Вот тогда миссис Старретт могла бы со спокойной душой отправиться в «Божью Коровку», оставить машину на стоянке и смело зайти в бар.

Нет, так тоже не годится.

Она усадила Хейли в манеж в гостиной, устроив девочку среди пластмассовых игрушек и плюшевых зверей, а сама снова вернулась к телефону и набрала номер Рене.

Вот черт! Она опять услышала проклятый автоответчик.

Мэри-Лу поступила так, как и должна была поступать в подобных случаях. Она звонила своему куратору из Общества анонимных алкоголиков, чтобы та помогла ей воздержаться от необдуманных поступков. Миссис Старретт все делала правильно, только вот почему, почему, почему все Это Так сложно?!

Она позвонила Джанин, но номер оказался занят. Она набрала его снова. Неужели вегетарианцы так долго треплются по телефону? Вот дерьмо!

Она попыталась дозвониться до Донни, но сосед все еще оставался на осадном положении и не отвечал на телефонные звонки. Его дедушка звонил ей чуть раньше. Он рассказал о том, что успел навестить внука. Тот, видимо, просто перестал принимать свои лекарства и потому повел себя с соседкой неадекватно, но в остальном был цел и невредим.

Мэри-Лу тяжело вздохнула и принялась набирать номер матери. Сейчас ею овладело такое отчаяние, что она была готова поговорить с кем угодно, но ей опять не повезло, и она выслушала записанное на пленку сообщение автоответчика. Конечно, на восточном побережье сейчас уже очень позднее время, и, даже если ее мать сейчас дома, скорее всего, она уже пьяна и легла спать.

Мэри-Лу начала рыться в ящике кухонного стола, где у нее хранилась всякая всячина, в том числе синяя книжечка-справочник Общества анонимных алкоголиков с расписанием собраний. Может быть, на этот раз ей повезет и она успеет на какую-нибудь позднюю встречу в Сан-Диего…

Из ящика выпала визитка, Мэри-Лу автоматически подняла ее и прочитала имя владельца.

Ибрагим Рахман.

Несколько дней назад он прекрасно повел себя с Мэри-Лу и был довольно вежлив.

Но почему? Чего он добивался?

Конечно, ему хотелось трахнуть ее. Вот вам и ответ. А зачем еще мужчины подходят к женщинам и знакомятся с ними?

Только она почему-то не заметила в его глазах того знакомого жадного блеска, с каким мужчины обычно смотрят на потенциальных партнерш по койке, оценивая их сексуальные способности.

А это еще почему? Неужели она его не возбудила? Ну, если не считать лишнего веса… Кстати, этим иностранцам, кажется, даже нравятся полные женщины.

Но, конечно, это ее не сильно волновало. Потому что в отличие от своего мужа, который больше слушал свой член, а не голову, лично она бы никогда в жизни даже не посмотрела в сторону смуглого или темнокожего мужчины.

Мэри-Лу все еще была в ужасе от сознания того, что Сэм когда-то серьезно подумывал о том, не жениться ли ему на Алиссе Локке. Как-то раз они даже поговорили на эту тему, и по глазам Сэма Мэри-Лу поняла, что он вовсе не считает зазорным для белого мужчины жениться на чернокожей женщине.

Нет, у Сэма дальше секса мысли не шли.

А ведь кроме секса есть в жизни и другие вещи, и эта жизнь стала бы для них практически невыносимой. Во всех отношениях. Взять хотя бы их семейные проблемы: кто бы их решал и как? Например, где жить, кого выбрать в друзья, в какую церковь ходить по воскресеньям?

Люди бы пялились на них на улице. Куда бы они ни пошли, что бы ни делали, везде в первую очередь чувствовалось бы, какие они разные.

Что уж говорить об их детях…

В этом говенном мире и без того трудно выжить, а тут еще бедному ребенку пришлось бы столкнуться с двумя совершенно разными традициями.

Ну и каким бы образом Сэм, воспитанный в Техасе как белый человек, справлялся со своим чернокожим сыном?! Как бы стал отвечать на его вопросы, которые неизбежно начинает задавать чернокожий ребенок в Америке, стране свободных белых мужчин?

Нет, ничего хорошего из этого брака не получилось бы. И даже если бы Иисус Христос сам спустился на землю, Мэри-Лу ни за что не вышла бы замуж за мужчину, если бы он не был одного с ней цвета кожи.

Жизнь и без того сложная, чтобы еще придумывать себе дополнительные проблемы.

И она решительно набрала номер Ибрагима.

С того места, где сейчас находилась миссис Старретт, она хорошо видела дочку, грызущую ухо очередного игрушечного зверька.

– Алло?

Господи, он дома! Если только не снимает комнату на двоих еще с кем-нибудь…

Она прокашлялась.

– Я хотела бы побеседовать с Ибрагимом Рахманом. Позовите его к телефону, пожалуйста.

– Это я. Кто говорит?

По телефону его голос казался каким-то другим. Официальным и далеким.

– Это… Мэри-Лу Старретт. Я соседка Робинсонов…

– А, ну конечно!

Конечно? Что значит «конечно»? Он что же, выходит, ждал ее звонка и даже не сомневался в том, что она обязательно свяжется с ним? Неужели он догадывался о том, что отчаяние заставит ее набрать его номер?

Но он тут же поинтересовался:

– С вами все в порядке, Мэри-Лу?

– Да, – ответила она. – Я просто… – Она закрыла глаза. – В общем, нет. Далеко не все в порядке. Можно сказать, совеем наоборот.

– Вы не выпили?

– Нет.

– Отлично. Я очень рад, что вы позвонили еще до того, как могли бы совершить что-либо непоправимое. Вы очень сильная женщина. Очень.

Впрочем, не исключено, что именно этим своим звонком она как раз и совершила нечто непоправимое. Мелодичный голос садовника обволакивал ее и успокаивал, что само по себе показалось опасным.

– Я не собираюсь спать с вами, – тут же выпалила Мэри-Лу. – И хочу, чтобы это стало ясно с самого начала.

Он молчал только секунду, потом сказал:

– О'кей. Я думаю, что такие вещи нужно выяснять сразу же. Хотя должен заверить вас, что я дал вам свою карточку с единственной целью оказать вам поддержку в трудный момент и помочь остаться трезвой. У меня не возникло никаких сладострастных мыслей и желаний.

Он именно так и сказал – «сладострастных». Мэри-Лу это слово встречала разве что в книгах. Ни она, ни ее знакомые его никогда не употребляли.

Мэри-Лу опешила и даже не могла понять, какие чувства испытала в этот момент. То ли облегчение, то ли разочарование оттого, что не вызывает у Ибрагима сладострастности (или как там звучит это слово, если употребить его как существительное). Господи, он ее буквально огорошил своим заявлением. Разумеется, она ни за какие богатства на свете не стала бы связываться с этим мужчиной, но какая-то часть ее протестовала. Она действительно расстроилась из-за того, что не сумела вызвать у садовника сладострастных – черт бы их побрал! – желаний.

Ну, и как это ее характеризовало?

– Поговорите со мной, – ласково произнес Ибрагим. – Расскажите мне, почему вы сейчас ни за что не станете пить, даже несмотря на свое ужасное состояние. Именно сейчас, а не когда-либо вообще. Мы говорим пока что только про сегодняшний день. О завтрашнем будем думать тогда, когда он настанет, хорошо? А вы пока что поведаете мне, почему не будете пить именно сегодня.

Мэри-Лу устроилась на полу в дверях между кухней и гостиной.

– А вы действительно хотите выслушать меня? – насторожилась женщина.

– Да, – ответил садовник. – Очень хочу.

Забавно! Он произнес это так убедительно, что она почти поверила.


Когда Чарли поднималась на второй этаж, где-то вдали прогремел гром. Винс включил телевизор, чтобы узнать новости о террористах. Сама Чарли ограничивалась тем, что просматривала заголовки в газетах. Ей нужно было лишь убедиться, что сегодня террористы никого не убили.

Что же касается подробностей, тут она была уверена в одном: в сороковые годы ей пришлось пережить столько этих подробностей, что их хватило ей на всю оставшуюся жизнь.

Люди умирали на войне. Пожалуй, это и было самой главной подробностью. Той самой, которую сегодня в новостях старались всячески завуалировать. Нет, война никогда не может стать таким чистым делом, как это пытается представить канал новостей. Все равно она наполнена смертью и разрушениями. Это падающие сверху бомбы, это куски металла, свистящие в воздухе, это дым, это кровь, это страх, это взрослые люди, кричащие и стонущие от невыносимой боли.

Чарли помнила, как просыпалась среди ночи от воплей морского пехотинца. Этот молоденький мальчик, которого из-за возраста не пустили бы в ночной клуб, требовал, чтобы все спрятались в укрытие. Он паниковал и не мог понять, что находится очень далеко от фронта, а где-то рядом просто началась гроза.

Чарли повернулась и снова спустилась по лестнице. Книга, которую она читала, лежала на кухонном столе, и, проходя мимо него, она захватила ее с собой. Снова послышался раскат грома, и Чарли направилась в маленькую комнату.

Винс поднял глаза и увидел ее. Он понял, почему она вернулась сюда, и улыбнулся. Прошло столько лет!

– Со мной все в порядке, – тихо сказал он.

– Я знаю.

Чарли присела рядом с ним на диван и сжала его колено. Он взял в руки ее ладонь, поднес к губам и поцеловал. По телевизору показывали спортивные новости.

С ним действительно все было в порядке.

И, наверное, только Чарли хорошо помнила, что 17 июля 1964 года Винс наконец-то впервые спокойно перенес грозу, ничего не выкрикивая и даже не напрягаясь. Раньше он всячески пытался скрывать свой страх, и это у него неплохо получалось. Но обмануть Чарли ему ни разу не удалось – она научилась понимать его без слов. Проходили годы, но всякий раз, когда над домом бушевала гроза, Винс просыпался, не понимая, где находится, и снова начинался кошмар. Со временем Чарли при первых далеких раскатах грома привыкла зажигать в доме свет.

С тех пор прошло шестьдесят лет, но он до сих пор просыпается ночью во время грозы и не может заснуть до тех пор, пока она не проходит.

Чарли нежно вынула свою ладонь из рук мужа и зажгла настольную лампу. В комнате сразу же стало ярче и веселей.