— Это я должен просить у вас прощения, — ответил он. — Я совершенно не прав, принуждая вас к разговорам. И мне хорошо известно, что значит для человека быть высланным из дома по обвинению в сумасшествии. Простите меня, Селия. Джулия действительно ваша дочь, и вам принадлежит решающее слово в ее воспитании. — Тут он взглянул на меня. — И вы тоже простите меня, Джулия. Я хочу только лучшего для вас. Вы хотите поехать домой? Или останетесь здесь у ваших друзей?

— Поеду домой, — без малейшего колебания ответила я. Теперь, когда я не была уверена в Джеймсе, мне совсем не хотелось оставаться здесь.

— Тогда с этим покончено, — мирно согласился дядя Джон. — Давайте отвезем вашу маму домой и посмотрим, как пойдут дела в Вайдекре.

Он подавил свое недовольство и улыбнулся мне.

— Не могу отрицать, что я буду рад вашей помощи дома. Ричард вернулся в университет три недели назад, и мистер Мэгсон нуждается в помощниках во всем, что касается земли. Я-то в этом не слишком разбираюсь. И если вы этого хотите, Джулия, то мы с вашей мамой хотим того же. Никто из нас не собирался превращать вас в другое существо. Вы нам и такая очень нравитесь.

— Та ночь, когда упал шпиль церкви… — заговорила я. Дядя Джон замер и взглянул на меня. — Это действительно было предчувствие. У меня есть такой дар.

Он пожал плечами и улыбнулся.

— Что ж, очень хорошо. Думаю, я должен принять это. Пока нет более разумного объяснения.

— Вы должны принять и меня, — продолжала наседать я. — Пусть я похожа на Беатрис, пусть я обладаю странным даром, пусть я не совсем такая девушка, как вам бы хотелось.

Дядя Джон кивнул:

— Хорошо, принимаю.

И с этим мы уехали домой, в Вайдекр. Дядя Джон управлял компанией своего отца в Индии далеко не бесплатно. И поэтому он как само собой разумеющееся принял тот факт, что я хочу возвратиться домой в сопровождении наемной кареты с экрскими детьми. Я послала Джимми записку о том, чтобы они ждали нас около гостиницы в дилижансе, и мы принялись укладываться. Дядя Джон сам снес и погрузил мамины вещи в карету, а Мэг укладывала мои, пока я была в спальне. Джон хотел, чтобы мы уехали сразу и могли переночевать в Солсбери. На следующий ночлег мы должны были остановиться в Уинчестере и на третью ночь уже быть дома.

Я проверила, не забыла ли Мэг забрать мои кружева, отданные в стирку, и спустилась в гостиную, чтобы написать Джеймсу. Я не знала, что передать ему, и просто сообщила, что приехал дядя Джон и собирается увезти нас с мамой домой. Я обещала написать ему либо с дороги, либо сразу по приезде. Если бы я могла придумать какую-нибудь причину, которая задержала нас в Бате до следующего дня, я нашла бы возможность встретиться с Джеймсом. Но дядя Джон вошел в гостиную, пока я писала, и сказал, что он тревожится о мамином здоровье и хотел бы как можно скорее доставить ее домой, в привычную обстановку, под заботливый присмотр слуг и его собственную опеку.

С этим едва ли можно было спорить, поэтому я только кивнула и послала лакея с запиской к Деншамам.

Но мне следовало бы знать Джеймса лучше. Когда я спустилась к экипажу, поддерживая маму за талию, Джеймс уже стоял у кареты и беседовал с дядей Джоном. И как только мы усадили маму и я убедилась, что она в тепле и покое, Джеймс повелительно взял меня под руку и отвел в сторонку.

— Простите, пожалуйста, мое появление без приглашения, — некоторое напряжение в его голосе заставляло его звучать формально.

Я кивнула, ожидая, что последует за этими словами.

— Джули права, — смущенно начал он. — Все мужчины, так же как и женщины, имеют желания. Но девушкам, которых воспитывают как будущих леди, не дозволяется удовлетворять их. Однако, я думаю, мы оба понимаем, что они от этого не исчезают.

Я невольно сделала протестующий жест.

— Не совсем так, — сказала я.

Джеймс поймал мою руку и сильно сжал ее.

— Я не стану говорить, что для мужчин это совсем не так, но мир сделал для них эту проблему гораздо проще.

Мое лицо приобрело замкнутое выражение, и я принялась смотреть в сторону, мимо Джеймса.

— Для меня непереносима мысль о том, как с ней обращались, — заговорила я. — И как может человек, считающий себя справедливым, обращаться с другим человеческим существом, тем более молодой девушкой, подобным образом.

Он кивнул, его голова была низко опущена.

— Я сильно виноват перед вами, — сказал он. — Но хотел бы все объяснить. Это совсем не похоже на те чувства, которые я испытываю к вам. Меня учили — и я думаю, так учат многих мужчин, — относиться к этой проблеме, как к удовлетворению аппетита: удовлетворять похоть по мере ее появления. Так же, как чувство голода.

Я попыталась забрать свою руку, но Джеймс не отпускал ее.

— Пожалуйста, выслушайте меня, — настойчиво попросил он. — Но теперь я вижу, что это неправильно. Я попытаюсь справиться с собой, так же как справляются женщины. Если это, конечно, возможно. Я заставлю мое сердце и мои желания следовать одним курсом. И я не хочу любить одну женщину и идти при этом к другой. Если вы простите мне один этот раз, то он будет последним.

Я пристально смотрела на него, хотя мои глаза были полны слез.

— А если бы вдруг оказалось, что я не невинна, вы бы нашли в себе силы так же легко простить меня? — с горечью ответила я вопросом на вопрос. — Если бы я сказала вам, что совершила ошибку, но больше ее не повторю?

Джеймс заколебался, его врожденная честность мешала ему солгать и на этом закончить спор. Он сокрушенно улыбнулся.

— Надеюсь, я нашел бы в себе силы признать, что не ваше прошлое, а ваше будущее интересует меня, — сказал он. — Да, я уверен, что мысль о вашей близости с другим мужчиной была бы невыносима для меня, но я постарался бы понять вас. Постараетесь ли вы понять меня?

Я молчала. Старая печальная мудрость Вайдекра говорила мне, что, какой бы ответ я ни дала, наши лучшие дни с Джеймсом миновали.

— Да, — ответила я, уже зная, что все кончено.

Его лицо сразу просветлело. Он наклонился и поцеловал мою руку, затянутую в перчатку, потом, слегка отвернув ее, поцеловал обнаженное запястье, там, где пульс бился быстрее от его прикосновения.

— Благодарю вас, — сказал он. — Я не забуду этого.

Мы постояли еще немного, ничего не говоря. Руки Джеймса дрожали, и он усмехнулся.

— Я готов сейчас упасть на колени у ваших ног и зарыдать, — проговорил вдруг он. — Я был в таком ужасе, что вы мне откажете.

Я улыбнулась одними губами. Я была совершенно уверена, что никогда больше не увижу его.

— Я узнаю, можно ли что-нибудь сделать для Джули, — заговорил он другим тоном. — Я попрошу мою тетушку помочь мне в этом. Джули ведь еще очень молода, и у нее должно быть будущее. — Я кивнула. — Позаботьтесь, пожалуйста о детях в Экре. И непременно напишите мне, как только вы доберетесь домой. Прошу вас, обращайтесь ко мне, если у вас будут какие-то трудности. Какие бы они ни были.

Я хотела было кивнуть и сказать «да». И добавить, чтобы он тоже непременно обратился ко мне, если я буду нужна ему, и ничто более не сможет разлучить нас. Но я промолчала. Свет вдруг померк, словно солнце затмила туча, и голос Джеймса доносился как будто издалека. И я ощутила такую невыносимую боль одиночества, будто бы я осталась одна в целом мире, как будто не было никого, кто любил бы меня или готов был бы полюбить когда-нибудь. Я совершенно точно знала, что Джеймс не приедет ко мне, что он не сможет помочь мне, как бы ни была велика моя нужда в нем.

— Что случилось? — тревожно спросил он. — Вы видите что-нибудь, Джулия?

Я моргнула и ответила: «Нет». Это смутное чувство стало удаляться от меня, как фонарь уезжающего фургона. Я ни в чем не была уверена.

— Вы пошлете за мной, если будете нуждаться во мне? — повторил Джеймс.

— Да, — но я знала, что не смогу этого сделать.

— И вы знаете, что я приеду?

— Да, — повторила я, но знала, что он не приедет.

В этот момент дядя Джон высунулся из окна кареты.

— Прошу прощения, Джулия, прошу прощения, мистер Фортескью, но нам пора ехать, — сказал он.

Мы повернулись и пошли к карете. Джеймс молча помог мне сесть.

— Я не стану говорить «до свидания», — сказал он через окно. — Я только скажу: «Благослови вас Бог до моего приезда».

Я улыбнулась ему, улыбнулась так, будто не была близка к слезам. И молчала, пока не тронулась карета. Только когда фигура Джеймса скрылась из глаз, я прошептала очень тихо и очень печально:

— До свидания, Джеймс, до свидания, мой любимый. До свидания.

Путешествие наше было нетрудным. Дети уже поджидали нас в наемном дилижансе на углу Рыбного Мола, и мы даже не стали останавливаться. Я только помахала им из окна, три сияющие физиономии энергично закивали мне в ответ, и их экипаж тронулся следом за нашим. С дядей Джоном оказалось приятно путешествовать. В карете было тепло, мы закутались в шерстяные одеяла, а наши ноги согревали теплые кирпичи. Когда мы останавливались поменять лошадей, нам подавали горячее питье, а в гостиницах мы располагали собственной гостиной с топящимся камином, и даже мама рассмеялась, глядя на физиономии детей при виде поданного обеда и убранства их собственных комнат.

Утром второго дня, когда дядя Джон подписывал счет, я вышла заказать экипаж для последнего отрезка пути. Джем Денч стоял во дворе, преисполненный собственной важности и почем зря ругая конюхов за плохое обращение с лошадьми. Я тревожно взглянула на них, но, на мой взгляд, все было в порядке. Солнце сияло с голубого неба, но низкие белые тучки на горизонте предвещали близкий снегопад.

Сквозь шум постоялого двора и грохот колес подъезжающего экипажа я расслышала пение, такое чистое и высокое, словно оно доносилось до меня прямо с небес. Словно пели белые тучи, что лежали на горизонте, там, где располагался мой дом. Так могли петь солнечные лучи, протянувшиеся ко мне, чтобы согреть меня. Я засунула руки поглубже в меховую муфту и прислонилась к двери. Вайдекр звал меня.