– Нет. Просто тезки. – Варя не стала говорить, что выяснению вопроса возможного родства отец посвящал все свое свободное время, рассылая письма в архивы, исторические журналы и генеалогические общества.

Она не любила свою фамилию. Особенно первые два слога. Как было бы хорошо, например, называться Смирновой, как Даша! Или Каретниковой, как староста. Или… Тереховой…

Обладатель привлекательной фамилии стоял рядом, освещая дверь, и Варя никак не могла попасть ключом в замочную скважину. Руки дрожали, бородка ключа звякала о замок. И что за напасть такая с этими старинными замками!

– Бедолага, – сочувственно вздохнула Даша. – Совсем от болезни расклеилась.

Наконец замок поддался, и Варя шагнула внутрь большого гулкого зала. Маленькая группа двинулась следом. Скудный колеблющийся свет выхватывал из темноты предметы усадебного быта, а ночь ползла по пятам, как затаившийся враг. Эхо казалось живым, оно подстерегало каждое слово, и даже самое тихое уносило наверх и оттуда разбрасывало по стенам, с которых за нарушителями с осуждением следили темные глаза старинных портретов.

Говорить не хотелось. Даже болтушка Даша испуганно молчала, подавленная зловещими призраками мрачного помещения.

– Не представляю, как они здесь жили! Тут же страшно… – прошептала она, прижимаясь к Варе.

– При свечах, – сказал Родион. – И не зависели ни от какого электричества.

– Это сколько же надо было свечек!

– Зато гарантия.

Варя молчала. Сердце работало, как перегретый мотор. Было даже удивительно, что стук не отдается гулким эхом и двое спутников ничего не слышат.

Надо было начинать экскурсию, но на рот как будто повесили замок. Она вдруг с ужасом поняла, что ничего не помнит из того, что рассказывала посетителям мама.

Молчал и Родион. Он шел впереди с канделябром, и мягкие тапочки скрадывали звук шагов.

Вдруг он остановился, осветив стенд с оружием.

– А вот и еще одна гарантия! Защита и безопасность. Арсенал что надо.

– Это… сабли и ятаганы с турецкой войны. А пистолеты – с Отечественной восемьсот двенадцатого, – одним духом выпалила Варя. Ой! Неужели хоть что-то вспомнилось?!

– Заряжены? – деловито поинтересовался Родион.

– Н-не знаю, – снова стушевалась Варя. – По-моему, из них ни разу не стреляли.

– А.

В его голосе послышалось разочарование, и Варя готова была провалиться сквозь землю. Почему, ну почему все так плохо!

Они остановились около картины, на которой была нарисована гора из черепов.

– «Апофеоз войны», – вздохнула Варя. – Любимая картина моего папы. Нарисовал художник Василий Верещагин. Однажды он останавливался в имении.

– Надо же! Нам сегодня на МХК как раз про него рассказывали. И мы все черепушки в тетрадях рисовали! У меня даже заячья черепушка есть, потом покажу. А что такое апофеоз? – спросила Даша.

– Высшая точка. Ну, типа дальше уже некуда.

– А это подлинник или копия? – спросил Родион.

– Копия, – вздохнула Варя. – Подлинник хранится в Третьяковской галерее.

– А.

Ну вот опять она его разочаровала!

– А где похоронен художник Верещагин? – подала из темноты голос Даша.

– Нигде, – сказала Варя.

– Как это?

– Военный корабль, на котором он плыл, наткнулся на мину и затонул. Почти все пошли ко дну. Верещагин тоже. Тело так и не нашли.

Родион присвистнул.

– Жесть.

Некоторое время ходили молча, погруженные в свои мысли.

– А давайте в прятки играть! – расхрабрилась вдруг Даша. – Или в жмурки!

В прятки? В музее?

Варя нервно хихикнула, а потом вдруг икнула и испуганно закрыла рот рукой.

– Давайте! – в панике выдавила она. Все, что угодно, только бы не икнуть еще раз!

Ей удалось продержаться до того момента, когда Даша распорядилась:

– Вы прячьтесь, а я буду водить!

Родион поставил канделябр на изящный резной столик, и они с Варей прыснули в стороны, как вспугнутые зайцы.

– Детский сад! – прошелестели в темноту слова Даши, но Варя ничего не слышала. Быстрее, быстрее в комнатушку экскурсоводов! Там под столом ящик с минералкой!

Теплая солоноватая вода уняла икоту, теперь хотя бы можно было перевести дух. Девочка села на пол, в квадрат падающего из окна лунного света. Взбудораженные мысли и чувства кувыркались, хотелось сделать что-нибудь дурацкое, выкинуть какую-нибудь шутку.

Она глубоко вздохнула и вылила на ковер остатки воды.

За дверью послышался шорох. Варя испуганно вскочила.

– Ты?! – одновременно выдохнули двое, шарахаясь друг от друга.

Несколько мгновений полного шока, потом Варя в замешательстве прошептала:

– Тебя еще не нашли?

Бред, полный бред! Зачем она спросила? Неужели и так не ясно?

Из кромешной тьмы доносится сдавленный смешок и ответный шепот:

– Нет. А тебя?

– И меня пока нет.

Варя вдруг поняла, что они с Родионом наедине. Если протянуть руку, можно дотронуться до него…

Неожиданная трель чужого мобильника прозвучала совсем рядом. Настолько близко, что Варя вздрогнула и подумала, что звонит ее телефон – как будто он не лежал сейчас бездыханный наверху!

– Да! – приглушенным голосом ответил Родион. – Свет, я сейчас не могу. Я в музее, на экскурсии.

«У нас одинаковые мелодии!» – пронзило Варю. И тут же: «Он сказал – Свет?!»

Действие минералки кончилось, она снова икнула – громко, горестно, – но на помощь уже мчался голос Даши:

– Ага! Вот вы где! А я вас нашла! Палочка-выручалочка, выручи меня!

И тогда Варя метнулась прочь. Она натыкалась на мебель, ушибалась, вскрикивала, потеряла где-то платок, но ей было безразлично.

Все пропало! Жизнь кончена!

А раз так, раз так…

Не помня себя, она подбежала к стенду с оружием, сорвала с держателей старинный пистолет. Он оказался неожиданно тяжелым, и, чтобы не уронить, пришлось ухватить его обеими руками. А для тугого курка понадобилось аж четыре пальца: два больших, чтобы взвести, и два указательных, чтобы спустить.

Когда грянул выстрел, она зажмурилась и икнула. А потом что-то тяжелое рухнуло на пол и с невероятным грохотом раскололось, зацокав мелкими осколками.

«Люстра! – мелькнуло в ошарашенной Вариной голове. – Я сшибла люстру!»

И в то же мгновение вспыхнул свет – не такой яркий, как обычно, ведь теперь светили две люстры, а не три – но все же достаточный, чтобы обозреть картину полного разгрома. Осознать, что теперь видно все, в том числе и она – девочка в клетчатой пижаме и валенках и с дымящимся пистолетом в руках… Хорошо, хоть икота прошла!

– Нет, нет, только не это! – наверное, она была совсем никакая, потому глаза подбежавшей Даши полыхали тревогой. Глаза Родиона тоже – но в них было и что-то еще, непонятное и неожиданное… Веселые шальные искорки.

Что-то громко крича, Даша выхватила у подруги пистолет, отбросила в сторону. И вовремя – на пороге возникли родители.

Немая сцена была достойна гоголевского «Ревизора». Застигнутые врасплох нарушители замерли в тех позах, в которых их застали: Варя в шоке от выстрела все еще держала руки сложенными перед собой, Даша с сердито насупленными бровями и воинственно сжатыми кулаками наступала на нее, Родион стоял поодаль, скрестив руки на груди. Но если гостей спасали маски, то Варины эмоции отчетливо читались на лице. Растерянность, замешательство, ужас, отчаяние… И еще – смертельный стыд после того, как среди полной тишины она громко и отчетливо икнула.

– Молодые люди, покиньте, пожалуйста, помещение! – Когда отец рассержен, он превращается в разъяренного Зевса. Даже домовые в испуге жмутся по углам, страшась его гнева.

Незадачливые посетители испарились, и Варя осталась наедине со своими бедами. Но это было даже хорошо – после только что пережитого позора она не смогла бы поднять на ребят глаза. Она стояла красная, несчастная, мечтая о конце света. Если бы у нее был сейчас этот пистолет, она направила бы дуло себе в висок!

– А ты изволь объясниться, пожалуйста.

Наверное, в былые времена такими словами вызывали на дуэль. Бросали в лицо перчатку, назначали время и место, называли секундантов… Еще мгновение, и грянет выстрел… Варя даже зажмурилась, такой реальной показалась фантазия.

Следующий час стал, наверное, самым тяжелым в Вариной жизни. Она чувствовала себя, как приговоренная к казни во время исполнения наказания. Или жительница Помпеи во время извержения. В общем, как человек, на несчастную голову которого обрушились все мыслимые и немыслимые бури мира.

– Это… я… в общем, в школе задали написать сочинение про музей… – непросто выкручиваться под пристальными взглядами суровых прокуроров!

– И для этого тебе понадобилось вырядиться невесть как и заниматься вандализмом.

– Но я не нарочно… Это случайно… Я и сама не знала, что так выйдет! – Ах, как же неубедительно звучат оправдания, но что же с этим можно поделать?

– Значит, ты не брала пистолет?

– Брала.

– А зачем? Там же ясно написано: «Экспонаты руками не трогать!»

– Я… мне хотелось проверить, заряжен ли он.

– Отличная проверка! – сарказм в голосе отца хуже гнева. – На миллион рублей. А про то, что посторонним вход в музей запрещен, ты знала?

– Но я же не посторонняя, – робко напомнила Варя.

– Жаль. Другого нарушителя я бы в милицию сдал. Его посадили бы в тюрьму и приговорили к восполнению материального и морального ущерба. А теперь расплачиваться придется мне.

– А воду в подсобке тоже ты разлила? – В отличие от отца мама выглядит просто усталой и несчастной. Но что может быть хуже?

– Так они еще и воду разлили? – снова взвился отец. – А может, нам надо радоваться, что музей вообще уцелел?

Варя поежилась. Глаза стали влажными. Захотелось плюнуть на все и честно признаться:

«Мамочка и папочка, я влюбилась. Совсем потеряла голову. Сама не ведаю, что творю!»

Она открыла рот, но передумала. Нет. Будет еще хуже. Такое признание только подольет масла в огонь. Родители не поймут, а Родиону, чего доброго, тоже достанется.