояснение в голове и направилась в Университетский городок в Блумсбери с намерением раскрутить на выпивку кого-нибудь из наивных салаг. Может, тоже обрету постоянного приятеля. Приклеилась к любителю-орнитологу, который считает белолобых гусей для Института акватории Темзы. Когда он заплатил за пять порций текилы, решила, что просто обязана пригласить его домой. Романтическая прелюдия прервалась, когда он заметил на дереве под окнами гостиной гнездо чрезвычайно редкой совы. Этот птицелов битый час цокал и ухал среди ночи своему пернатому другу, а я соблазнительно полулежала на диване и задыхалась от злости.


Суббота, 23 ноября

Раздвинула занавески – и едва не ослепла от десятка флуоресцентных курток с капюшонами. Оказывается, орнитологи заполонили весь скверик внизу и смотрят через бинокли в мое окно. Сначала мне польстило, что о моей неземной красоте прознали так быстро, хоть я и вышвырнула милого среди ночи на улицу, даже не чмокнув в щечку на прощание. Поняв же, что на самом деле они наблюдают за идиотской совой, я вихрем слетела в скверик, словно фурия, непричесанная и ненамазанная, дико крича и размахивая руками. Те быстро ретировались к своим велосипедам.

Выполнив боевую задачу, вернулась в дом. Следующие восемь часов наряжалась и прихорашивалась – сегодня вечером встречаюсь с литагентшей в Сохо за коктейлем. Надо поставить ее на место. Она, наверное, начала нервничать из-за моей просроченной книги. Думает, ее присутствие чудесным образом меня испугает и заставит писать быстрее.

К сожалению, еще в четверг об этом неведомо как проведал Теддингтон. Наверное, вытянул из меня в неотложке, пока я валялась в полубреду. Пришел, аж дрожит от нетерпения. Принес рукопись («Как опубликоваться, несмотря на отсутствие шансов») и попросил передать агентше. Лихорадочно заверила, что сделаю все возможное, захлопнула дверь у него перед носом и, швырнув рукопись в сторону, направилась к «Браунам».

Обязательно раскручу ее на выпивку – зря, что ли, получает комиссионные.


Воскресенье, 24 ноября

Дикое похмелье, но, несмотря ни на что, пора начинать скандальную книгу – идиотка-агентша сказала, что организовала мне телефонную конференцию с издательницей в Шотландии на следующей неделе.

Честно сказать, трудно сделать захватывающий приключенческий роман из незначительного трехминутного события. К обеду написала заглавие – «31/2 минуты длиною в вечность» – и, решив, что заслужила вознаграждение, села смотреть любимое ток-шоу.

Сегодня рассуждали о том, что скромные люди приятнее остальных. В обед, прогуливаясь по Гайд-парку с бывшей коллегой Элизой, притворялась, будто не замечаю восхищенных взглядов папаш с колясками. Элиза тем временем потчевала меня грязными слухами с прежней работы. Оказывается, когда моего смертного врага Себастьяна выперли с работы, то, чтобы выдворить его из кабинета, наняли консультанта по чрезвычайным ситуациям и дипломированную медсестру.

Вернулась домой (в кои-то веки!) в состоянии полнейшей эйфории и увидела, что число орнитологов-любителей за окном увеличилось.


Понедельник, 25 ноября

Жалобы от соседей: они решили, что это мои воздыхатели ночами бродят под окнами с мощными биноклями, сыплют птичий корм и топчут газоны. Позвонила адвокату и потребовала немедля свалить дерево. Наглый секретарь ответил, что это невозможно, поскольку чиновники из охраны природы решили превратить сквер в птичий заповедник, а в нашем доме открыть специализированный ресторан.

Я в смятении. Я не согласна отдать мансарду пучеглазой клювастой орде. Взяла топор, который держу под кроватью для непрошеных обожателей, и стала сама рубить дерево. После нескольких часов каторжной работы избавилась от последних улик – затащила дрова на мансарду и сожгла в камине. На растопку пошла невостребованная рукопись Теддингтона.


Среда, 26 ноября

Проснулась с резью в глазах и кошмарным кашлем – оказывается, дымоход камина забит.

Симпатичного доктора сразила наповал моя беспомощная женственность, хоть я и была с головы до ног и саже. Он делал вид, будто слушает мне легкие, но готова поклясться, что на самом деле пялился на мою грудь. Для пущего впечатления попросила кучу рецептов на противозачаточные таблетки. Забрала их домой имеете с успокоительным.

Проснулась в обед довольно разбитой, но, несмотря ни на что, села писать «ЗУг минуты». Через полчаса литературные изыскания со скрежетом замерли – в доме отрубились основные орудия труда: телик, телефон и плита.


Среда, 27 ноября

Целый день бесцельно бродила, как бездомная, по Кинге-роуд в ожидании, когда включат свет, газ и телефон. (Бездушные скоты из «Лондонских электросетей», «Бритиш телеком» и газовой компании не верят, что мои чеки затерялись где-то на почте.)

В поисках прибежища заглянула на минутку в отдел юмора к Уотерстоуну. Тут же в глаза бросилось: «Мужчины и женщины: два мира, два полюса». Неужели кто-то читает этот шовинистический бред? Вскоре управляющий попросил меня покинуть помещение: мол, мои фырканья и хихиканья мешают сосредоточиться посетителям из соседней секции по спиритизму и самосозерцанию.

Отправилась на поиски других недорогих развлечений. Поизгалялась над продавцом в «Рассел и Бромли»: перемерила двадцать шесть пар тапочек, а после расшвыряла их и ушла, ничего не купив.

Потом пошла в кафе «Республика» и там ненамеренно обидела официантов: заказала стакан воды из-под крана (с бесплатным ломтиком лимона) и, заняв столик, неспешно потягивала этот напиток в разгар обеденного часа пик. После обеда вновь почувствовала жажду и направилась в богатый «Блейкс-отель». Расположилась в холле – вдруг какой-нибудь перспективный бизнесмен средних лет захочет угостить меня выпивкой без задних мыслей.


Четверг, 28 ноября

Ранним утром покинула «Блейкс», стибрив из ванной бесплатное мыло.


Пятница, 29– ноября

Когда я совсем отчаялась, мне вдруг предложили писать информационный бюллетень для фирмы, где работает Анжела. Обычно эту скромную работу выполнял зам по маркетингу, но он слег с сильнейшей аллергией – напялил на себя побрякушки от «Джулс и К» с дешевой синтетической позолотой. Анжела решила использовать мои недюжинные литературные таланты. Согласилась только из-за того, что растранжирила пособие по безработице на грабительские штрафы за повторное подключение коммунальных услуг и непомерные представительские расходы.[10]

Теперь, когда я вернулась в рекламный бизнес, хотя очень скромно и на вольных хлебах, можно снова входить в «Зилли» с почти гордо поднятой головой и без бумажного кулька.


Суббота, 30 ноября

Вчера вечером почерпнула из надежного источника, что у Себастьяна смертельное кожное заболевание и долго он не протянет. Значит, я обязана проводить его в последний путь. Купила букетик дешевых цветов у нищей торговки рядом с супермаркетом и поехала к Себастьяну и его мамаше в Хакни отдать последний долг.

К моему крайнему отвращению, Прыщ Ходячий оказался абсолютно жив и здоров, У него просто сыпь, что, к сожалению, не помешало ему выдвинуть жалкие оправдания по поводу давнишней истории с портфолио. Заметив меня на пороге своей мрачной, душной спальни, Себастьян начал ныть, что, мол, я вопиюще злоупотребляю своей ролью общественного комментатора, а затем попросил воздержаться от публикации «ужасных, лживых измышлений» в «Лондонском сплетнике» – он, видите ли, стал посмешищем среди друзей.

Я вихрем выскочила из дома, горя обидой и яростью на несправедливые обвинения. Все-таки у меня, как и у большинства уважающих себя журналистов из национальных утренних таблоидов, есть то, что обычно называют моралью.


Воскресенье, 1 декабри

Поскольку делать больше нечего, кроме как писать книгу, направилась в Сохо, чтобы с помощью младшего бармена Теддингтона осушить погребок «Кареты и лошадей». Хитрый жук Теддингтон тут же начал эксплуатировать мои солидные связи. Не успела я подойти к стойке, как он нетерпеливо подбежал и стал расспрашивать, показала ли я рукопись агентше, как обещала.

Не вдаваясь в подробности, что я использовала его макулатуру для сокращения отопительных счетов, говорю, что показала и что агентша предложила ему опубликоваться за свой счет. Когда мой обезумевший от горя друг ретировался туда, где ему и место – мыть мои стаканы, – я почувствовала на себе ядовитый взгляд его музы. Видимо, ей тоже пришлось пойти в официантки, чтобы поддержать семейный бюджет. Я ответила не менее ядовитым взглядом, потому что не следует материально поощрять литературные амбиции Теддингтона – таково мое твердое мнение.