У самой общаги до меня дозвонилась коменда. Я вспомнила, что должна была уже приступить к уборке в восьмом блоке.

— Варвара Сергеевна, — с трудом произнесла я, борясь с желанием разбить телефон о бордюр, — я не могу сегодня... мне плохо... можно я...

— Алина, — вздохнула в трубку' коменда, — был бы на твоем месте другой человек, я бы не поверила, но тебе верю. Ладно, у Гнатченко и Каракяна тоже выходной сегодня. У них... свои обстоятельства. Завтра с утра чтоб были на месте все трое.

Я сидела на кухне, глядя на клубнику, и думала. Проблема не в том, что Кутихина именно такая, какой ее описывала Кира, проблема в том, что она гораздо хуже. А я... я ничего не могу' ей противопоставить. Я взяла и отбила у нее парня. Сначала он мне нравился, а потом, когда я узнала, что он свободен, отпустила себя на волю и позволила влюбленности расцвести махровым цветом. Пу'сть Андрей сам в Наде разочаровался, пусть она его ни в грош не ставит, неважно. У меня тоже рыльце в пушку. Я могла бы не подслушивать дальше, а выйти из примерочной, постучаться и сказать:

— А ну' выйдем поговорим! Кого ты там шнягой назвала?

А я не вышла, потому что мне было... очень стремно. Я знаю, что бы сделала Надя: она посмотрела бы на меня из-под ресниц и с насмешкой протяну'ла:

— И какие претензии? Что заслужила, то и услышала. Я своего парня к тебе ушиться посылала, а не в постель.

Или что-то в этом роде. И что бы я сказала в ответ? Между’ мной и Андреем еще ничего серьезного не было, но... меня трясет всю, когда он близко! Я плавлюсь от нежности, от восторга, от его запаха, от восхищения его глазами, руками, голосом. Целый день бы на него смотрела, и мне все равно было бы мало! Я мысленно ему себя целиком отдала и обратно не попрошу. Почему же так омерзительно на дупле?

В голове вертелись хлесткие эпитеты Кутихиной, мне каждое ее слово в память впечаталось. Постепенно чувство вины стало отходить на второй план, на первый вышла злость. Что она от меня получила? Чем заслужил Андрей мои зу'бки, ножки... что там еще? Создавалось ощущение, что меня отымели, а я не понимаю, когда и как. Пятьдесят процентов доверия, а один процент как раз, видимо, пошел на то, от чего мне сейчас так хреново. Как бы мне хотелось вернуть все назад, в те первые дни общения с Андреем, когда я еще ничего не знала. Рука сама собой потянулась к клубнике. Я поняла, зачем ее кутила - мне подсознательно захотелось спрятаться от всех, кроме Андрея, как тогда. Чтобы опять шутить, подтрунивать друт над друтом, чувствовать, что мы что-то друг для друга делаем, что-то нужное, важное.

В дверь вежливо постучались.

— Открыто, — сказала я, глядя на клубнику.

Это не Андрей, их с практики раньше шести не отпустят. И точно, в дверях стоял наш сосед по аппендиксу Мисак. Каракян загляну'л в блок, протяну'л:

— Ты одна? А Кирюха где?

— Уехала, — ответила я.

— Не пруха. А ты чего?

— Я? Ничего.

— Идем к нам, у нас отходная.

— Куща отходите?

— Коменда нас из блока выгоняет. Пойдем, Еж. Грустно. Все разъехались, выпить не с кем. На двоих не то. У нас вино есть, нормальное, домашнее, я сам из деревни привез, отец делал.

— Эй! — в дверь мимо Мисака ворвался Емеля, вырвал у меня клубничку, ничего другого не придумал, как отправить ее в рот. Энергично жуя, поинтересовался: — Кукухой поехала? Тебе ж нельзя!

— Нельзя, — согласилась я грустно.

Гнатченко внимательно заглянул мне в лицо:

— А, понятно, депрессуха? Пошли выпьем.

— Мне вино тоже нельзя. Я от него сразу вырубаюсь.

— А водку? Ну так рванули! Все равно никого нормального, кроме тебя, в общаге не осталось. Одни преподы и аспиранты.

— Ну спасибо за комплимент, — вздохнула я, поднимаясь. — Клубники хотите?

— Возьми в качестве закусона. А ничего посерьезнее нет? Жрать охота.

— Могу макароны сварить, — я потрясла пачкой «ракушек». — И запечь с сыром.

— Нормулёк! — оживился Емеля.

В блоке у парней выяснилось, что неразлучных друзей расселяют по разным комнатам. Я сказала, что это хорошо: большинство блоков в нашем аппендиксе были для семейных преподов, гостиничного типа, две маленькие комнатки и крошечная кухонька, а Гнатченко и Каракян жили в однокомнатном угловом закутке, чуть ли не друг у друга на голове.

— Если в одном блоке поселят, в одной комнате, то хорошо, — сказал Мисак, вертясь у плиты и принюхиваясь к парку от макарон. — А сюда препода какого-то вселяют. Он один, без жены. Вроде будет вести инфотейнмент(*) по выбору и что-то еще. Ну чё, готово?

— Почти, — сказала я. — Что сидите? Разливайте.

* - способ подачи теле- или радиовещательного материала, который нацелен как на развлечение, так и на информирование аудитории

20

С водкой в тот вечер у нас как-то не срослось. Я долго скорбно смотрела в стакан, но отпить так и не решилась.

— Э-э-э... — протянул Каракян, понаблюдав за моими мученьями. — Я же говорил, девушкам - компотик.

И плеснул мне вина. Я повертела стакан в руке, глядя на лампочку через рубиновую жидкость, понюхала. Красиво, до щекотки в носу пахнет спелым виноградом. Отпила глоток. Сладко, терпко. Второкурсники уминали макароны с сыром, печально вздыхали и поглядывали в угол, где Эверестом возвышались мятые вещи и обувь. Вид у парней был похоронный.

— Да ну вас, — сказала я, — взбодритесь.

— Ты не понимаешь, Еж, — грустно сказал Гнатченко, — тут для нас особое место, место силы.

— Ага, — сказала я, чувствуя, как под действием домашнего «компотика» грызущие мой мозг мысли потихоньку отступают. — Знаю я, в чем ваша сила. У вас под балконом пристройка: спрыгнул на крышу - и считай, на улице. И обратно легко залезть можно, по решетке на заборе.

— Обратно зимой сложно, когда решетка скользкая, — Мисак сначала заспорил, потом вспомнил, что халява с неограниченным входом-выходом из общаги в любое время дня и ночи закончилась, и погрустнел. — Вот на фига пре поду такой маленький блок?

— Может, он т>т тоже деньгу зашибать захочет? — ехидно заметила я.

Мы-то с Кирой знали, что пацаны на своем балконе бизнес делали: пускали опоздавших в любое время суток, тех, кому не .улыбалось в толстой амбарной книге у бабы Даши каждый раз писать объяснительную - что, почему, как посмел. Днем у пацанов тариф был сотня, вечером - трояк. А что? Отличный мани-мейкинг, не хуже моего с Дэном. В общем, мы друт друга понимали. (Дэну, кстати, пацаны о балконе не говорили, я запретила, под страхом смертной казни - сгущенку терять не хотелось).

— Кирюхи на вас нет. И, кстати, где наш вантус?

— Пей давай, — вздохнул Мисак, — все вернем, мы честные.

— Угу, как же.

— Дождь, — уныло сказал Емеля, глядя в окно. — Чуто, это надолго. Хана лету'.

— Зато не жарко, — я отхлебнула еще глоточек... и на этом моменте летопись посиделок у соседей в моей памяти обрывается.

Мне снились голоса.

... не поили мы ее, она реально пробку' от бутылки понюхала и отру'билась! — гудел один голос.

... реально пробку! — поддакивал второй.

... умереть хотите, дерзкие? — рычал третий голос.

... мы ее даже пледиком ужрыли, чё?!

... да она сама расстроенная пришла! при чем здесь мы?!

... чем расстроенная?!

... да мы откуда знаем?! когда засыпала, порола что-то об одном проценте, ну' типа один процент из пятидесяти, но в нем вся соль, матешу не сдала, что ли?

Я пыталась опознать голоса. Первые два знакомые такие, а третий... милый, даже родной. Потом меня ку'да-то несли. Мне не хотелось переезжать с пацанами в другой блок. И я попыталась протестовать.

— Никуда ты не переезжаешь, — сказал милый, родной голос. — А спать будешь у себя. И я тут у тебя... на полу посплю.

— Это хорошо, — сказала я, всхлипывая. — Не надо сгущенки, просто обними меня покрепче. Мне так грустно. Я хорошая. Зачем они со мной... так?

— Ты хорошая, — сказал голос после паузы. — Очень хорошая. Самая лучшая. Я тебя люблю. Спи, Ёжик.

Меня укрыли чем-то мягким. Мне стало спокойно, тепло и уютно, я окончательно провалилась то ли в сон, то ли в усталое забытье.

Я проснулась резко, как от толчка. Села на кровати. В голове было ясно, вспомнилось все: и разговор Кристины и Кутихиной в магазине, и соображалово на троих в соседнем блоке. За окном шумел дождь, потоки воды лились по стеклу, свет от уличного фонаря и луны играл полосами на шторах. В этом свете лицо Андрея, лежавшего на полу на одеяле с руками под головой казалось очень серьезным. Глаза у него были открыты.

— Как ты меня нашел?

— У этих акробатов? Так это общага. Все всё обо всех знают.

— Да, все, всё и обо всех. Нам надо поговорить, — тихо сказала я.

— Что случилось вчера? — с тревогой спросил Андрей, садясь.

Я вздохнула и пересказала подслушанный в примерочной разговор. Андрей слушал меня, сжимая ладони в кулаки. Уточнил только:

— Она сказала, что добилась своего, и это скоро выстрелит?

-Да.

— Я должен идти.

— Куда? — испугалась я. — Два часа ночи.

— Неважно. Нужно остановить все это, пока не поздно.

— Да что?!

— Мы договорились, но она не сдержала слова.

— Андрей, ну куда ты пойдешь сейчас?! — я вскочила и схватила его за руку. — Общага закрыта, баба Даша проснется - скандал устроит! Дождь льет как из ведра! Зонт у тебя есть?

Он стоял посреди комнаты, уже одетый, с ключами в руке. Я вытащила ключи из его пальцев.

— Нет. У меня нет зонта, — медленно сказал Андрей, глядя мне в лицо. — Аля, я просто очень хочу быть с тобой. Ты должна понять. Хочу остаться. С тобой. Только с тобой.