Я отступила еще на шаг и виновато взглянула на дорогу. Экипаж дяди Джона свернул с дороги и приближался к нам, но я поняла, что они не видели ничего, кроме приветственного объятия, которым обменялись мы с Ричардом. Я стояла вся красная от стыда и не могла поднять глаз от земли. Мне стыдно было взглянуть на людей, из страха, что кто-то из них улыбнется мне или подмигнет Ричарду. Не боязнь маминого неодобрения заставила меня отпрянуть от него. Это сделало чувство, что его прикосновение — которое мне так нравилось когда-то — несло в себе зло.

Я не смотрела на Ричарда, мне было безразлично, что он думает. Но когда я вспомнила о Джеймсе и о себе как о его нареченной, меня бросило в жар, и я опустила глаза.

Но Ричард не растерялся. Он всегда умел выходить из трудных ситуаций, и сейчас, отвернувшись от меня, легкими шагами пошел к экипажу.

— Тетушка-мама! — воскликнул он с восторгом и встал на ступеньку, чтобы поцеловать ее. — Папа! — потянулся он пожать руку Джону. — Вы можете счесть меня невежливым, но, когда я ехал домой, мне сказали, что сегодня первый день сева. Ни за что на свете не хотел бы я пропустить такое событие. Приезжаю и вижу, как в середине поля стоит Джулия и разбрасывет семена так, как будто она кормит чаек.

Дядя Джон рассмеялся.

— Мы приехали посмотреть церемонию первой борозды, но вижу, что опоздали. — Он кивнул Ральфу, подошедшему поздороваться с ним. — Добрый день, мистер Мэгсон. Прибытие Ричарда к дню рождения Джулии и к севу — сюрприз для нас.

Ральф кивнул маме и Ричарду. Я знала его достаточно хорошо и была уверена, что он ни слова не скажет о том, что я только что обнимала Ричарда, будто мы были давнишними любовниками. Да и никто в Экре не выдаст меня. Только Ральф знал, что я помолвлена с другим человеком и что Ричарду не следует ко мне приближаться, но Ральф меньше чем кто-либо другой придавал значение таким вещам. Я двинулась к плугу и, взглянув на Ральфа, сделала страшные глаза, чтобы он не дразнил меня. Но с таким же успехом я могла бы просить солнце остановиться.

— Потаскушка, — прошептал он провокационно, и я опять покраснела и нахмурилась.

Никто не ожидал, что я останусь завтракать в поле, но я была упряма.

— Поезжай домой, Ричард, — спокойно сказала я, — тебе еще надо заняться своими вещами. Позавтракаешь с мамой и дядей Джоном. Я вернусь домой как только смогу. Сегодня я обещала весь день работать. А если захочешь опять приехать, то я буду на лугу у дуба. Я не могу оставить вспашку, работы только начались, и одному человеку за ними не уследить.

Дядя Джон кивнул в знак одобрения, но я увидела, как тень пробежала по лицу Ричарда.

— Я вижу: все отступает для тебя на второй план в сравнении с урожаем, — сказал он.

— Нет, это не так, — возразила я мягко. — Просто я обещала работать с людьми и не могу нарушить свое обещание.

— Что ж, возвращайся домой как только сможешь, — тактично вмешалась мама. — И не опоздай к обеду, миссис Гау приготовила для тебя что-то особенное.

— Приеду, приеду, — сказала я, улыбаясь.

Ричард подошел поближе, чтобы помочь мне сесть в седло.

— Я буду ждать тебя, — сказал он тихо. — Ты — моя.

Я знала, что это не так.

Я знала, что он не прав, когда говорит это, и мне следовало сразу возразить ему. Я могла бы напомнить ему, что наша детская помолвка уже давно не воспринималась им серьезно, что только я цеплялась за эту старую игру, из которой мы давно выросли. В последний раз, когда мы виделись, он вел себя далеко не как влюбленный.

Но сейчас обида оставила меня. Шок от его появления в тот момент, когда мир казался мне плодородным, свежим и размножающимся, когда я разбрасывала семена из рук, точно богиня весны, был слишком серьезным для моей обостренной чувствительности. Если бы он захотел овладеть мною прямо здесь и сейчас, я согласилась бы. Я вся была переполнена любовью, как весенний токующий голубь, и ждала оплодотворения, как свежевспаханная земля. Я была Лейси, владелицей земли и женщиной, не нуждающейся ни в чем, кроме земли и любви. Этим утром, когда Ричард ждал меня у кромки поля, я не могла бы сопротивляться.

Но больше в тот день мы с ним не встретились на поле. Когда же я прискакала домой, я знала, какими будут слова, которыми мы обменяемся с Ричардом, и знала, как мне защититься от него. Я больше не была напуганным ребенком, уезжавшим в Бат, боящимся себя, своей земли и готовым отдать землю так же легко, как уступают другому старый, ветхий коттедж. Я не была больше ребенком, который боится собственной природы, боится власти мужчин, боится всего.

Я сумела противостоять самому известному доктору в Бате и сбросить с себя его влияние, как сбрасывают ненужную накидку. Я сумела поднять голос в самом модном магазине Бата и настоять на своем. Я смотрела в глаза любимого человека и, узнав, что он ничем не отличается от других и имеет такие же слабости, не перестала его любить. Я не хотела больше быть игрушкой для Ричарда, которую можно было бы выбросить или сломать. И если сегодняшним утром я чувствовала себя словно во сне, то к вечеру я стала самой собой.

Я прискакала домой в туче пыли, на небе не было ни облачка, что предвещало хорошую погоду на завтрашний рабочий день. За один день мы справились с работой на двух лугах, а нам еще предстояло вспахать и засеять акры и акры земли.

Бросив поводья Джему, я вошла в дом и быстро поднялась к себе. По дороге мне встретился Страйд и предупредил, что до обеда осталось не так уж много времени.

Я сделала гримаску и умоляюще сложила руки:

— Страйд, пожалейте меня, пожалуйста! Я сегодня в поле с раннего утра. Если вы хотите есть вайдекрский хлеб, то нужно быть снисходительным к сеятелям. Будьте добры, отложите обед на полчаса, чтобы я успела принять ванну и смыть усталость с моего тела. Сейчас я чувствую себя как старуха.

Невозмутимый Страйд снизошел к моим мольбам и, вместо того чтобы сделать мне выговор, спокойно глянул на дедушкины часы в холле и сказал:

— Хорошо, мисс Джулия. Я скажу леди Лейси и доктору Мак-Эндрю, что обед откладывается.

Итак, я успела принять ванну, такую горячую, что вся стала розовой, как речная форель, и спустилась к обеду с капельками пота от жары на кончике носа, благоухающая лучшим мылом и туалетной водой, купленными в Бате, и одетая в нарядное бледно-голубое платье.

Ричард оценил мою вновь появившуюся уверенность в себе. Он заметил это по тому, как я шутила с дядей Джоном и как кивнула Страйду. Он видел, что изменилось мое отношение к маме — нет, я не стала менее любящей и почтительной дочерью, но теперь мы говорили как равные. Бату удалось не только научить меня танцевать, завивать волосы и элегантно одеваться. Поборов мои страхи, он превратил меня в женщину, которая умеет принимать решения, умеет отдавать приказы и заставлять их выполнять, умеет дать обещание и сдержать его, умеет дать отпор грубому обращению.

Примерно так я думала тем вечером.

Это был мой вечер. Около моего прибора стояли оранжерейные цветы и самые разнообразные подарки, присланные и из далекого отеля в Бельгии Джеймсом, и из коттеджа маленького Джимми Дарта. Но это также был и вечер Ричарда. Нам всем хотелось узнать, как ему понравилась университетская жизнь и есть ли у него там друзья. Ричард с удовольствием развлекал нас весь вечер забавными рассказами и заставлял смеяться без умолку анекдотам о старших студентах.

— Говорят, среди них царят совершенно дикие нравы, — тревожно спросила мама. — Надеюсь, у тебя не бывает с ними стычек, Ричард?

— Что за чепуха, тетушка-мама! — ласково смеясь, возразил Ричард. — Они самые старшие в университете, и им нет никакого дела до нас. Между нами лежит целая пропасть, и такая скромная персона, как я, не представляет для них интереса.

Он весело рассмеялся. Но я достаточно хорошо знала своего кузена, чтобы понять, что такое положение дел вряд ли забавляло его. Он не мог быть первым в университете, и по странному совпадению это происходило именно в то время, когда я стала обеими ногами на землю, когда я почувствовала себя независимой женщиной со своими собственными желаниями и работой, которую, кроме меня, никто не мог бы сделать.

Я окинула Ричарда оценивающим взглядом. Он всегда будет дорогим моему сердцу кузеном, но сегодня моя земля значила для меня слишком много. Там утром, на поле, я бежала к нему, и он мог бы взять меня, но сейчас, когда я владела своими чувствами, я смотрела на него так, будто бы видела в первый раз. И мне вдруг показалось, что этому молодому человеку мне бы не следовало доверять даже команду пахарей.

Я громко рассмеялась при этой мысли, и мама спросила, что меня так рассмешило. Мне пришлось выдумать какую-то чепуху, чтобы отвлечь от себя внимание. Ричард прибыл домой из Оксфорда, а я все последние дни проводила в полях, и для всех стало очевидным, как было очевидным для Экра с самого начала, что именно я унаследовала отношение Лейси к земле, а Ричард никогда не сможет любить ее и заботиться о ней так, как люблю и забочусь о ней я.

Глава 19

Мама держала Экр да и всех нас в Дауэр-Хаусе в строгом подчинении правилу субботнего дня, и даже сейчас, в разгар работ, она не собиралась отказываться от него. К моему удивлению, Ральф Мэгсон согласился с ней и, когда я выразила некоторое недоумение, бросил на меня косой взгляд и ответил вопросом на вопрос:

— А как вы посмотрите на то, чтобы сделать все воскресенья выходными днями и дать крестьянам неделю отдыха каждые полтора месяца?

Из церкви мы вернулись уже к завтраку, и мама позволила нам прогуляться верхом с условием, что мы не выедем из нашего поместья.

— Я уезжаю завтра рано утром, — сказал Ричард. — Не съездишь ли со мной на прогулку, Джулия?

— С удовольствием, — ответила я. — Только мне надо переодеться.

— Тогда поторопись, — сказал он привычным безапелляционным тоном командира.

Я помчалась к себе в спальню. Теперь к моим услугам было три амазонки на выбор — самая первая, кремовая, уже изрядно поношенная, и две другие, более новые, — одна серая, подобранная в тон моих глаз, с таким же твидовым жакетом, и вторая — глубокого сливового цвета. Я выбрала серую, и, когда спустилась в гостиную, Джон втянул в себя со свистом воздух и устремил глаза на маму со значением, которого я не могла понять.