Что же заставляло женщин слетаться к нему, словно бабочек — к огню? Сэнтин никогда не был красавцем, подумал Доусон, краем глаза следя за тем, как шеф возвращается к своему креслу и с размаху падает на него, лениво пристраивая ноги на мягкой низкой оттоманке. Он не принадлежал даже к тому типу идеальных мужчин, которые, появляясь на киноэкране, на сцене или на бейсбольном поле, становятся кумирами сотен тысяч женщин. Поношенные замшевые «техасы» и серый свитер с высоким воротником делали его похожим скорее на рыбака или поденщика, нежели на обольстительного чичисбея со стажем, переспавшего в свои тридцать девять с большим количеством женщин, чем Дон Жуан за всю свою жизнь. И, самое главное, даже на горизонте не было никакого намека на статую Командора, так что ничто не мешало Сэнтину удвоить или даже утроить число своих побед. Если бы, конечно, он к этому стремился…

Роста в Сэнтине было шесть футов и четыре дюйма, и хотя на первый взгляд он казался довольно грузным, ни унции лишнего веса у него не было. Начиная с широких, уверенно развернутых плеч и заканчивая стройными, сухими, как у балетного танцовщика, икрами, он состоял из одних только бугристых мускулов, напоминая увесистое и острое как бритва мачете.

Вот именно, мачете… Сравнение вышло настолько точным, что Доусон едва сдержался, чтобы не прищелкнуть языком. Сэнтин действительно походил на это грозное оружие охотников и путешественников — не слишком изящное, но надежное и опасное. В самом деле, его грубые, резкие черты должны были выглядеть уродливо, но они почему-то таковыми не казались. Наоборот, широкие, почти славянские скулы и дерзкий, выступающий вперед подбородок подразумевали внутреннюю силу, уверенность и придавали лицу Сэнтина своеобразное очарование, против которого не каждая женщина была способна устоять. Взгляд черных глаз из-под густых, черных бровей был пронзительным и резким, а очертания губ свидетельствовали о чувственности и даже о жестокости…

Иными словами, Сэнтин отнюдь не напоминал изящный и гибкий толедский клинок: все в его облике говорило о грубой силе, способной расчистить себе дорогу там, где никакой дороги нет вообще.

Нет, тут же поправился Доусон. Когда Сэнтин хотел, он мог быть хитер и коварен, как сам Макиавелли. И все же в большинстве случаев он предпочитал не прятать свой стальной кулак в замшевую перчатку, а действовал напрямик. Объединенной экономической и финансовой мощи его предприятий, его влияния в мире бизнеса, его энергии и феноменальной работоспособности в большинстве случаев было вполне достаточно, чтобы сокрушить противника. И, возможно, именно в этом и заключался главный секрет его привлекательности. Дело было не в его бесспорной, бьющей в глаза мужественности, а в исходившей от Сэнтина какой-то опасной силе, которая делала его неотразимым в глазах женщин.

Сэнтин перехватил задумчивый взгляд секретаря, и его губы насмешливо вытянулись.

— Не надо осуждать меня за то, что я потакаю страсти мисс Симмонс к побрякушкам, — сказал он медовым голосом. — Уверяю тебя, она сполна отработает все подарки еще до того, как эти два месяца подойдут к концу.

— Это не мое дело, мистер Сэнтин, — сдержанно ответил Доусон. — Я не считаю возможным касаться ваших личных дел. Просто мне показалось, что вы должны сами увидеть эти счета.

— Это действительно не твое дело, Пэт, — коротко сказал Сэнтин, приканчивая бренди одним могучим глотком и со стуком опуская бокал на журнальный столик. Неожиданно он протяжно вздохнул и запустил обе руки в свои густые, черные волосы.

— Боже мой!.. — сказал он устало. — Впрочем, Доусон, ты был совершенно прав, когда решил показать счета мне. Если бы ты этого не сделал, я бы своими руками содрал с тебя шкуру.

Признание, сделанное Сэнтином — да еще произнесенное таким тоном, — удивило Доусона гораздо больше, чем предшествовавшая резкость. Сэнтин не был грубым; просто иногда, в особенности в отношениях с подчиненными, он позволял себе пренебрегать некоторыми общепринятыми правилами. Это было хорошо известным фактом, но, насколько Доусон знал, босс еще никогда так прямо не признавал правоту своего сотрудника. То, что Доусон только что выслушал, оказалось настолько неожиданным, что губы Доусона сами собой вытянулись, словно он готов был присвистнуть от удивления. Эта новая, невесть откуда взявшаяся покладистость и ощущение вины — а в том, что признание было произнесено не механически, не в силу устоявшейся привычки, сомневаться не приходилось, — показались секретарю взрывоопасными, как целая цистерна нитроглицерина.

— Я понимаю, вы были раздражены, — сказал он, тщательно подбирая слова. — И мне не хотелось бы…

Договорить он не успел. Телефонный аппарат под старину, стоявший на массивном резном столе красного дерева, внезапно разразился пронзительной, звонкой трелью. Секретарь вопросительно посмотрел на босса, и Сэнтин нетерпеливо кивнул ему.

— Судя по сигнальной лампочке, это звонок с домашнего коммутатора, — заметил Пэт и снял трубку. — Доусон слушает…

Пока секретарь вполголоса разговаривал с кем-то по телефону, Сэнтин продолжал мрачно рассматривать донышко бокала, который он успел опустошить. Он был уверен, что Пэт сумеет справиться с любой домашней проблемой. Никаких особенных потрясений, никаких катастроф в этом райском уголке на океанском побережье не могло быть просто по определению. И это было скучно, дьявольски скучно и досадно!..

Но Доусон, по всей видимости, не был с ним согласен. Прикрыв микрофон рукой, он повернулся к Сэнтину и сказал:

— Это Сэл Голдсмит, начальник службы безопасности. Похоже, кто-то проник на территорию поместья.

Сэнтин резко вскинул голову.

— Какого черта они обращаются с этими вопросами ко мне? — снова раздражаясь, спросил он. — Голдсмит всегда управлялся с бродягами и ворьем самостоятельно, за это я ему и плачу. Что это вдруг на него нашло?

Губы секретаря чуть дрогнули, похоже — от удовольствия.

— Сэл не знает, как ему быть, — почти торжественно объявил он, часто моргая. — Похоже, на этот раз нарушитель попался не совсем обычный. Сэл находит, что налицо внештатная ситуация.

Сэнтин прищурился.

— Вот как?

Доусон кивнул.

— Нарушитель перебрался через западную стену при помощи веревки с крюком. Система видеонаблюдения сработала сразу, и дежурный охранник спустил собак.

Сэнтин поморщился почти брезгливо.

— Понятно, почему Сэл считает ситуацию внештатной. Хотел бы я знать, остался ли от нарушителя достаточно большой кусок, чтобы его можно было отправить в госпиталь.

— Голдсмит докладывает, что остался. Очень симпатичный такой кусочек, и в добром здравии. Когда он и Джексон перехватили нарушителя у входа в усадьбу, оба добермана бежали за ним следом и виляли обрубками хвостов, как комнатные собачонки. Этой девчонке даже пришлось сдерживать их, потому что псы едва не бросились на Голдсмита, когда он схватил ее за шкирку.

— Девчонке? — удивленно спросил Сэнтин. — Значит, нарушитель — женщина?

— Довольно привлекательная, как сказал Сэл, — сообщил Доусон, опускаясь в кресло возле стола. — И, судя по всему, решительно настроенная. В противном случае ей было бы нелегко перебраться через нашу стену даже с помощью веревки. Если вы помните, высота стены двенадцать с половиной футов.

— А как ей удалось усмирить собак? — поинтересовался Сэнтин, и его глаза задумчиво сузились. — Уж наверное, у нее с собой не было сумки с сырыми бифштексами.

Доусон покачал головой.

— Первое, чему учат сторожевых собак, это есть из своих мисок. Только из своих мисок и только если их кормит определенный человек. Иначе это уже не сторожевые собаки, а, простите меня, барахло.

— Любопытно, — промолвил Сэнтин. — Очень любопытно… А оружие у нее было?

— Никакого. То есть буквально ни шпильки, ни булавки. Сэл утверждает — с ее слов, — что она полезла в сад единственно для того, чтобы встретиться с вами.

Сэнтин улыбнулся — спокойно и, как показалось секретарю, удовлетворенно.

— Что ж, это действительно необычно. Меня другое занимает: неужто никто не удосужился сказать ей, что в моем доме сейчас уже есть одна любовница?

— Для такой решительно настроенной особы это вряд ли имеет значение, шеф, — почтительно вставил Доусон. — Тот, кто рискнул перебраться через ограду и встретиться с нашими собаками, не станет принимать в расчет другую женщину.

— Возможно, ты прав, Пэт, — протянул Сэнтин. — Похоже, эта девица не страдает никакими комплексами; если ей что-то хочется, она просто идет и берет. Это качество меня больше всего восхищает в людях.

— Как Сэлу поступить, шеф? — осведомился Доусон. — Он спрашивает, может, позвонить шерифу?

Сэнтин долго не отвечал. Наконец его губы тронула легкая улыбка.

— Нет… Пожалуй, нет. Такая настойчивость не должна оставаться без вознаграждения. Скажи Голдсмиту, пусть доставит ее ко мне в библиотеку — мне хочется своими глазами увидеть, что эта леди имеет мне предложить.

Доусон чуть заметно пожал плечами и быстро сказал что-то в телефонную трубку. Выслушав ответ, он повернулся к боссу.

— Он сейчас приведет ее. Через несколько минут, шеф.

С этими словами он опустил трубку на рычаги.

— Где они сейчас? — лениво спросил Сэнтин, думая о том, в какой же он скверной форме, если даже такое незначительное происшествие смогло разжечь его любопытство сверх всякой меры. Подумаешь, еще одна кошечка вознамерилась запустить в него свои коготки, но ведь и он, в конце концов, не жирный голубь на насесте. Он — птица посерьезнее. Но как, черт побери, ей удалось миновать собак?

— Они сейчас в комнате охранников в восточном крыле, на той стороне внутреннего двора, — пояснил Доусон, с удивлением глядя на своего босса. Сэнтин поднялся с кресла и прошагал через библиотеку к окну, выходящему на обширный внутренний двор, мощенный каменной плиткой. Прожектора охранной системы все еще горели, и во дворе было светло как днем.