Генри Вуд - Присяга леди Аделаиды

— Обещаю, Джоффри. Я знаю, что я неблагоразумна, обещаю все.

Лорд Дэн знал, что он может безусловно верить ей. Она не была благоразумна, как сказала. Она была старше брата, но ею легко было руководить, и она всегда уступала его советам с полным и простодушным доверием ребенка.

Обратили ли вы внимание на одно замечание мисс Дэн в вышеприведенном разговоре? Оно относилось к леди Аделаиде Лестер, и мисс Дэн сказала, что она изменилась, была худа, бледна и как будто утомлена до крайности.

Когда проходили дни и недели, другие начали замечать то же. Леди Аделаида страдала чем-то. Она была счастлива с Лестером, насколько мог видеть свет, но в ее обращении была какая-то небрежная апатия, которая не согласуется с счастьем. Одна странность появилась в ней, которая не замечалась прежде. Когда подходили к ней, она вздрагивала, как от испуга, и несколько минут не могла оправиться от волнения. Не сделала ли она ошибки, выйдя за Джорджа Лестера? Не убедилась ли она в этом теперь, когда было уже слишком поздно? Лорд Дэн, ее прежний возлюбленный, предупреждал ее, что ее жизнь, если она выйдет за Лестера, будет продолжительной неудовлетворенной тоской, с желанием избавиться от жизни, которую она наложила на себя. Сбылось ли его предсказание? Действительно, как будто какая-то странная тоска по чему-то, чего у нее не было, тяжело лежала на ней. Проницательный наблюдатель не мог сомневаться, что леди Аделаида была разочарованной, недовольной женщиной, которую преследовала какая-то мрачная тень. Может быть, это пройдет от исцеляющего влияния времени.

Только один человек не видел и не подозревал этого — Лестер. Любовь его к жене была истинной страстью, в которой терялись все обыкновенные наблюдения. Он жил только для того, чтобы любить ее, изучать ее желания, повиноваться ей, как невольник. Ее малейшая воля была законом, самое ничтожное ее желание исполнялось. Это непременно должно было сделать ее повелительной и требовательной, но Лестер был слишком поглощен настоящим, чтобы думать о будущем. Он никогда не подозревал, что она была несчастлива. После замужества здоровье ее сделалось довольно слабо, именно настолько, что любящий муж мог этим объяснить ее уныние, и он предполагал, что когда к ней возвратятся силы, а несчастья Дэнского замка сделаются отдаленным прошлым, то прежняя веселость и остроумные выходки опять вернутся к ней.

Уильфред Лестер воротился в Рёгби; Мария жила в Клифском коттедже под надзором мисс Бордильон. Любовь Лестера к детям сделалась чувством слабым от страстной любви к его молодой жене. Он никогда не выказывал к ним большой нежности, а, вероятно, теперь его жена могла бы совершенно отвлечь его от детей, если бы захотела.

— Оставить Марию дома с гувернанткой или отдать ее к мисс Бордильон? — спросил Лестер жену по возвращении из Парижа.

— Отдай ее к мисс Бордильон, — тотчас отвечала леди Аделаида, — на мне не будет лежать ответственности и нам лучше быть одним. Она ведь может гостить у нас иногда.

Итак, Лестер условился с мисс Бордильон и платил ей за Марию столько же, сколько платил бы в первоклассную школу, и замок сделался свободен.

В одно утро Софи Деффло пришла к своей госпоже и сказала, что она надеется, что миледи позволит ей оставить ее так скоро, как только это будет удобно.

Леди Аделаида, удивленная и рассерженная настолько, насколько что-нибудь могло удивлять и сердить ее теперь, спросила довольно колко, что такое хочет сказать Софи, и Софи с совершенным спокойствием отвечала, что она решилась выйти замуж за Ричарда Рэвенсберда.

— Рэвенсберд держит гостиницу «Отдых Моряков»? — воскликнула леди Аделаида.

— Точно так, миледи, вот уже три месяца, и у него очень хорошо идут дела.

— Но, Софи, вы, наверно, не захотите стоять у прилавка и наливать эль посетителям?

— А почему же нет? — сказала Софи. — Мне кажется, именно такая жизнь придется мне по вкусу, миледи.

Леди Аделаида сделала движение презрения; конечно, о вкусах спорить нельзя.

— Но будете ли вы любить Рэвенсберда? — спросила она. — Он такой некрасивый.

— Я говорю это ему каждый день; но, миледи, я не нахожу, чтобы он был очень некрасив. Случалось и прежде, — прибавила смелая Софи, что жены были счастливее с некрасивыми мужьями, чем с красавцами. Во всяком случае, я намерена попытаться, когда ваше сиятельство выберет себе другую горничную.

Это выражение не совсем понравилось леди Аделаиде, и она надменно сказала Софи Деффло, что та может уйти хоть сейчас. Если бы Софи исполнила буквально слова своей барыни, леди Аделаида не знала бы, как обойтись без нее или кем заменить ее, но тут явилась Тифль с своими почтительными манерами и своим маслянистым язычком. Если миледи угодно, она заступит на место Софи; она знает все обязанности горничной; должность ключницы не так многосложна, и у ней остается много свободного времени. Даже друзья Тифль удивились бы, услышав, что она охотно предлагает взять на себя двойную обязанность; но Тифль была себе на уме: для того, чтобы выгнать независимую Софи Деффло из дома, Тифль натрудила бы себе пальцы до костей; для того, чтобы приобрести больше влияния над своей уступчивой молодой барыней, она согласилась бы трудиться целый век. Для этого не было большой возможности пока тут была Софи, и Тифль помогла ей выбраться поскорее. Она жила в постоянном хроническом бешенстве на Софи, потому что Софи отвергала власть ключницы, которую та так хитро распространяла на всю прислугу.

Таким образом, Софи Деффло сделалась женою Ричарда Рэвенсберда и заняла свое место у прилавка о десяти часов утра на другой же день после свадьбы со всем хладнокровием и непринужденным самообладанием француженки, а Тифль поступила в горничные к леди Аделаиде. Это было сделано на время, пока леди Аделаида отыщет кого-нибудь вместо Софи; но Тифль сделалась так восхитительно полезна, что леди Аделаида не торопилась начать искать. Тифль умела сделаться совершенно необходимой своей барыне и сообщала ей бесконечное множество сплетен о прислуге, о мисс Бордильон, а особенно об Уильфреде Лестере. Тифль имела намерение с самого начала восстановить свою госпожу против этого ничего не подозревавшего молодого джентльмена, и она сделала это.

Таким образом, проходили месяцы, и лорд Дэн уехал в свое продолжительное путешествие на континент; только Брефф и еще двое слуг оставлены были в замке. Мисс Дэн осталась в маленьком домике, обвитом плющом, с своими птицами и цветами, с своей новой коляской, с своей гитарой и с мистрисс Нокс, почтенной пожилой дамой, которая, прежде была ее гувернанткой. Рэвенсберд с женою поживали себе прекрасно в «Отдыхе Моряков», а Тифль все более и более вкрадывалась в доверие к своей госпоже.

Немало суматохи поднялось в Дэншельде, когда привезли разносчика, арестованного в Грит-Кросс. Один усердный полисмен, приметив, что наружность этого человека согласовалась с описанием того, которого предполагали убийцей Гэрри Дэна, привез его в Дэншельд. Однако когда послали за Дрэком, он объявил, что это не тот человек, который спорил с лордом Дэном, и сквайр Лестер это подтвердил. Оба разносчика были высокие, толстые люди, но лица были совсем другие, сказал Лестер; этот был довольно приятной и, казалось, честной наружности человек, другой был наружности самой неприятной; итак, этого человека освободили, как Рэвенсберда.

— Попадется ли вам когда настоящий, Бент? — спросил Лестер сержанта.

Бент покачал головой.

— Я, право, не знаю, что мне думать, сэр. Человек этот спрятался, это правда, но такие вещи обнаруживаются рано или поздно. Я полагаю, сэр, ваша супруга никогда вам не говорила о происшествии той ночи?

— Никогда. Это не может быть для нее приятным предметом разговора.

— Это очень странно, но я никак не мог выкинуть из головы в то время, что ее сиятельство знала более, чем сказала вам, — продолжал сержант.

Лестер обернулся к говорившему, и надменное выражение на лице его начинало уступать удивлению.

— Леди Аделаида ведь, кажется, присягала, сержант.

— Я это знаю, — отвечал сержант.

— Стало быть, этот вопрос вам не следует больше поднимать. Прощайте, Бент.

— Я знаю, что не следует, — рассуждал сам с собою сержант, сделав прощальный поклон Лестеру. — И пользы-то никакой не будет, если бы я и поднял. Но я знаю одно: с тех пор, как я служу при полиции, эта женщина из всех женщин, которых мне случалось допрашивать, одна, несмотря на свою присягу, поставила меня в тупик. Я сам готов присягнуть, что леди Аделаида себе на уме.

Таким образом, шли дела в Дэншельде. В следующие девять или десять лет не случилось никакой перемены, на которой нам следовало бы остановиться. Вы подумаете, что девять или десять лет очень длинный период. Это правда, но он не казался таким длинным действующим лицам. А потом важные события наступили разом.

Вы заметили, что в последней главе употреблено выражение «девять или десять лет» и, может быть, думаете, что это сказано без особого намерения; но это сказано с намерением: хотя рассказ окончательно и быстро пойдет вперед о конце десятого года, но мы должны прежде всего обратить внимание на то, что случилось в конце девятого.

Дэншельдский замок был полон веселых голосов: у леди Аделаиды Лестер и ее мужа было шестеро детей. Они не принесли с собой спокойствия, потому что повлекли лишние издержки. Лестер был теперь человек озабоченный, постоянно думавший о том, как ему свести концы с концами. Но он все еще верил в свою жену и любил ее так, как любят немногие мужчины, дожившие до его лет.

А она? Ах, право, я не знаю, что сказать. Если бы я сказала вам, что она была дурной женой для Лестера, вы могли бы это принять с ошибочной стороны. Она была для него верною женой, но весьма бездушной.