— Не буду рожать никаких внебрачных детей, — говорю твердо и бескомпромиссно.

— Кто тебя будет спрашивать, будешь или нет, я хочу этого. И прекрати трахать мой мозг, моя прелесть.

Резко садится, тянет мои бедра на себя и скалится.

— Ты будешь, это моё тело, — возмущаюсь вслух.

А про себя, глядя на его тело, затем на своё, вдруг подумала, а способна ли я вообще гипотетически, не будь наша ситуация такой, какая она есть, выносить его ребёнка. Он же такой огромный.

— Нет, — бурчу неожиданно даже для себя вслух, — это будет второй Сагалов, который разорвёт меня на британский флаг.

— До сих пор противен тебе после того раза? — застывает и становится бледным.

— Ты дурак что ли? — смотрю на него внимательно. Касаюсь пальцем его губ. — Я же пыталась с тобой нормально. Ты постоянно взрывался так, что в какой-то момент мне просто страшно стало лишний раз рот открывать. И я просто давала тебе то, что ты хочешь.

— Не хочу, чтобы ты меня боялась, потому что я не твой отец. Единственное, что проблемы здесь, — хмыкает горько и тыкает пальцев в голову, — в ней, и с этим бороться сложно, но я пытался и пытаюсь. Парни не просто так тебя тестировали. И сейчас даже не пытаются меня лечить. Они поняли, что давно и бесповоротно болен тобой. Ты же понимаешь, о чем я?

Я внимательно смотрю на него. Не могу поверить в то, что слышу. Но так хочу. Я так устала от этой непонятной возни. Я хочу внимания, хочу поцелуев, хочу чего-то нормального. Хочу, чтобы секс был такой, как сегодня. Хочу внимания, обожания. Хочу отношений, нормальных. Моногамных.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Тогда ты должен поклясться, что это эксклюзивно. Я твоя. Ты сможешь быть моим?

Смеётся и пятерней взъерошивает черные волосы. Смешно ему.

— Вообще ни-ни? Даже ради здоровья, когда у тебя эти дни?

— Ага, конечно, дорогой, — отвечаю язвительно, — а я тогда буду находить себе кого-нибудь, когда ты будешь уезжать в командировки. Чисто для здоровья. Правда здорово придумала?

— Если сейчас докажешь, что ты гиперактивная, то без вопросов. По рукам? — отвечает в тон.

— По рукам меня пустишь, мило. Щедрый мой мальчик, — продолжаю язвить, проехав бёдрами по его члену.

— Глупая и неправильная девочка, — гладит мою грудь и насмехается, — правильный ответ довольно прост: да, родной, без проблем, даже когда эти дни, твой член и ты не будешь страдать.

— Правильный ответ: у тебя не будет здоровья, я тебя самолично покалечу, если будешь изменять, — насмехаюсь, глядя сверху вниз.

Эта перепалка возбуждает. Или тот факт, что он подо мной? И я главенствую над его сильным телом? Не знаю, всё в этой комнате пропитано нашим сексом и мне впервые хочется ещё.

— Солнце моё ранее и глупое. Я выше сказал о том, что единственный способ уберечь меня от похода налево, а так же уберечь свою психику: даже в твои красные дни меня удовлетворять.

Илья иронично хмыкает и тянется пальцами к моим губам.

— Твой ротик очень и очень сладкий.

Обхватываю его большой палец губами и беру в рот, посасываю и довольно ухмыляюсь.

— Мы могли бы жить вместе, — осмелела вдруг я.

Не знаю, как интуиция или шестое чувство, но почему-то казалось, что именно сейчас происходит какой-то момент истины между нами.

— Хах, ты думаешь, я не хочу? Да я тебя выселил только потому что не смог бы страдать и рычать рядом с тобой 24/7. Меня убивала твоя холодность и моя неспособность тебя зажечь. Это слишком бьет по нервам.

— Мой ты бедняжка, — хмыкаю невесело, — сначала сделал меня куклой для секса, а потом обиделся, что я холодна к нему. Приходил, брал, и даже поцеловать не удосужился, как кошку. Разве это нормально? — смотрю на него беззлобно.

Хочу прояснить всё раз и навсегда. Если я уж собираюсь сойти с ума и ввязаться в отношения, то я хочу знать, что из этого омута меня не вышвырнет, как из центрифуги. В моей жизни было слишком много дерьма. Больше не хочу.

— Блядь! Стася, да я никогда в жизни столько не целовался, столько это делал с тобой. Ты поверишь, если я скажу, что после зоны я ни с одной женщиной не делал, и это также касается поцелуев и ласк этого восхитительного бугорка, — надавливает на мой клитор, и я осознаю, что его взгляд темнеет, сам уже заводится не на шутку, — если бы в те вечера я тебя целовал так, как хотел, я бы тебя пугал еще больше своим повышенным сексуальным желанием. Но мне было важно, чтобы ты привыкла к моему размеру.

Ах, вот оно что. Смотрю на него во все глаза. И самое смешное, что это сработало же. Когда сегодня он ворвался на всю длину, мне не было ни больно, ни дискомфортно. Более того, мы не использовали дополнительной смазки. Хватило своей.

— Ты мог объяснить мне это. Это были бы гораздо более приятные две недели. Я думала, ты едва переносишь меня, но заплатил столько, что просто не можешь оставить меня в покое. Знаешь, как в ресторане, когда заказал дорогое блюдо, не можешь его доесть, но и не можешь оставить на тарелке.

— Я люблю тебя, — его голос охрип на последнем слове, а его правая рука запуталась в моих волосах и теперь настойчиво наклоняет голову ниже, — почти сразу втрескался, это пиздец какой-то.

Я так и застыла, глядя на него. Даже дыхание перехватило. Сперло. Пришлось вспоминать, как дышать.

Усмехнулась. Провела подушечками пальцев по его коже, собираясь с мыслями.

— Знаешь, почему я не кричала в тот бесславный вечер в отеле? Почему не выбросилась из окна, когда мой отец подложил меня под первого встречного?

— Лучше бы ты кричала, Стася, лучше бы это. Не было бы той драмы, что случилась, — прикасается губами к моему соску и нежно сосет, руки живу своей жизнью, но я понимаю, что он терпит, потому что разговор действительно важный, — почему?

— Потому что когда мне было тринадцать, я по уши втрескалась в тебя. Ты меня даже не помнишь и не замечал, с чего бы, когда была Агата. И когда она подставила тебя, и полиция приехала в отель и опрашивала всех, я единственная свидетельствовала в твою пользу. Я была слишком маленькой, чтобы суд учел это, но я хотя бы попыталась. В тот вечер отец впервые ударил меня. Не по заднице, как бьют детей, а по лицу, — я нахмурилась и мой взгляд потемнел.

Не люблю вспоминать тот год и те события.

Тряхнула головой и добавила:

— В общем, когда ты приперся и вдруг заявил права на меня, я почему-то решила, что возможно моя жизнь не такое дно, и все может быть хорошо. Ну, а дальше сам знаешь…

Илья сбросил меня с себя и зарычал так громко, что, казалось, стены задрожали. Он уткнулся лицом в подушку, подавляя крик отчаяния.

— Блядь, Стася! Если бы ты в тот вечер была многословнее. Если бы рискнула и открылась больше, — гаркнул, оторвав лицо от подушки.

Кладу ладонь на его лицо и глажу его скулу.

— Не рычи как раненный медведь, а то нам скорую вызовут. У нас впереди вся жизнь, чтобы исправить эти ошибки. Я хочу начать прямо сейчас. Я хочу тебя.

Я сказала ему эти слова впервые, но я знала, что он давно хотел их услышать. И он заслужил это.

Поглаживаю ладонью его спину, побуждаю перевернуться назад.

— Падай на спину, хочу вновь забраться на тебя.

8


Илья


Я словно не в своей шкуре. Просто какой-то ступор. Смотрю на неё и понимаю, что наломал дров по отношению к ней, как последняя тварь. Любовь меня страшила, тяготила, но это чувство оказалось настоящим. Болезненным и медленно убивающим нервы.

Я думал, что этот день никогда не настанет. Секс без чувств… я к нему привык, но это секс с другими. И каково было мне чувствовать себя ничтожеством каждый вечер, когда приходил к ней, как одержимый, и брал, жадно брал, хотел до боли в груди почувствовать дрожь ее тела, хотя бы мимолетную. А с другими больше не смог. Ноги сами несли в ту уютную квартирку, где мой оголодавший за сутки член брал тугую плоть и взрывался от восторга.

— С превеликим удовольствием. Позволь себе не скромничать сегодня. И подари ещё один оргазм, — шепчу ей в губы и жадно целую этот ротик.

— Я вообще больше не планирую скромничать с тобой, — подначивает, забираясь на мое тело.

Ерзает бедрами по члену, готовому взять ее хоть сейчас. Ерзает и оставляет на нем влажные следы. Дождался. Влажная для меня.

Она валит меня на кровать и жадно целует. Заносит ладонь за спину, схватив упирающийся в попку член, он скользнул между ее аппетитных половинок, пока она приподнималась, чтобы принять его в себя.

Рвано простонала мне в губы. Сам едва не зарычал. Это явно не наша поза. Слишком узко. Болезненно узко.

— Если будет больно, ты знаешь, что делать, мелкая, — ухмыляюсь и позволяю ей делать то, что ей хочется.

И она делает. Кладёт мои руки на свою грудь, требуя внимания чувствительным соскам. Объезжает, меня, словно жеребца, сначала осторожно, несмело, но чем дальше, тем жарче и активнее. Красивое зрелище. Раскраснелась, волосы рассыпались и разметались по телу, покусывает губку, чтобы громко не кричать и не стонать.

Чувствую приближение оргазма и убираю одну руку с её груди, она тут же обеими руками перехватывает запястье, и вместе кладём ладонь на её чувствительную горошинку, которую я тру, пока она не взрывается на мне. Девчонка с последним вскриком падает мне на грудь, а я изливаюсь в неё, не понимая, почему так крышесносно хорошо в этот раз. Она прижимается ко мне, я обнимаю её и вжимаю в себя до боли.

— Задушишь, — пискнула, проехавшись носом по подбородку.

— Я как маньяк, и не слишком оригинальный мужик, вновь спрошу: что чувствуешь? — сжимаю дрожащую девочку и счастливо улыбаюсь.