Роберта Ли - Притворство

Его слова пробудили ее сознание, и дрожащими руками она стала приглаживать волосы.

– Прости. Я не хотела тебя задеть.

– Не вини меня, что я не хочу целовать девушку, которая старается вообразить, что ее целует другой мужчина.

– Это было так очевидно?

– Для меня, да. Это Пол, не так ли?

– Да.

– Он знает об этом?

– Конечно, нет.

Такси замедлило движение у светофора, остановилось, потом снова рванулось вперед.

– Что ты собираешься делать? Ты никогда не выбросишь его из головы, если будешь продолжать работать у него.

– Мне не хочется говорить об этом, - она смягчила свои слова улыбкой. - Все дают мне советы, которые я не хочу принимать!

– Не знаю, кого ты имеешь в виду, говоря "все", - неуступчиво заметил Десмонд. - Но я отношусь к тебе по-особому. И не хочу, Энн, чтобы тебе причинили боль.

– Знаю. Но все равно, я должна сама разобраться со всем этим.

Такси остановилось около ее дома, она торопливо открыла дверцу и выскочила.

– Спокойной ночи, Десмонд. Не беспокойся обо мне. Я уже взрослая!

Когда на следующий день Энн прибыла в Хэмпстед Мьюз, она удивилась, увидев, что холл украшен гирляндами из ветвей, а уйма рабочих сооружают во дворе беседку-шатер. Она поспешила на кухню спросить Смизи, что происходит.

– Вечеринка для труппы. Мистер Моллинсон делает это при постановке каждой своей пьесы.

– Почему он не сказал мне об этом?

– Он только вчера решил. Не знаю, как ему удается все так быстро организовать, но как только он принимает решение, его ничто не может остановить.

Заинтригованная Энн отправилась разыскивать Пола. В легких шерстяных брюках и спортивной рубашке он громоздился на верхушке лестницы, прикрепляя к одной из стоек шатра лиственную гирлянду.

Остановившись у подножия лестницы, она подняла голову к нему.

– Что-то уж очень неожиданно.

– Самый лучший способ устраивать вечеринки. На репетициях слишком много напряжения, добрая старая попойка все это снимет.

"Или взорвет", - подумала она про себя, передавая ему несколько гвоздей, и поинтересовалась:

– Кто придет?

– Все, кто связан с пьесой, включая вашего доброго друга Десмонда Барклая.

– Ревнуете? - спросила она и сразу же пожалела об этом, увидев выражение его лица.

– Почему я должен вас ревновать? По-моему, Барклай хороший парень.

Она проигнорировала его слова.

– Пол, я хочу поговорить с вами.., где-нибудь наедине. Это очень важно.

– У меня нет времени сейчас. Если хотите мне что-нибудь сказать, говорите здесь. И пока говорите, передавайте мне еще гвозди.

Она взяла горсть гвоздей и подала ему, он положил их около себя на ступеньку лестницы и стал по одному приколачивать.

– Продолжайте, я слушаю.

– Я не могу говорить в этом грохоте, - крикнула она. - Не могли бы вы по крайней мере спуститься вниз?

– Только когда все кончу.

– Тогда мне придется подождать. Она почти вышла из шатра, когда он окликнул ее:

– Вы мне так и не сказали, что вы думаете о вчерашней репетиции.

Энн повернулась и посмотрела на него. Ответ на его вопрос был настолько очевиден, что казалось непонятным, что ему надо об этом спрашивать.

– Ну, чего вы ждете? - Он положил молоток и перегнулся через верх лестницы. - Судя по выражению вашего лица, вы, как я понимаю, согласны с Эдмундом?

– Я не вижу, как кто бы то ни был может с ним не согласиться. Совершенно же ясно, что в пьесе что-то не так.

– И полагаю, вам известно, что именно?

– Да, известно. - Глаза ее смотрели на него прямо и бескомпромиссно. - Я много раз говорила вам об этом раньше. Вы слегка переделали пьесу, но не нашли в себе мужества изменить ее в достаточной степени.

– Только не надо снова об этом! - закричал он. - Не повторяйте мне этого снова!

– Прошу прощения, но вы сами меня спросили. Мэри-Джейн и Фрэнк не должны в конце последней сцены расставаться. Они должны бежать навстречу друг другу, когда занавес начнет падать.

– Полагаю, вы хотите сказать, надо "простить и забыть"? - Пол потер лоб рукой, его лицо было таким бледным, что, казалось, приобрело зеленоватый оттенок от листьев, украшавших шатер. - Я не собираюсь это переделывать. Единственно закономерный финал - грустный.

– Грусть не закономерна, Пол. Разве вы это не понимаете?

На его лице появилось выражение загадочной замкнутости.

– Вам бы быть проповедником, Энн, и обращать в свою веру безбожников! Боюсь, на меня ваше красноречие не действует.

– Только потому, что вы не хотите ничего понимать.

Он повернулся к ней спиной.

– Жду вас сегодня на моей вечеринке.

– Я лучше не приду.

– Боюсь, придется прийти. Считайте это своей сверхурочной работой.

У нее перехватило дыхание, но она не успела ответить ему, потому что вошли несколько рабочих и стали сколачивать столы для буфета. Полотняные стены так усилили грохот, что она закрыла уши руками.

– Пол, мне так хочется, чтобы вы спустились вниз, хоть на минутку, - с отчаянием проговорила она. - Мне необходимо поговорить с вами.

– Придется подождать до завтра. Там у меня на столе список людей, которых я прошу вас обзвонить. Скажите им, что я сегодня устраиваю вечер и приглашаю их прийти после восьми в любое время.

– Вы им немного даете времени на сборы.

– Ко мне они придут, - самодовольно ответил он.

– А если нет? - Она повернулась на каблуках и вышла.

Анжела Лэнгем вошла в спальню дочери и ошеломленно замерла на пороге. На постели, на стульях, на полу грудами разноцветного шелка, атласа и тюля лежали вечерние платья.

Энн подняла одно из них и приложила к себе:

– Мама, что ты скажешь об этом? Или мне надо надеть что-то менее изысканное?

С решительным видом Анжела очистила себе место на постели и села.

– Мне все равно, что ты наденешь, лишь бы ты покончила с этим глупым обманом. Или ты скажешь Полу всю правду, или ее скажу я.

Энн опустилась на стул около туалетного столика. Последние несколько недель она чувствовала, что матери все больше и больше не нравится сложившаяся ситуация и что еще немного, и родительское терпение иссякнет - ее заставят объясниться. Ужасно было то, что мгновение это наступит в вечер приема у Пола.

– Мама, ты не должна ему говорить! Предоставь это мне!

– Ты говоришь это чуть ли не каждый день в течение всего последнего месяца. Как я понимаю, ты все равно еще надеешься на честную открытую борьбу между тобой и Сириной.

– Больше не надеюсь, - тихо сказала Энн. - Нельзя бороться с неизбежностью. Я пыталась объяснить все Полу сегодня утром, но он не захотел меня выслушать. Если сегодня вечером мне представится возможность…

Анжела без слов посмотрела на свою дочь и увидела, как большие зеленые глаза наполнились слезами. Она вздохнула и пошла к двери.

– Хорошо. Я предоставляю тебе самой рассказать ему все… Но делай это побыстрее. Иначе тебе будет только хуже и больнее.

Облегченно вздохнув оттого, что смогла успокоить мать, Энн, напевая себе под нос, начала одеваться и только, когда была совсем готова, решила поехать туда не с родителями, а в одиночку. Предвидя, что если она скажет об этом, то начнется долгий спор, она просто оставила для них записку на столе в передней и сбежала по лестнице на улицу и села в такси.

Все комнаты в Хэмпстед Мьюз были залиты светом. В нижних повсюду была масса букетов бронзоволистых и золотистых хризантем, на их фоне пылали разноцветные георгины. Шатер на лужайке за домом был преобразован в райский сад: полотняные стены размещались так, что внутри шатра оказалась большая яблоня. Оркестр уже был на месте. Одетые в свободные зеленые плащи, оркестранты сливались с окружающей обстановкой, создававшей иллюзию живой природы.

Никого из гостей еще не было, и Энн перебегала от стола к столу, поправляя столовые приборы и ставя вазы со сладостями. В белом струящемся платье с распущенными по плечам белокурыми волосами, она скользила среди лиственных гирлянд и зелени, как лесная нимфа, больше похожая на мифическое созданье, чем на реальность. Склонив голову набок, она оглядела шатер: нужно было добавить цветов на середину стола. Возможно, стоило небрежно бросить на серебристо-зеленую скатерть несколько роз? Раздвинув полотнища входа, она вышла в сад и там отобрала несколько роз. С цветами в руке она повернулась, чтобы идти назад, но тут заметила куст с алыми бутонами. Она стремительно протянула к ним руку и тут же с восклицанием ее отдернула, уколовшись острым шипом.

– Поделом вам. Вы этого добивались.

Оглянувшись, она увидела Пола. В строгом черном смокинге с белой манишкой, он выглядел еще более неприступным, чем когда небритый, в халате отрешенно шагал по комнате, диктуя свою пьесу.

– Мне показалось, что нужно еще немного цветов, - объяснила она. - Посмотрите на эту розу, какая она прекрасная.

– Прекрасная, - не отрывая глаз от Энн, Пол наклонился и сорвал белую розу. - Приколите эту к платью, Энн. Она похожа на вас!

Она, покраснев, взяла цветок и поместила его в легкие складки шифона на груди. Медленно подняла она голову, и он невольно сделал шаг вперед, протягивая руку к розе.

Из дома донесся какой-то крик, и они разом вздрогнули. Он тут же отшатнулся, на губах его застыла явно искусственная улыбка.

– Лучше вам прикрепить розу куда-нибудь еще. Это будет безопаснее.

– Я не хочу безопасности!

С этими словами она кинулась со всех ног в дом, ощущая спиной его пристальный взгляд.

Гости съезжались почти одновременно: большие американские машины, приземистые английские и превосходящий их всей своей старомодной элегантностью "ролле" 1930 года. К девяти часам вечер был в полном разгаре, буфетные столы быстро пустели, а положенный поверх лужайки паркет барабанно гудел под ногами танцующих.