— Она все предусмотрела… — прошептала Жанна, чувствуя, что ее глаза снова наполнились слезами. — Она знала, что мне не нужны никакие памятные вещицы, чтобы помнить ее.

Порывистым движением Жанна повернулась к Джоди.

— Черт побери, почему люди не могут жить вечно?! — вскричала она. — Бабушка не должна, не должна была умереть!..

Джоди беспомощно пожал плечами.

— Это слишком сложный вопрос, — сказал он, растерянно потирая шею. — Я не могу ответить на него. И никто, я думаю, не может… — Его взгляд стал особенно теплым и сочувственным. — Ты должна будешь выполнить всего одну, последнюю обязанность, — прибавил он. — Человек из похоронного бюро доставит урну с прахом завтра утром.

Жанна судорожно вздохнула.

— Хорошо, я буду готова, — кивнула она. — А сегодня… Я хотела бы спать в бабушкиной комнате, если можно.

— Это твой дом, — ответил Джоди, пожимая плечами. — А сейчас мне нужно идти кормить коров. Пойдешь со мной?

Жанна отрицательно покачала головой.

— Нет. Я слишком устала, а мне еще нужно время, чтобы устроиться.

Она еще раз вздохнула и сняла замшевый пиджак.

— Кроме того, мне нужно сделать один телефонный звонок, — добавила она.

— Хорошо, — согласился Джоди. — Я скоро вернусь.

Когда он ушел, Жанна толкнула дверь спальни и осторожно вошла. Как и предупреждал Джоди, здесь не осталось ничего, что могло бы напомнить ей о конкретном человеке, который жил здесь столько времени. Только старые стены, потемневший потолок, грубый пол из крашеных досок, по которому ступали ее ноги. Нет, не ступали… раньше здесь лежала тростниковая циновка, а теперь на ее месте остался только светлый прямоугольник. В остальном же спальня была такой же безликой, как и комната в любом придорожном мотеле.

Жанна поставила сумку на белое тканое покрывало на кровати, положила сверху жакет и вернулась в гостиную, где на тумбочке у дивана стоял старый, клееный-переклееный телефонный аппарат.

Номер Кармела она набирала со смешанным чувством. Жанна все еще была сердита на Рафа за его грубую, неоправданную выходку, но желание все объяснить и восстановить отношения между ними было сильнее. Она нуждалась в нем. Сама возможность поговорить с Рафом и сознание того, что она может рассчитывать на его понимание и поддержку, были для нее залогом того, что ее мир уцелеет и будет стоять и дальше.

Голос человека, взявшего трубку в далеком Кармеле, Жанна узнала сразу. Правда, по линии гуляли какие-то помехи, но ошибиться было невозможно. Холодный британский акцент и манера четко выговаривать слова могли принадлежать только дворецкому Сэнтина.

Впрочем, стоило Жанне назвать себя, как голос Стокли потеплел. Ей даже почудилась в нем нотка сожаления, когда он сообщил, что она не может поговорить ни с мистером Сэнтином, ни с мистером Доусоном, так как оба они вылетели в Сан-Франциско буквально через час после ее отъезда.

— Не желаете ли что-нибудь передать мистеру Сэнтину? — любезно осведомился Стокли. — Я передам ему ваше послание, если он будет звонить.

— Нет, мне нечего ему передавать, — ответила Жанна упавшим голосом. — Спасибо, Фред.

Положив трубку на рычаги, Жанна некоторое время неподвижно стояла возле аппарата. Ей было очень одиноко. Она лучше, чем кто бы то ни было, знала, что Раф накануне никуда не собирался. Таким образом, единственное объяснение его внезапному отъезду напрашивалось само собой. Видимо, он был разозлен гораздо сильнее, чем она считала, если не стал даже дожидаться, пока она исполнит свое обещание и позвонит ему.

В конце концов Жанна решительно расправила плечи и глубоко вдохнула воздух. После этого неудачного звонка ее положение нисколько не ухудшилось — оно осталось точно таким, каким было до него. Она должна просто забыть о своих личных проблемах, как и намеревалась. Ничто, в том числе ее тревоги и сомнения относительно будущего, не должно было омрачить прощания с прошлым.

Жанна еще раз вздохнула и отправилась искать Джоди.

10

Сверкая серебристыми боками, опустевшая урна высоко взмыла в чистое, голубое небо и, на мгновение задержавшись в верхней точке траектории, со скоростью кометы ринулась вниз, чтобы навсегда исчезнуть в задумчивых водах глубокого озера. Дело было сделано.

Жанна перевела дух и бессознательно поежилась в голубой байковой рубашке, словно окончание невеселого ритуала внушило ей холод. Потом она решительно повернулась и стала карабкаться вверх по склону холма в надежде, что усилия, необходимые для этого, помогут ей ни о чем не думать. Расчет ее оправдался. К тому времени, когда Жанна добралась до вершины и уселась на своем любимом месте — на замшелом валуне, откуда было хорошо видно голубое озерцо в долине, — она почти задыхалась. Грудь ее тяжело вздымалась, ноги слегка дрожали, но зато теплый осенний ветерок успел высушить выступившие на глазах слезы, а тоскливые мысли покинули голову, оставив в ней лишь пустоту.

Жанна не знала, сколько времени она просидела на вершине холма, глядя на роскошный осенний пейзаж внизу. Золотые березы, багряно-красные клены и вечнозеленые сосны красочным ковром пестрели на фоне лазурно-голубого неба, и от этой красоты щемило в груди.

Сначала Жанна почти не замечала осеннего великолепия природы, но понемногу она стала различать негромкий лепет ветра в пожелтевших листьях, одинокий щебет какой-то пичуги в ветвях и сухой шелест тростников на озере. Эти голоса, странно похожие на песню без слов, которую все матери тихонько напевают у кроваток своих плачущих детей, подействовали успокаивающе и на нее. Жанна подставила лицо солнцу, и его яркие лучи теплой лаской коснулись ее загорелой кожи, а знакомые с детства запахи нагретой земли и травы окружили ее со всех сторон и проникли внутрь, изгоняя из души грусть и печаль.

Боль от ее невосполнимой потери почти совсем прошла. Жанна очень ясно почувствовала момент этого благодатного избавления, и тут же в душу ее вступил безмятежный покой, наполнивший ее целиком. Закрыв глаза, она пробормотала слова прощания, которые не были прощанием. Всегда… Они всегда будут вместе… Эти слова ее бабушка сказала Джоди, и теперь, когда в груди больше не болело, Жанна готова была принять и понять их.

Солнце уже склонялось к горизонту, и яркая лазурь неба приобрела туманный, серо-голубой оттенок, но до вечера было еще далеко. В воздухе плыли сладкие осенние ароматы, а ветер почти совсем успокоился, и Жанна не торопилась уходить.

За спиной Жанны зашуршали листья под чьими-то твердыми шагами. «Должно быть, это Джоди — пришел проверить, как я здесь», — сонно подумала она.

— Я в порядке, Джоди, — сказала она, не оборачиваясь, и внезапно почувствовала на своем плече чью-то тяжелую руку.

— Это не Джоди, — послышался голос Сэнтина. — Это я. Где бы ты ни была, я всегда буду приходить за тобой.

От его прикосновения, от нахлынувшей на нее неистовой радости Жанна затрепетала и напряглась, стараясь сдержать дрожь. Потом она медленно расслабилась и подняла глаза, чтобы взглянуть на стоявшего рядом с ней Сэнтина.

— Всегда — это очень-очень долго, — сказала она серьезно. — Я только что думала об этом, и…

Она замолчала. Ее первоначальное удивление быстро прошло, и теперь Жанне казалось только правильным, что Раф оказался рядом с нею в этом месте и в этот час.

— Еще бы… — мрачно согласился Сэнтин и обошел кругом валуна, чтобы встать перед ней. Здесь, на этом осеннем холме, где природа, казалось, все еще сохраняла свою первозданную красоту, он должен был бы выглядеть и чувствовать себя совершенно чужеродным в своем синем деловом костюме, накрахмаленной сорочке и строгом галстуке, рассеянно подумала Жанна. Несмотря на это, Сэнтин, казалось, ощущал себя также свободно и непринужденно, словно он находился в библиотеке в своем замке. «Должно быть, это характер», — решила Жанна. Характер, который не скроешь никакими портновскими ухищрениями. Дикий, первобытный характер, такой же независимый, как у нее, и такой же чувствительный, такой же тонкий, уязвимый к любым внешним воздействиям.

Словно прочтя ее мысли, Сэнтин опустился перед ней на колени и взял ее руки в свои.

— Мне пришлось долго уговаривать твоего друга Джоди, прежде чем он согласился сказать мне, где ты и что делаешь, — сказал он. Взгляд Сэнтина был теплым и внимательным, и Жанна впервые без страха посмотрела ему в глаза.

— Всегда… — повторил Сэнтин. — Я тоже долго размышлял над этим словом, Жанна. И я никогда не употребляю его без достаточного повода.

Его глаза впились в нее, и, прежде чем Жанна отвела взгляд, она успела почувствовать, как у нее перехватывает дыхание, а внутри растекаются волны знакомого жара.

— Ты выглядишь усталым, — сказала она встревоженно. На самом деле Сэнтин выглядел гораздо хуже. Сегодня в нем не было ничего мальчишеского. Под лихорадочно блестящими глазами залегли траурные тени, а возле губ четко обозначились глубокие складки. Они делали его даже старше, и Жанне пришлось напомнить себе, что ему всего тридцать девять.

— А ты выглядишь очень спокойной, — сказал он. — И цельной. В мире с собой и со всем окружающим. Плоть от плоти того, что тебя окружает, Вот незадача-то… Представь себе, я мчусь через полстраны, чтобы успокоить и утешить тебя, и обнаруживаю, что ты не нуждаешься во мне, Покахонтас. Это, знаешь ли, не вдохновляет…

Жанна снова подняла взгляд, чтобы посмотреть на него, и ее руки машинально стиснули пальцы Сэнтина.

— Ты нужен мне, — сказала она тихо. — Вчера вечером я пыталась дозвониться до тебя, но Стокли сказал, что ты уехал в Сан-Франциско. И я подумала, что ты все еще сердишься.

Сэнтин покачал головой.

— Я улетел в такой спешке, что позабыл предупредить Стокли, чтобы он обязательно связал тебя со мной, если ты позвонишь. — Он нахмурился. — Но почему, черт побери, ты не оставила свой номер? Когда я вспомнил, что ты можешь позвонить, я связался с замком, но было уже поздно. Телефон твоей фермы не зарегистрирован ни в одном справочнике, и Доусону потребовалось полдня, чтобы расколоть телефонную компанию и заставить их разыскать его. Но к этому времени я был уже так занят, что на звонки уже не было времени.