Маргарита Южина - Пришел, увидел, соблазнил

Дома все еще горел свет.

– Мам, ну чего ты опять не спишь? Ложилась бы, опять меня ждала, что ли? – появился он в прихожей.

Ему навстречу из комнаты выпорхнула мать с очередной омолаживающей маской на скулах:

– Ромчик! Вы что... поссорились с Женечкой?

– Ма, чего ты вся в огурцах? – ткнул сын матери в щеку. – Скоро котлеты на лоб лепить начнешь...

– Ты хочешь котлет? – тут же всполошилась мама. – У нас есть, я сейчас в микроволновку их суну, минута делов. Давай, раздевайся.

– Да не надо ничего, – поплелся Ромка к себе в спальню. – Мам, расскажи лучше... а отец был намного тебя старше?

Мать подошла к сыну, устроилась на краешке дивана и пытливо посмотрела ему в лицо.

– Вы точно поссорились, – твердо заявила она. – Но ты не расстраивайся, ссоры случаются. Мы вон тоже с тетей Алисой поссорились, а потом...

– Мам! Ну я ж спросил! Ты меня совсем не слушаешь?

– А какую глупость ты спросил? – насторожилась мать. – Где твой отец?

– Да знаю я – где, он у меня подводником был, и все всплыли, а он один затонул, – поморщился Ромка. – Мам, заметь, я даже никогда не спрашиваю – как это ему одному удалось утонуть в подводной лодке. В бассейне, что ли, утоп?

– Н-ну... это трагическая история, – мгновенно опечалилась мать. – Он был героем! Подводником и...

– Да я помню, а в прошлый раз ты говорила, что он был полковником милиции и погиб при задержании. А еще ты мне рассказывала, что мой отец был известным шахтером и погиб при исполнении долга. И опять же, заметь, я тактично не уточнил – кому до такой степени мог задолжать мой отец в шахте.

Мать опустила руки.

– Ну что, тебе было бы легче, если бы я сказала, что твой отец был прожженным бабником, а я была беспросветная дура?

– Ну... но это хоть правда, – дернул ее за руку сын. – А он был старше тебя?

– Не помню, если и старше, то не намного...

– Ма, да ты не переживай, ты у меня все равно самая молодая и красивая. Непонятно, и куда только мужики смотрят?

– Нет, милый мой, теперь они смотрят куда надо, но... У меня уже есть один мужик! Вот он, развалился на диване, даже раздеться не соизволил и изводит мать непристойными вопросами! А мне уже давно пора спать, между прочим!

– Конечно... конечно. Иди спи, только не забудь, что у тебя вся личность в овощах, не смоешь – утром прорастут.

А в доме Жени еще вовсю шло веселье. Нет, дядя Жора уже давно и крепко спал, рядом с ним устроилась и тетя Маша, но в маленькой комнате, на «женской» половине с болью ваяли красоту.

– Наташа, ну не дергайся, потерпи еще маленько! – порхала возле сестры Женя. – Вадим, ну скажи ей!

– Наталья, не буянь!.. Ей нужен наркоз, сейчас водку принесу.

– Куда ты рукой в рюмку? – испуганно верещала Наталья. – Как я пить буду?

– Какое «пить»! Это тебе на брови!

Заросшие брови редели, уже показалась красная, воспаленная кожа, и было уже жутко больно, но девица терпела. Да и как не терпеть, если рядом с ней сидит Вадим и терпеливо держит ее за руку.

Вадим и в самом деле уложил свою ладонь на здоровенную ручищу Наташи, но это не мешало ему переглядываться с Женей и весело фыркать.

– Женька! Ну ты ей вторую бровь криво дергаешь! – шутливо ругал он младшую сестру и успокаивал старшую: – Не переживай, Наталья, когда она уснет, мы ей вообще все брови сбреем.

– А может, ты завтра поведешь меня в ресторан? – ковала железо, не отходя от кассы, краснобровая Наталья.

– Наташенька! Ты ж знаешь, я готов на любую тусню! – с готовностью прижал руки к сердцу братишка, освободив Натальину ладонь.

– Ой! Ой, как больно! – вдруг завопила Наталья. – Вадим, положи руку, где была. Мне тогда легче...

Вадим тут же брякнул руку обратно, поймал насмешливый взгляд Жени и скорбно уставился старшенькой сестричке в лицо – сочувствовал.

– Значит, завтра же в ресторан, – решила закрепить позицию Наталья. – Жень, а где у вас хорошо кормят? И чтоб недорого.

– Ха! Ты сказала – чтоб хорошо и недорого! – хохотнула Женька. – Не знаю, мы всегда в «Отрезанный ломоть» ходим. Сейчас он, правда, по-другому называется, «Ночная магия». Но раньше там была студенческая столовая «Отрезанный ломоть», вот туда.

– Нет, ну зачем нам столовая, – сквасился Вадим. – Нам нужно поприличнее.

– Да! Я у мамы деньги возьму, она даст, и сходим в нормальный ресторан!

Женька с Вадимом переглянулись. И он, и она понимали, что ресторан обсуждается вовсе не для Наташенькиного посещения.

– Ну а если поприличнее... Самый приличный – это «Млечный путь», там все так – ум-м-м! Только там вообще все дорого, и не всех пускают.

– А кого пускают? – в один голос спросили Вадим и Наталья.

– Ну... я не знаю, там только за вход надо несколько тысяч оставить... Меня Ромка водил, понравилось.

– Значит, «Млечный путь», – решил Вадим. – А то какие-то «Отломанные куски»!

– И когда мы пойдем? Завтра? – заблестела глазами Наташенька.

Родственники уставились в изумлении – они будто бы только сейчас обнаружили, что с ними находится кто-то еще.

– Нат, ты извини, конечно, но... какой тебе ресторан? – скорбно спросила Женя. – У тебя ж завтра весь лоб красным будет.

– Наташенька, я специально ради тебя... задержусь! – опять прижал руку к груди Вадим. – И мы непременно... А зачем тебе в ресторан? Мы замечательно можем посидеть в моей машине. У меня там такие диски!

Наташа была готова и на машину. Она вообще сегодня чувствовала себя царицей вечера. Женя только фыркала, старательно работала пинцетом и ловила на себе теплый взгляд Вадима. И как же это здорово, что у Наташки такие широченные брови! Были бы они тоненькие – раз дернул, и все! И разбежались, а так... И пусть он держит за руку Наташку, зато... Ну разве ж он дарит ей такие взгляды?

Экзекуция завершилась глубокой ночью. После этого все втроем уселись за стол, тихонько, чтобы не разбудить дядю Жору, выпили за Наташкину красоту, а потом... потом Женя пошла мыть посуду, а Наталья с Вадимом стали растаскивать супругов по спальным местам. Все же было решено маленькую комнату опять считать женской половиной и снова запретить туда вход мужчинам. Кстати, такое решение принял сам Буранов, девушки вовсе не настаивали на такой строгости, но... лозунг «Не путать родственный клан с вертепом!» все же был актуален.

Поздно ночью Наталья толкала мать к стене и не могла заснуть. То матушка скидывала на нее свои ноги, то храпела в самое ухо, а то в голову Натальи лезли всякие мысли. Ей вдруг вспоминалось, как держал ее за руку Вадим, как он говорил ей что-то на ухо, когда они танцевали... ее поясница, кажется, все еще ощущает тепло его ладони, нос еще чувствует его удивительный запах, а сердце... сердце прямо-таки разрывается от нахлынувшей любви.

«Черт, плохо, что брови уже выщипали, я бы за-ради него даже зубы дергать пошла. Коренные. Без наркоза. Может, сказать, что надо ресницы проредить? Или челку? Пусть он опять меня за руку держит», – думала Наталья, беспокойно ворочаясь под одеялом.

Женя лежала в этой же комнате и тоже не могла уснуть. Она то вздыхала, то улыбалась, испытывая непонятную, глубокую радость. То ей виделся Ромка с грустными глазами, в ушах звенели его слова: «Что с тобой сегодня?», и ей становилось так горько, что хотелось плакать. Она не хотела предавать Ромку! Он же... он же такой близкий, родной! Но... но тут же всплывало перед глазами лицо Вадима, и где-то глубоко в груди разливалась сладкая истома. Как он на нее смотрел! Тогда, когда держал Наташку за руку... Ромка никогда на нее так не смотрел, у него нет такого взгляда, такого, который... который будто обволакивает, и ты ничего не видишь, только серый омут, только эту усмешку, только этот хищный прищур... а потом усмешка исчезает, и это уже не хищник... нет, это самый... самый родной, такой близкий... кажется, он зовет, ведет... и такое счастье! Такое... а потом наваждение исчезает, и снова хитрая усмешка... Ф-фу– ты...

Вадим рухнул на широкий, застеленный хрустящей простыней диван и закрыл глаза. Ну что ж, у него день сегодня удался. Женечка все же выпроводила своего парнишку. Между прочим, напрасно, неплохой был бы для нее муж. Но... в конце концов, Вадим еще и сам не решил, может быть, он и сам на этой сестричке женится. А что? Будет хорошо воспитанная жена, стирать станет, варить, встречать мужа с немым обожанием, вместе с ним смотреть телевизор, ходить в гости к маме и научится вязать. Господи ты боже мой, скука-то какая. Потом она подрастет, повзрослеет, может быть, родит ему парочку детишек, нет, не «может быть», эта точно родит и в один прекрасный день вырастет окончательно. То есть поймет, что ей хочется его любви, его внимания, ей не понравятся его долгие отлучки, его задержки на работе, его походы в рестораны с «коллегами», начнутся скандалы, упреки, беседы на тему «Ты испортил мою жизнь» и «Я отдала тебе свою молодость!». Боже, как это все неинтересно, нудно, как напрягает, и все это уже было, было, было... Нет уж, Женечка, лучше ты останешься в воспоминаниях славной, веселой девочкой. В общем-то есть еще два дня, а потом... Но зато какие это будут дни!

Больше господин Буранов не мучил себя раздумьями – сон, он куда полезнее для организма.

Угомонились все только после трех. Но уже в семь часов Буранов открыл глаза. Обычно дома в это время его будила матушка. И ее не смущало, что этот день, быть может, выходной и что сыну можно спать до полудня, нет! Ровно в семь она его настойчиво будила, потом он с закрытыми глазами выпивал кружку горячего чаю, который просто ненавидел, и уже после, с чистой совестью, мог поспать еще несколько часов.

Сейчас его никто не будил, но глаза сами собой открылись. И вообще... не спалось. Вовсе не из-за того, что грызли какие-то раздумья, ерунда. Просто Буранов привык спать на широкой кровати, чтобы можно было раскинуть руки, а здесь руки все время утыкались в спинку дивана. К тому же уши рвал дикий храп дядюшки Жоры. И потом, даже спросонья Вадим прекрасно понимал, что еще час... другой, и вокруг него хороводом заснуют домочадцы, будут на цыпочках толкаться возле дивана, у них появятся какие-то дела, начнут шептаться, грохать кастрюлями, и тогда уже – прощай, спокойный сон. Не станешь же ты свободно храпеть, когда на тебя пялятся несколько пар глаз восторженных воздыхательниц. Не только в женщине, но и в мужчине должна быть какая-то загадка, даже самая банальная – чтобы тебя не разглядывали сонного, в нательном белье.