— Вы оба еще слишком молоды, — заметил Лестер.

— Мне двадцать три года, — отвечал Уильфред, — а Эдифь только двумя годами моложе меня.

Леди Аделаида сначала покровительствовала этому плану. Если бы полковник Бордильон положил им содержание и если бы они, бедняжечки, довольствовались любовью в коттедже — пусть женятся; это принесет одно большое преимущество — удаление Уильфреда навсегда из Дэншельдского замка. Хитро представила она это Лестеру; она не говорила, что желает освободиться от Уильфреда, она была всегда осторожна на этот счет, и заставила Лестера разделить ее образ мыслей. Он объяснился с сыном.

— Но вы, наверно, дадите мне что-нибудь, сэр, — возразил молодой человек. — Я не могу быть обязан всем моей жене, даже если бы полковник Бордильон согласился на это.

Лестер заворчал. Он вовсе не был корыстолюбивого характера, но был так страшно стеснен. Он сказал сыну, как мало может назначить ему, постарается положить полтораста фунтов в год, более уже он никак не может. Уильфреду было лучше написать и объяснить полковнику Бордильону, почему он, Лестер, не может дать больше, и посмотреть, что скажет полковник.

Уильфред принял этот совет, и пока ожидали ответ от полковника, он нанял прекрошечный и прехорошенький коттедж и начал покупать самую необходимую мебель, а пока он и Эдифь жили в области золотых мечтаний. Увы, увы! еще до получения ответа пришло письмо от полковника к мисс Бордильон. Оно намекало на какое-то ужасное несчастье, но подробностей не сообщало.

Они были получены со следующей почтой. Полковник Бордильон разорился. Индийский банк, в который он отдал деньги, накопленные годами, обанкротился. Он не знал, получит ли он что-нибудь. Дела были чрезвычайно запутаны. В письме была вложена записка к Уильфреду и Эдифь, в которой полковник говорил, что он был бы в восторге от предполагаемого союза, и искренне давал им свое благословение, но помочь деньгами он не мог. Если его старый друг сквайр Лестер устроит для них дела на время, он, может быть, сделает что-нибудь впоследствии.

Уильфред Лестер сидел в мрачной задумчивости, держа письмо в одной руке, а пальцы Эдифь в другой. Это была прекрасная молодая девушка с золотистыми волосами.

— Решитесь ли вы начать хозяйство с двумястами в год, Эдифь?

Полное личико Эдифь засияло улыбкою.

— Я сделаю все, что вы хотите. Папа, наверное, не совсем разорен и после поможет нам.

— Смотрите, Эдифь, это обещание: сделаете ли вы то, что я сочту лучшим?

— Да, сделаю.

Она имела такое полное доверие к Уильфреду, что прыгнула бы вместе с ним в самую глубокую и темную яму. Все, что происходило в замке, вполне понималось в коттедже мисс Бордильон, и она, Эдифь, и Мария Лестер пылали тайным негодованием к леди Аделаиде за ее обращение с Уильфредом.

Уильфред отправился по железной дороге в Скэрборо, где Лестер и жена его поселились на время. Он отдал отцу письмо полковника Бордильона и спросил, что ему теперь делать.

— Было бы безумством жениться теперь, Уильфред, — заметил Лестер.

— Я не могу отказаться от нее, сэр. Я целых два месяца ночь и день бредил о женитьбе и я должен жениться. Я думал, что если вы вместо полутораста фунтов, обещанных вами, дадите двести, мы можем жить этими деньгами, пока не выйдет чего-нибудь получше для нас. Эдифь соглашается. Здесь много дичи; много рыбы, а дома дешевы в Дэншельде. Милый батюшка, я немногого прошу у вас. Не отказывайте мне. Вспомните вашу собственную молодость.

Он с волнением взял за руку отца. Лестер посмотрел на его умоляющее лицо. Оно было нежной красоты, точь-в-точь, как его собственное лицо, прежде чем заботы и седина посетили его; он видел горячую мольбу в темно-голубых глазах, и его собственные глаза вдруг помрачились слезами, и голос сделался хрипл.

— Я боюсь, что это будет чрезвычайно неблагоразумно, Уильфред. Подумай об Эдифь.

— Я думаю о ней, я прошу за нее столько же, сколько и за себя. Эдифь рассчитывала на этот брак столько же, сколько я. Вы сказали, что вы не имеете ничего против нее.

— Ничего против Эдифь; до сегодняшнего дня я всегда думал, что ты очень счастлив, получая ее руку. Мне было бы приятно видеть тебя женатым на ней сейчас, если бы позволили средства. Двести фунтов в год все равно, что ничего.

— Это немного для постоянного дохода, но после мы получим что-нибудь. Я получу какое-нибудь место, а полковник, надо надеяться, потерял не все. Не отказывайте мне, батюшка.

— Ну, Уильфред, я посмотрю, что можно сделать, — сказал Лестер, — но как я могу набрать тебе двести фунтов, я, право, не знаю. Когда, ты сказал, тебе нужно воротиться в Дэншельд, завтра утром? Я опять поговорю с тобою прежде, чем ты уедешь.

Уильфред Лестер счел это дело решенным и блаженствовал. Он встретился с приятелем, прежним товарищем по полку, который находился в Скэрборо; оба пировали вместе и были совершенно счастливы. Но каково же было разочарование Уильфреда на следующее утро, когда Лестер встретил его холодным взглядом и еще более холодными словами! Обдумав хорошенько все, он находил столь неблагоразумным подобный шаг, что должен был взять назад свое согласие. Глаза Уильфреда засверкали.

— И вы дадите мне только полтораста фунтов, сэр?

— Я не дам ничего, — холодно и спокойно сказал Лестер. — Мне жаль, что в первом порыве я не видал вчера чрезвычайного неблагоразумия этого плана. Я не могу одобрить ничего подобного и для тебя, и для Эдифь, не могу и не должен. Я напишу сегодня к лорду Иркдэлю, Уильфред, и спрошу, не может ли он достать тебе какое-нибудь казенное место. Он последнее время был полезен правительству и, может быть, его послушают.

— Лорд Иркдэль может просить для себя, — сгоряча сказал молодой человек не весьма почтительным тоном. — Я знаю, кому я обязан этой переменой — это все наделала леди Аделаида.

Упреки не могли принести ему никакой пользы, да Лестер и не стал бы их слушать; они расстались холодно. Уильфред побежал в гостиницу и высказал все свои обиды своему сочувствующему другу; офицер, который был очень молод и сам собирался жениться, воспылал негодованием и одобрил решительное намерение Уильфреда жениться на Эдифь, несмотря ни на что.

— Я сам бы это сделал, — сказал капитан, — честное слово, сделал бы, Лестер. Послушай, если пятидесятифунтовый билет может принести тебе пользу, он теперь со мной, и ты можешь взять его взаймы на сколько тебе угодно.

Никто не может сомневаться, было ли принято это предложение. Уильфред Лестер счел себя богачом и воротился в Дэншельд с торжеством, с позволением в кармане венчаться без оглашения в церкви и открыто потребовать, чтобы Эдифь сдержала свое обещание.

Я не стану защищать их за сделанный ими шаг. Это был самый сумасбродный шаг. Мисс Бордильон отговаривала их, убеждала понять страшное неблагоразумие этого намерения, если уж ничто другое, и подождать, по крайней мере, новых известий от полковника Бордильона. Уильфред не слушал, тайный голос как будто шептал ему, что, если он расстанется теперь с Эдифью, то расстанется на несколько лет, а может быть, и на всю жизнь; кроме того, он представлял Эдифь — и сам действительно так думал, — что когда они обвенчаются, отец их смягчится и даст им по крайней мере полтораста фунтов в год. Таким образом, приготовления продолжались.

Через несколько дней карета мистера и леди Лестер, ожидавшая их у станции, подъехала к Дэншельдскому замку. Был прекрасный сентябрьский вечер, и косые лучи западного солнца падали на прелестное личико леди Аделаиды, когда она вышла из кареты. Лицо ее действительно еще было прелестно — щеки имели нежный румянец, волосы походили на шелковистые и золотые нити, — но оно имело изнуренное и утомленное выражение.

Она тотчас пошла в свою комнату одеваться к обеду; ее французская горничная мадмуазель Селина торопливо снимала с нее дорожную шляпку и шаль и начала суетиться около нее с извинениями. Извинит ли миледи, что она без чепчика? Случилось одно неприятное обстоятельство: она потеряла ключи от своих чемоданов и не может отпереть ни одного; будет ли миледи так добра, чтобы извинить ей это?

Миледи было все равно, в чепчике или без чепчика мадмуазель Селина. Она с нетерпением желала поцеловать своих детей и очень рассердилась, что они ушли гулять со своими няньками, а леди Аделаида была не такого характера, чтобы спокойно принимать эти безделицы.

— Поскорее причешите мне голову, — сказала она сердито, и это было единственным ее ответом.

Селина только что кончила чесать голову и подала платье, когда вошла Тифль. Ключница состарилась больше своей госпожи, но сердитые лица стареют удивительно быстро. Она не забыла свою прежнюю привычку потирать руки и вошла, потирая руки, тихими шажками, в богатом черном шелковом платье.

— Как вы могли отослать детей гулять, когда вы знали, что меня ожидают, Тифль?

— Миледи, они ушли по милости кого-то другого, а не меня, — отвечала Тифль. — Я не имею никакой власти при мисс Лестер, а она пришла сегодня и сказала няням, что стыдно держать детей в такую прекрасную погоду, и приказала вести их гулять. Можете уйти, я подам миледи перчатки и все другое.

Последняя фраза, сказанная резким тоном, была обращена к Селине. Обрадовавшись, что может уйти, вероятно для того, чтобы искать свои ключи, горничная исчезла. Тифль заперла за нею дверь и воротилась к леди Аделаиде, подняв кверху руки и закатив под лоб глаза.

— О, миледи! какие ужасы узнала я сегодня! Меня так и перевернуло всю от негодования — если я смею это сказать — при мысли, как вас и сквайра обманули. Ведь эти две низкие твари хотят обвенчаться потихоньку.

Леди Аделаида, вероятно, догадалась, о ком она говорит. Уильфред был прав в своем предположении: это его мачеха заставила отца не давать согласие на его брак. Она действовала из чистого эгоизма, она боялась, чтобы Лестеру не пришлось содержать молодых супругов, она жалела двухсот фунтов в год, которые будут отняты и от ее детей, и от ее собственного мотовства.