— Мне нравится на сухую.

Он дёрнул мои бёдра вверх. Я плакала, когда он входил в меня снова и снова.

— Я ненавижу тебя, — зарычала я сквозь слёзы. — Я доберусь до тебя и отомщу за это, ты, ебанутый урод. — Моё лицо находилось в дюймах от земли, так что теплое дыхание рикошетило от листьев.

Под листком проползла гусеница. Обняв своим тельцем край листка, она сжалась и медленно выпустила зубы, чтобы начать его есть.

— Сколько «Гальциона» попало в твою кровь? — он безжалостно вколачивался, разрывая мой анус. — Это — моё. Я заплатил за это, ты, грёбаная маленькая шлюха. Да, прими всё это. Тебе нравится, когда тебя трахают в задницу вот так. Все шлюхи хотят член в свою задницу. Скажи это.

— Нет! — нахрен его. Он не получит моего согласия. Ни на что. Ни на одно движение.

Он сжал рукой моё горло.

— Я недостаточно твёрдый для тебя?

Уоррен усилил свою хватку, и зрение по краям потускнело, пока он вколачивался членом в меня сзади. В точке оставшегося света я видела лишь гусеницу, которая проедала себе путь через листок. В центре своей боли я ждала, пока эта гусеница не обретёт крылья и не улетит прочь отсюда.


 


Глава 35.


ЭЛЛИОТ


Прямо перед ланчем я думал о Фионе. Думал о том, где она была в день своего отъезда, как она доберётся домой, где находится этот дом, и кто заберёт её. Я думал о ней, пока ел свой сэндвич, и отложил его не потому что наелся, а потому что у него был отвратительный вкус.

Мне не давала покоя наша последняя встреча. После того, как я рассказал Ли о нашей бесконечной ночи с Джаной, о том, как мы обсудили эмоциональные части нашего разрыва, я упомянул то, что чуть не поцеловал Фиону.

— Ты шутишь, — сказала она, побледнев.

— Чуть не поцеловал, но мы не сделали этого.

— Мы? Нет, нет, не перекладывай это на своего пациента, если ты…

— Она взрослая женщина.

— …явно пересёк черту…

— Ничего не случилось.

— …пользуясь её…

— Хватит, Ли. Она уезжает. Это конец. Я больше никогда её не увижу.

Она стукнула ладонями по столу.

— Не сбрасывай с себя ответственность. Я потрясена, даже в шоке от того, что происходит.

— Ты теряешь свою профессиональную выдержку.

— Я переживаю за неё. И меня тошнит от того факта, что ты находишься рядом и жалко, неловко извиняешься за абсолютно неприемлемое поведение. Я знаю, что я — твой терапевт. Я должна сидеть здесь и задавать тебе вопросы о том, как ты себя чувствуешь, — её лицо покраснело, кулаки сжались, а её нерождённый ребёнок получил четырёхкратную дозу кортизола (прим. пер.: при стрессе у беременной женщины повышается уровень кортизола в крови, что может негативно сказаться на плоде). — Я в ярости от имени всего состава психиатрического учреждения.

— Тогда нахер всё психиатрическое учреждение.

Я вышел от неё в бешенстве, ничего не видя вокруг себя, открыл дверь своей машины, сел внутрь и свернул налево, выехав со стоянки. Затем направо. Снова направо. Налево. Прямо. За угол, к Алондре, где я сел со своим сэндвичем, задаваясь вопросом: что делала Фиона в свой последний час перед отъездом.

Я не видел её. Ли была права, даже если высказалась непрофессионально. Между терапевтом и пациентом складываются отношения, основывающиеся на власти терапевта. Используя эту власть не по назначению, я сломал стену, которая была возведена по одной причине. По весомой причине.

Я смял обёртку и сказал себе, что больше не увижусь с Фионой. Я вышел из обеденной комнаты, чтобы сделать бумажную работу, которую нужно было закончить прежде, чем я вернусь в свой пустой дом.

Некоторое время спустя, отложив законченные документы, я сел в машину. Обычно я ехал домой. Я был слишком потерян, чтобы складывать связные предложения для страховых компаний и правительственных агентств. По факту, сворачивая по 110 на юг вместо севера, я не думал, что когда-нибудь смогу сделать это.

Я направился на запад к выезду, дальше к ранчо Палос Вердес с их эксклюзивными анклавами для лошадей и пони, поместьями адвокатов, домами актёров, разветвляющимися дорогами вокруг заповедников, и конечно же, учреждениями для душевно нестабильных людей из самых богатых слоёв общества. Я думал, что смогу заниматься лучшим делом, чем заполнять бумажки. Намного лучшим.

До тех пор, пока смогу держаться подальше от пациентов.



Глава 36.


ФИОНА


Мне нельзя было плакать.

Если бы заплакала, то не смогла бы остановиться. Они бы увидели и спросили меня, в чём дело, а это было бы рискованно.

Если бы я заплакала и мне удалось остановиться, у меня были бы опухшие глаза, и они бы спросили меня, в чём дело. Затем, вы знаете, что было бы дальше.

Так что я не плакала. Я опустила голову и прошла в свою комнату, улыбаясь всем, кого знала. Я не медлила. Вела себя так, словно мне нужно было пописать. Словно я вернулась бы через минуту, чтобы попрощаться. Всё болело, словно меня постоянно пинали по заднице, и, чёрт меня дери, если я не чувствовала, как кровь стекает по моей ноге.

Но нахер это. Может, я спешила, потому что у меня начались месячные.

Правильно?

Я добралась до своей комнаты и закрыла дверь ванной за собой. Не плачь, мать твою, или ты не выберешься отсюда.

Мне нужно было дышать. Просто дышать.

Уоррен вышел из моей задницы, и ударил меня по ягодице. Его слова:

— Спасибо, Фиона, — словно то, что я только что сотни раз говорила ему «нет», дополнит эту фантазию.

— Отъебись, Уоррен.

— О, да ладно, — он заправил свой член обратно в брюки. — Ты бесишься без причины.

На тот момент я стояла на коленях, штаны были спущены до лодыжек, и рубашка спереди была заляпана листьями и грязью. Когда я посмотрела на него, я подумала о том, что сделаю с ним, когда выйду отсюда. И улыбнулась.

Краска сошла с его лица.

Когда я забралась в душ, я держала в своей памяти только это. Я вымылась. С мылом. Мочалкой. Оттирая лицо. Выдраивая, соскабливая.

Не думай об этом.

Задница болела внутри и снаружи. Появились следы от сдавливания на шее. Я могла думать только об этом. Могла чувствовать только это.

Но моя уязвимость? Моя мораль? Мои жалкие, беспомощные хныканья? Я не стану думать о том, что произошло, пока не выйду отсюда.

Не знаю, что я планировала сделать с Уорреном, но я возьму это под контроль. Я не позволю эмоциям этого момента диктовать план.

— Эй, — позвал Джонатан, когда я вошла в холл внизу.

— Я тебя искала, — ответила я.

— Уоррен мне сказал.

Я сглотнула. Я была раздражённой, резкой, и в одном шаге от того, чтобы разреветься, но если бы я сказала Джонатану, он выбил бы дерьмо из ублюдочного насильника-психа. Затем Джон застрял бы в Вестонвуде, и Уоррена бы пожалели. Так совершенно не пойдёт.

— Хорошо, — сказала я. — Марджи меня заберёт. Хочешь поздороваться с ней?

— Не-а. Нужно бежать, — он осмотрел меня с ног до головы. — С тобой всё в порядке?

— В порядке

— Уверена? Я видел, как Уоррен выходил из леска сразу за тобой.

— Мне нужно идти, — когда я подошла к нему, чтобы обнять, он схватил меня за челюсть. Я оттолкнула его. — Какая тебе разница?

— На твоей шее красные отметины.

— Это фигня. Боже, за ушами было грязно. Пришлось потереть сильнее.

Он не поверил мне. Это было написано на его лице. Джонатан поднял руку вверх.

— Я открываю клятву.

— Не, не открываешь, — я шлёпнула его по руке. Если бы он попросил меня ещё раз, я бы рассказала ему не только об Уоррене, но и Рейчел, и мы бы оба слетели с катушек. Нет, просто нет. Мне нужно было продержаться ещё сраных пять минут. И я не хотела провалиться.

— Мне не нравится тот чувак, — прорычал Джон. — Он продолжает болтать об отце, словно это шутка.

— Игнорируй его.

— Я набью ему морду.

— Не надо, Джон. Ты был прав, — я сжала руку на его плече. Парень был таким высоким, таким похожим на мужчину со своими бритыми висками и грубоватыми линиями. — Прикуси язык. Не делай ничего, что поставит тебя в ситуацию, контроль над которой ты не в силах держать. Ты слышишь меня?

В его зелёных глазах что-то мелькнуло — осознание правды, искренность со мной, а этого никогда не было прежде.

— Ты слышишь меня? — повторила я.

— Я не стану этого делать.

— Станешь. Ты должен. Запри это. Думай. Планируй. Сможешь это сделать? Сможешь стать всем, чем не удалось стать мне?

— Ты чокнутая, ты знаешь это? — слова были искажены из-за его ломающегося голоса.

Я обняла его так сильно, что, думала, мы не разъединимся.


* * *


Я сидела за столом в конференц-зале, притворяясь, что у меня ничего не болит. Я сконцентрировалась на каждом вдохе и желании просто убраться отсюда. Марджи просмотрела бумаги. Одобрив их, она подвинула их мне для подписи.

— Этот документ подтверждает, что ты не имеешь жалоб к Вестонвуду, — сказала она.

Подписано.

— Этот, — произнесла Марджи, — соглашение о конфиденциальности. Ты не станешь раскрывать их методы лечения или имена любых пациентов, которых здесь встретила.