По грунтовой дороге идти было легко. Через поле, по стерне, тоже. А вот в лесу, на тропинке ноги то и дело разъезжались в разные стороны. Глина размокла, старалась ухватить за сапог или, наоборот, отталкивала. Вот здесь я закончила плести первый венок, и Мишка показал мне большой палец. Черт, чуть не упала! А вон там, ха-ха, в колдобине застряла "Ява", Рыжий свирепо матюгнулся и, ха-ха, так перепугался, вдруг я на его матюки внимание обратила? Ноги у меня скользили все больше. Что же это такое? А-а-а, вот и пень - здесь мне ногу лечили, - совсем трухлявым стал... Зарос у корней костяникой. Не буду смотреть на эту сосну. Не хочу вспоминать. Я опять поскользнулась. Хочешь, не хочешь, а вспоминается. Как забавно подрагивали васильки на рыжих кудрях. Обалденно Рыжему венок шел. Сейчас Мишкины кудри почти восстановились. Только я их больше не увижу. А так любила наматывать светлые прядки на палец. Вот он, спуск к роднику.


      Я остановилась у самого овражка и осмотрелась. По тропинке не спуститься, слишком скользко. Схитрив, я полезла вниз по склону там, где когда-то подвернула ногу. Трава тоже скользила под ногами. Мокрая.


      Вот и родник. Какой он мутный! И шипучих пузырьков нет. Попить, что ли? Пить из него не стала. А три года назад он был прозрачный-прозрачный. И Мишка так смешно стоял, прижав руки к бокам. Пусть не врет, что хотел меня в тот момент на траву повалить. Трепач. Сам, небось, боялся.


      Я огляделась вокруг. Нашла глинистый бугорок и присела на него. Ничего, дождевик после отмою. В чем же дело? Почему не получилось у нас? Ведь я же его любила. Любила? Вот именно. Даже самой себе не сознавалась. А ему? Ему-то хоть раз сказала об этом? Хоть намеком дала понять? Да ни разу, ни разу. Чертова кукла. Теперь призналась: тетка права - люблю без памяти. Только поздно. И куда теперь со своей любовью? Под поезд? Ведь он же так и не узнал, что он для меня - единственный. Со всеми его недостатками. Нет второго Рыжего в мире.


      Где-то далеко стрекотал, стрекотал мотоцикл. То затихал звук мотора, то снова возникал поблизости от леса. Надо же, ревет, как Мишкина "Ява". Наверное, это дяди Коли Тарая. У него тоже глушак потерян. С пьяну потерял. На новый разориться - жаба дядю Колю душит. Легче всю деревню терроризировать треском и грохотом. Я разозлилась. Катается туда-сюда, тарахтит бессовестно. Думать мешает. И что его нелегкая в дождь носит? Ведь я так ни до чего и не додумалась. Но мне же надо, надо придумать, как жить дальше? Без Мишки жить?


      Я поднялась. Посмотрела на небо - темное. Решила идти домой. Опять этот чертов мотоцикл. На чем я остановилась? А что, если...? Меня не тошнило по утрам?


      Я карабкалась на тропинку по мокрой траве, цепляясь за нее руками. Лихорадочно рылась в памяти. Головокружение, солененькое? Ничего подобного не вспоминалось. Может, еще рано? Может, еще затошнит? Вот ведь глупости какие в голову лезут. Тетка, наверное, беспокоится, что меня долго нет. О чем это я думала? Рожу дочку. Нет, лучше сына. И назову... Как назвать-то? Игорем, вот. Игорь Михайлович. Звучит? Ага, годится. Он будет расти, расти и пойдет в школу.


      Я и не заметила, как вышла из леса в поле. И мы поедем в парк Горького. Нет, лучше в Зоопарк. Да, в Зоопарк. Будем мартышек смотреть, слонов, мороженым лакомиться. И там встретим его. Со Светкой. А мой Игорек вырастет точной копией Мишки. Рыжеватые кудри и голубые глаза. Я подошла к калитке и взялась за щеколду. Так. Мы их встретим и пройдем мимо. А они так и останутся стоять на месте и смотреть нам вслед. Быстро я дошла. Надо же, как руки замерзли - еле дверь открыла. Прошла в коридор. Дождевик - на вешалку. Сапоги грязнющие - подальше от теткиных всевидящих глаз спрятать. Завтра помою, сегодня сил нет. Из большой комнаты в слегка приоткрытую дверь пробивался свет. Бубнили голоса. У тетки гости, что ли? Наверное, бабка Серафима заглянула на чашку чая. Самоварным дымком тянет. Не пойду здороваться. Обойдутся. И пошла на цыпочках в свою комнату.


      - Аль, ты что ль?


      Ну, тетка! Услышала. Пришлось ответить:


      - Я.


      Тетка, не выходя ко мне, снова закричала:


      - Иди сюда!


      - Потом, я переоденусь, - откликнулась я и шмыгнула к себе.


      Ох, как хорошо, что кровать не убрана. Я быстренько разделась. Залезла на кровать и завернулась в одеяло. Сейчас станет тепло. На чем я остановилась? Значит, пройдем мимо. Пусть предатели обомлеют. А дальше? Что бы еще придумать? Дальше у меня не придумывалось, и я закрыла глаза, стремясь сосредоточиться. Дверь в комнату скрипнула. Это, конечно, тетка. Ругаться будет, что грязи натащила. И что поздороваться не пошла. Я с легким вздохом открыла глаза. На пороге стоял Рыжий. Вернулся!


      За чемоданом, что ли? Не мириться же, в самом деле. Зачем, зачем приехал? Это просто садизм. Только бы не заметил, в каком я смятении... Так. Спокойно, Аля. Закрой глаза, передохни. Это у тебя просто паника. От страха. Обыкновенная паника.


      Я еще больше закуталась в одеяло и сделала вторую попытку открыть глаза. Он стоял на пороге. Мне не приснилось. У меня вдруг начался такой озноб, что даже зубы застучали.


      - Аля! - Мишка был до неприличия растерян и жалок. Столь беспомощным я его не видела никогда.


      - Аля! Я не смог... Я... нам надо поговорить...


      О чем? О чем? Ведь все уже сказано. Уже поставили точку. Нельзя же хвост по кусочку рубить. К чему мучить себя и других?


      - Хорошо, - согласилась, вовсе не собираясь соглашаться, - Заходи. Что на пороге-то стоять?


      Он вошел и закрыл за собой дверь. Остановился посреди комнаты, не зная, что делать дальше.


      - Садись сюда, - я подвинулась, освобождая место.


      Он аккуратно присел на краешек, избегая глядеть мне в лицо.


      Как осунулся! Бедный мой! Глаза больные, тоскливые. Да что же это с тобой происходит, родной?


      - Ты за вещами вернулся? - спросила тихо и осторожно, жалея его и себя, боясь услышать в ответ короткое словечко...


      - При чем тут вещи? Я... - он нашел в себе силы посмотреть мне прямо в глаза, - Я подумал, что ты не могла мне все время...


      Так трудно давались ему слова. Ему, кто за словом в карман сроду не лазил.


      - Так быть со мной... и не любить... Ведь нельзя, правда же?


      Меня трясло в ознобе, и ответить ему не получалось. Тоже слова никак не подбирались.


      - А если так и есть, - он отвернулся и опустил голову, - Я подумал... Ты все-таки моя жена... И ты со мной... Я не думал, что... мне очень плохо без тебя... совершенно невозможно без тебя... Я никогда раньше не говорил тебе, не считал нужным... Я... я люблю тебя, Аля. Прости меня... Я сам не знал, что так тебя люблю... И если ты простишь, то, может быть, не сейчас, когда-нибудь... ты сумеешь хоть чуть-чуть полюбить меня...


      Он сидел, сгорбившись, и, кажется, ни на что не надеялся.


      Мне надо было обнять его. Но так знобило, что я боялась даже руки из одеяла вытащить. Поэтому просто подвинулась к нему и уткнулась лбом в его крепкое, круглое плечо.


      - Глупый, какой ты глупый!


      - Ага, - с тоскливой покорностью согласился Мишка, не оборачиваясь, - Я и сам знаю...


      - Ничего-то ты не знаешь, чудак! Это же надо быть настолько слепым, чтобы ну ничегошеньки не видеть! Да я же люблю тетя, как последняя дура!


      Рыжий замер. Я почувствовала, как напряглось у него плечо.


      - Что ты сказала? Пожалуйста, повтори еще раз, - попросил он.


      - Я люблю тебя, как последняя дура!


      - А почему, как последняя дура? - опешил он, медленно поворачиваясь ко мне.


      А синячищи-то, синячищи под глазами! И бледный какой!


      - Потому что все твои выходки прощаю... и буду прощать, - вздохнула я.


      - Аля! - кажется, он не очень-то и верил мне.


      - Что, Аля? Что, Аля?


      - Тебе холодно? Ты замерзла? Ты вся дрожишь, - неожиданно сказал Рыжий.


      Только заметил! Я кивнула. Он сгреб меня своими ручищами и прижал к себе. Ох! Как хорошо! Как тепло! Как спокойно!


      - Где ты была? Я тебя везде искал. Тетя Нина чуть с ума не сошла. Сказала - ты гулять пошла. Я все объездил...


      - Так это твой мотоцикл стрекотал сто лет прямо над ухом?


      - Мой. А где ты пряталась?


      - На роднике.


      - Зачем? Что ты там делала? - удивился он, - Смотри, как промерзла.


      - Я тебя вспоминала...


      Он потерянно улыбнулся и дотронулся губами до моего виска.


      - Ну, чего ты дурака валяешь, - меня взяла досада. - Думаешь, три года назад тебя просто так, из мелкой мести, попросили поцеловать? Я же тогда всю дорогу до самого родника изобретала различные поводы... Никак не получалось тебя спровоцировать. Пришлось просить открытым текстом... Боялась, не поддашься ни на какие уговоры. Ведь у родника ты даже пальцем не пошевельнул.