Жанна вся похолодела, стоило ей представить себе Рафа лежащим под стерильно белой больничной простыней. Слабого, больного, беспомощно-раздраженного… Сердце ее сжалось от жалости. Не имело никакого значения, что Сэнтин скорее всего заслуживал того, что с ним случилось или случится. Картина, которую она себе нарисовала, заставляла Жанну чувствовать себя больной. Это ощущение было почти физическим, и на лбу ее проступила липкая испарина.

«Почему никто не остановит его? — в панике подумала она. — Почему никто не предупредит, что в его положении напрягаться опасно? Тот же Пэт Доусон должен хорошо представлять себе, чем может кончиться для Рафа работа без сна и отдыха… Так почему же он не скажет ему, что болезнь может вернуться и что только идиот может так рисковать своим здоровьем?»

При мысли об этом Жанна досадливо прикусила губу. Неужели она действительно так наивна и глупа, что всерьез рассчитывает на Доусона? Во всем, что касалось бизнеса, этот последний не мог быть полноценной заменой даже ослабленному болезнью Сэнтину. Он и сам прекрасно понимал это и никогда не забывал, кто из них босс, а кто — секретарь. Если Пэт попытается вмешаться, Сэнтин либо уничтожит его при помощи своего острого как бритва языка, либо просто сотрет в порошок, воспользовавшись своей властью и могуществом. Нет, не стоит и рассчитывать, что Доусон придет к ней на помощь.

К ней на помощь? Да о чем она только думает? Здоровье и благополучие миллиардера Рафа Александра Сэнтина не должно ее волновать. Какое ей, в конце концов, дело — пусть доводит себя до больничной койки, если ему так хочется. Но если она не возьмет на себя ответственность за его здоровье, тогда кто же?

Страх и — что греха таить! — неприязнь, которые Сэнтин сознательно воспитывал в окружающих, сделали его уязвимым для его собственной железной воли и решимости. Он всегда был один, и Жанна, только сейчас поняв всю глубину этого добровольно избранного одиночества, почувствовала, как от жалости сжалось ее сердце.

Она старательно заморгала, чтобы загнать обратно слезы, которые выступили на глазах помимо ее воли, и глубоко вздохнула, стараясь избавиться от спазмов в горле. Пусть трусы молчат, ожидая, пока он умрет… нет, пока он сам убьет себя работой. Она же не может и не будет мириться с этим. Нужно действовать, и действовать решительно. Кто-то же должен сказать правду ему в лицо, пока не стало слишком поздно, и, похоже, судьба выбрала ее.

Не переставая размышлять над тем, что и как она должна сказать Сэнтину, Жанна отбросила в сторону покрывало из рубчатого вельвета и голышом выскользнула из постели. Сняв со спинки кресла свой ночной халатик из блестящего медово-желтого атласа, она решительно зашагала к дверям спальни, даже не потрудившись включить на ночном столике свет.

Застегивая на ходу пуговицы развевающегося халата, Жанна выскользнула в коридор и, шлепая босыми ногами по ковру, спустилась по лестнице вниз. В прихожей было темно, но под дверью библиотеки она разглядела узкую полоску света. Спрыгнув с последней ступеньки, Жанна с воинственным видом направилась туда.

— Мисс Кеннон?..

Шепот, раздавшийся из-под темной арки за ее спиной, был совсем тихим, но Жанна подскочила от испуга.

— Прошу прощения, если я напугал вас, мисс Кеннон, — сказал тот же голос, и Жанна, в тревоге оглянувшись через плечо, разглядела бледное лицо Стокли. Лицо это медленно плыло в темноте, словно бестелесный дух, поскольку самого дворецкого, по обыкновению одетого в черный смокинг, почти не было видно.

— Еще раз великодушно простите, — промолвил Стокли, делая шаг вперед, и Жанна, наконец, разглядела на фоне дверного проема его величественную фигуру. На лице дворецкого не было заметно никаких следов сонливости, да и держался он так, словно сейчас было не четыре часа ночи, а четыре часа дня. В руке Стокли держал поднос, на котором стоял серебряный кофейник и одинокая чашка с блюдцем.

— Могу ли я просить вас отнести этот поднос мистеру Сэнтину, пока я схожу за чашкой и сливками для вас? — осведомился он почтительно.

Жанна мгновенно приняла решение.

— В этом нет необходимости, — вполголоса ответила она. — Можете идти спать, Фред. Я спустилась только для того, чтобы уговорить мистера Сэнтина отправиться в постель и немного отдохнуть. Сегодня вы ему не понадобитесь.

В темноте прихожей Жанна не могла рассмотреть выражение лица Стокли, но ей показалось, что в его чертах отразилось облегчение.

— Я очень рад слышать это, мисс Кеннон, — ответил дворецкий и едва заметно кивнул уже с явным одобрением. — Мое положение не позволяет мне делать замечания мистеру Сэнтину, но уверен, что в последнее время он слишком много работает. Вы уверены, что я больше ничем не могу быть вам полезен? Может быть, вы спросите у мистера Сэнтина, не пожелает ли он немного подкрепиться, прежде чем отправится спать? Горничная сказала, что ужин он почти не тронул.

— Если Раф захочет перекусить, то мы как-нибудь сумеем найти дорогу на кухню, — нетерпеливо перебила Жанна. — Ступайте спать, Фред. Если мистер Сэнтин не отличает день от ночи, это не значит, что весь дом должен из-за него не спать.

Несколько мгновений Стокли потрясенно молчал. Когда он вновь обрел дар речи, Жанне почудились в его интонации довольные нотки.

— Как прикажете, мисс Кеннон. Позвольте мне открыть для вас эту дверь?

— Будьте так любезны, — рассеянно отозвалась Жанна. — Спокойной ночи, Фред.

— Спокойной ночи, мисс Кеннон.

Поднос с серебряным кофейником оказался на удивление тяжелым, и Жанна, не имевшая опыта в подобных делах, сосредоточила все внимание на своей ноше. Как бы там ни было, порог библиотеки она одолела благополучно, и Стокли бесшумно прикрыл за ней высокую дверь.

— Ради Бога, Фред, перестань ты заниматься ерундой. Поставь кофе и уходи! — донесся от стола грубый голос Сэнтина. — В конце концов, я же сказал, что не хочу никакого кофе.

Жанна подняла голову. Картина, представшая ее взору, почти не отличалась от той, которую она ожидала увидеть. Раф сидел за столом в своем кожаном рабочем кресле и просматривал какие-то бумаги, разложенные перед ним на столе в круге желтого света от настольной лампы. Это был единственный источник света в комнате, если не считать камина, в котором несильным и ровным пламенем горели березовые поленья. Рукава белой сорочки Сэнтина были закатаны до локтей, обнажая мускулистые загорелые руки; несколько верхних пуговиц он тоже расстегнул, и Жанна невольно залюбовалась его мощной красивой шеей. Прядь черных волос небрежно спускалась ему на лоб, и Сэнтин без конца теребил ее, накручивая волосы на указательный палец. Темные глаза его провалились, а под глазами залегли глубокие тени, но жесткое заострившееся лицо по-прежнему дышало неукротимой волей и упрямством.

— Вот и хорошо, — сдержанно сказала Жанна, опуская поднос на угол его рабочего стола. — Кофе по ночам пьют только самоубийцы.

Раф быстро поднял голову, и удивление на его лице сменилось хорошо знакомым ей выражением насмешливого цинизма. Смерив взглядом ее изящную фигурку в желтом атласном халатике, мерцавшем и переливавшемся в свете лампы, Сэнтин сдержанно кивнул.

— Вообще-то я передумал, — сказал он. — Пожалуй, я все-таки выпью чашечку-другую. Налей-ка мне этого божественного напитка и поставь сюда.

С этими словами он откинулся на спинку кресла и с наслаждением потянулся, громко хрустнув суставами.

Со вздохом нетерпения Жанна налила в чашку черный, как смола, кофе. Ей было очевидно, что Сэнтин пребывает в самом дурном расположении духа и что поладить с ним будет нелегко. Недаром на ее вполне невинное замечание он отреагировал как капризный избалованный ребенок, которого уговаривают идти спать, а он не хочет.

Подняв глаза, она перехватила его внимательный взгляд, направленный на ее держащие чашку руки, и каким-то чудом ухитрилась не расплескать кофе на блюдце.

— Ты очень ловко и красиво управляешься с подносом и кофейником, — рассеянно заметил Сэнтин. — В твоих движениях есть что-то… домашнее.

Он поднял взгляд на нее и улыбнулся своей безжалостной улыбкой охотящегося тигра.

— Но впечатление обманчиво, не так ли? — добавил он. — Мы-то с тобой знаем, что во всем доме не найдется существа менее склонного к домашнему уюту, чем ты, моя маленькая дикарка.

Не отвечая, Жанна обогнула стол, чтобы поставить кофе перед ним. Опустив чашку на столешницу, она попыталась отступить, но Сэнтин помешал ей, перехватив ее за запястье.

— Останься, — коротко приказал он. — Мне хочется смотреть на что-нибудь красивое, пока я пью мой кофе.

Пожав плечами, Жанна прислонилась к углу стола. Не выпуская ее запястья, Сэнтин взял со стола чашку и поднес к губам.

— Это очень крепкий кофе, — заметила Жанна, неодобрительно нахмурясь. — После него тебе трудно будет заснуть.

— Твоя забота поистине трогательна, — саркастически хмыкнул Сэнтин и сделал большой глоток. — Могу ли я надеяться, что именно забота о моем сне подвигнула тебя на то, чтобы осенить своим присутствием мою одинокую келью? Прости, если некоторые нюансы роли, которую ты разыгрываешь, ускользают от моего внимания. В детстве я был лишен материнской заботы, поэтому некоторые тонкости мне подчас недоступны. — Он пожал плечами и презрительно скривил губы. — Впрочем, я никогда особенно не нуждался в ней. И по-прежнему не нуждаюсь!

Он с вызовом поглядел на нее и отпил из чашки еще один глоток, а Жанна подумала, что он очень похож на мальчишку, который задирает всех подряд, чтобы никто не заметил, как ему страшно и одиноко. Эта мысль, однако, пребольно кольнула ее в сердце, и она поспешила изобразить на лице нейтральную улыбку.

— Согласна, — сказала она сухо. — Ни мать, ни нянька тебе действительно не нужны, но вот помощью, например, смотрителя заповедника, ты вполне мог бы воспользоваться. Я очень хороший смотритель заповедника, Раф. Я умею обращаться с животными, даже если они напуганы или ранены, или просто загнаны в угол.