Наверное, индивидуализм был фамильной чертой. Илья ощущал себя еще большим букой, настоящим изгоем. В юности Илья был шалопаем и прожить не мог без развеселой шумной компании. Сейчас Илья вспоминал те беспечные времена со странным равнодушием. Словно не с ним это было.

Ему казалось — чуть ли не полвека прошло с тех пор. Изменилось все. Друзей Илья растерял, любимую не уберег, зато заимел смертельных врагов и разучился расслабляться. Ровесники-приятели еще отрывались вовсю на вечеринках, надирались в хлам, весело проводили время с девчонками без отрыва от семейного фронта, брали от жизни все, что шуршало, булькало, блестело и шевелилось. А Илья в последнее время чувствовал, что ничего-то ему от жизни больше не нужно. Он свое получил. Полный набор даров свыше.

Осточертело терять все, к чему прикасаешься.

Илья даже как-то решил пожалеть себя: начал самозабвенно пить. Все было пофиг и даже полегчало как будто. Наверное, Илья через год спился бы совсем. Но однажды, пока он крепко жалел себя в ночном баре, брат, оставшись во время приступа без помощи, угодил в реанимацию. Жалость к себе у Ильи как рукой сняло. И всякую охоту к выпивке будто отрезало. Теперь только ухо востро, круглосуточно включенный мобильник под боком, список лекарств и экстренных телефонов в нагрудном кармане. И никаких капризов, пустых ссор, мелких обид и претензий. Нервы в кулак, терпение и еще раз терпение. Сначала он думал, что не сможет. Но выбор у Ильи был невелик: либо он справляется с новым жестким ритмом жизни, либо в скором времени остается один на этом свете.

Илья с удовольствием прикончил свой обед, и когда настала очередь кофе, немного огляделся по сторонам. В этом кафе он частенько встречал одних и тех же посетителей, и видеть знакомые лица было одной из приятных сторон полноценного обеденного перерыва. Хоть и не общаешься с человеком, и даже имени не знаешь, но его присутствие все равно что-то тебе дает, словно подтверждает, что и ты здесь не случайно, и что это правильно, и что все будет, как надо. Илья ловил себя на мысли, что становится немного мистиком.

На этот раз среди посетителей кафе Илья увидел новое, хотя и знакомое лицо. Мальчишка из группы Рубина что-то уплетал за обе щеки за столиком в углу и разговаривал со своим соседом. Илья знал лишь, что фамилия паренька Смирнов, и что он подает большие надежды. Однако вряд ли зарплата Смирнова позволяла ему обедать за двадцать баксов. Скорее всего, парнишка был приглашен своим спутником. Тот сидел к Илье спиной, но было видно, что он ничего не ел, просто беседовал с мальчишкой. Потом мужчина вынул бумажник, бросил перед Смирновым несколько крупных купюр, покровительственно коснулся его плеча, встал и направился к выходу.

Он прошел мимо столика Ильи, не обращая внимания на окружающих. Илья узнал его мгновенно. Это был крупный темноволосый мужчина, с которым Илья подрался в субботу под окнами Полины Крымовой. О происшествии напоминала все еще припухшая губа мужчины с запекшейся ссадиной. Илья невольно потер сбитые суставы на правой руке и сжал кулаки… Что ж, Питер и вправду большой город. Кого только не встретишь.

Смирнов же тем временем доел обед, рассчитался с подошедшим официантом и большую часть из оставленных темноволосым купюр убрал в карман.

Илья мог объяснить свою немедленно возникшую неприязнь к пареньку. В самом деле, кому приятно видеть, как кто-то мило беседует с заведомой сволочью и еще получает за это деньги. Но вот внезапную свою тревогу Илья никак не мог объяснить. Не нравилось ему то, что этот тип кормил обедом мальчишку. Совпадение, если оно было совпадением, уже само по себе было неприятным.

* * *

— Валерий Петрович, разрешите?

Казьмин был занят тем, что глазел в окно сквозь полупрозрачную занавеску.

— Конечно, Полина, проходите, присаживайтесь.

Он оторвался от окна и вернулся на свое директорское место.

— Я вас слушаю.

У Полины и так душа была не на месте, а теперь сердце и вовсе запрыгало в панике. Предсказать реакцию Казьмина было сложно.

Она раскрыла свою папку, вынула заявление и положила его перед Казьминым.

— И что сие? — Казьмин удивился, взял бумагу. Через пару секунд он отшвырнул листок от себя. — Что это значит?

— Я увольняюсь.

— Господи, что произошло? — испугался Казьмин. — Что случилось?

— Ничего особенного. Просто я так решила.

— Та-а-ак, — задумчиво протянул Казьмин и, оттолкнувшись, вместе с креслом немного отъехал от стола. — Неожиданно. Я бы даже сказал странно… Да что ж вы стоите? Садитесь, садитесь.

Полина, вздохнув, села и принялась смотреть на свое заявление. В поле ее зрения попадали только руки Казьмина, нервно сложенные на груди, и его серебристо-синий галстук.

— Итак, в чем причина вашего «собственного желания»? Неинтересные обязанности? Непосильный объем работы? Конфликт в коллективе? Придирки Рубина? Низкая зарплата?

Полина отрицательно качала головой вслед его словам.

— Тогда нет ни одного повода для такого заявления, — Казьмин брезгливо тронул ее листок за кончик, потом отбросил его подальше. — Есть, правда, еще вариант… Может быть, вам глубоко несимпатичен владелец компании?

— Бог с вами, Валерий Петрович, — нервно усмехнулась Полина.

Он встал, глубоко засунул руки в карманы, медленно обошел стол и остановился рядом с Полиной.

— Ну и почему тогда? — спокойно спросил он.

Она встала, положила папку на край стола.

— У меня личная причина.

— Ах, вот оно что… И какая же?

— А это обязательно, чтобы я ее озвучивала?

Казьмин несколько раз качнулся с носков на пятки, не вынимая руки из карманов, и фыркнул:

— Нет, мне это нравится!.. Разумеется, не обязательно. Если бы на этом месте оказался кто-нибудь другой, я бы не допытывался…

Он развернулся и прошелся туда-сюда.

— Но в данном случае я просто не могу удержаться, уж извини… Полина, я полагаю, твоя личная причина — это и моя личная причина. Или я не прав?

Переход на ты — это был сильный прием. Полина искренне надеялась, что Казьмин не станет делать ничего подобного. Ну что ему стоило продолжать играть одну из своих ролей, побыть безупречно-корректным и доброжелательным боссом… Так нет же.

— Кто-то не так давно сказал, что старается не смешивать то, что происходит в этих стенах, с тем… — начала Полина.

— Поздно, — перебил ее Казьмин. — В этот раз я плохо постарался.

Он чуть помедлил и добавил:

— Точнее, я и не собираюсь этому сопротивляться.

— А я все же попытаюсь.

Казьмин покачал головой:

— Я же понимаю, это заявление ты написала из-за меня. Я хочу знать почему. Почему одна-единственная утренняя прогулка наедине так напугала тебя, что ты решила бежать без оглядки?

Полина молчала, глядя в пол. На откровенность следовало и отвечать соответственно. Или не отвечать вовсе.

— Не хочешь принимать ухаживания тяжело больного человека с причудами? Только прошу, не лги мне.

Лгать Полина не собиралась. Но не говорить же ему о том, что любовь и жалость — это несколько разные вещи, и особенно мучительно, когда ты в точности не уверена, какое из этих двух чувств преобладает. Пришлось прибегнуть к другой правде, говорить о которой Полине тоже не хотелось бы.

— Я не хочу второй раз наступить на те же грабли, — сказала она, взглянув ему в лицо.

Казьмин вопросительно поднял брови и ждал.

— У меня уже был служебный роман, — сказала Полина и опять отвела взгляд.

— И что из этого?

— Он плохо закончился. Слишком плохо. Не смешивать работу и личную жизнь — это правильно. И поэтому уйти — это, мне кажется, единственный выход, — проговорила Полина, стараясь, чтобы ее голос звучал уверенно.

— Единственный выход? Выход из чего, прости? — холодно уточнил Казьмин. — Выход ищут, когда кругом проблемы. Какие такие проблемы я успел тебе создать? Чем я перед тобой провинился?

— Ничем.

— Боже мой… Неужели Илюха что-то отмочил?! — испугался вдруг Казьмин. — Он ведь такой у меня, он может… Всякую женщину, которая появляется на моем горизонте, сразу же норовит от меня отвадить… Да? Я прав?

А как было бы здорово пожаловаться сейчас на Власова. Сдать его со всеми потрохами, чтобы он не мучил людей своими идеями фикс… Невыполнимая мечта подразнила Полину, но она поспешно ответила:

— Нет-нет! При чем тут Илья? Он ничего такого не делал. И не говорил.

Казьмин развел руками и звонко хлопнул себя по бедрам:

— Ну, тогда я не знаю!.. Я ничего не понимаю. Это черт знает!.. Что могло произойти за двое суток? Служебный роман!.. Ну и что такого? Зачем все валить в одну кучу? Что было у тебя раньше, то было раньше. Было и прошло. Сейчас ты на другой службе, и это другой роман. Все — другое. Я — другой.

— Зато я та же самая, — прошептала Полина.

Казьмин нервно прошелся по кабинету туда-сюда.

— Валерий Петрович…

Он резко обернулся. Его губы обиженно дрогнули.

— Валера… — столь свободное обращение далось Полине с некоторым трудом, но оно того стоило. Взгляд Казьмина потеплел. — Валера, я просто пытаюсь поступить правильно. Понимаешь?

Он рванулся к столу, схватил заявление и медленно, демонстративно порвал его на мелкие кусочки.

— Вот как оно будет правильно, — жестко сказал Казьмин и швырнул обрывки в корзину для бумаг.

Полина молча проследила за белыми бумажными клочками. Совершенно неожиданно для себя она почувствовала, что рада такому «выходу». Выбор сделан без ее участия. Почему-то стало легче.

— Деспотизм тебе по должности положен? — проворчала она. — Или ты на самом деле такой, когда снимаешь все свои маски?

— Я не знаю, какой я на самом деле. В последнее время я сам себя не узнаю. Но тебя я не отпущу. Никуда. Возвращайся на место и работай, — отрезал Казьмин. Потом нервно потер подбородок, взглянул исподлобья и добавил мягко и виновато: — Пожалуйста.