Эмили Магуайр - Приручение зверя. Новая Лолита

Emily Maguire, 2004

 The best of ripol 

Книга опубликована при поддержке Правительства Австралии

через Австралийский Совет по искусству, который является

его финансирующим и консультативным органом по культуре.

Сара Кларк чувствовала себя уродиной в течение двух с половиной лет. Это началось в ее двенадцатый день рождения, когда ей подарили «Отелло» в кожаном переплете, и кончилось, когда ее учитель английского показал, что именно Шекспир разумел под «двуспинным чудовищем».

В промежутке между этими двумя событиями она прочла все до единой пьесы Шекспира, затем перешла к его сонетам, затем открыла для себя Марлоу, Донна, Поупа и Марнелла. От сверстников, не читавших ничего, кроме «Теленедели», и родителей, склонных к «Файнэншл ревью», Сара была вынуждена скрывать свои литературные наклонности. Она прятала антологии поэзии под кроватью и читала при свете карманного фонарика «Эмму», как мальчики ее возраста читают «Плейбой». В первых двух старших классах средней школы она была первой по английскому, не открывая ни одного учебника. Это было ей не нужно, потому что программа состояла из нескольких знакомых текстов плюс комиксы и вырезки из газет.

А в первый день следующего учебного года Сара познакомилась с мистером Карром.

Он не был похож ни на одного из учителей, которых она знала. Целых сорок минут своего первого урока он говорил о том, почему Йейтс важен для австралийских подростков в 1995 году. На втором его уроке Сара подняла руку, чтобы прокомментировать какое-то его высказывание относительно «Гамлета». Когда он вызвал ее, она начала говорить и не могла остановиться. Она оставалась в его классе весь обеденный перерыв, а когда вновь вышла на школьный двор, под свет солнца и снисходительные взгляды соучеников, то уже была совсем другой.

Мистер Карр начал активную борьбу за поддержание в Саре любви к знаниям. Чтобы она не заскучала, он приносил ей собственные книги из дому и дал ей записку с разрешением брать книги в библиотеке из раздела для старших классов. Каждый роман, пьеса и стихотворение подробно обсуждались. Самым лучшим комплиментом для нее стали его слова: «Я знаю, что тебе это понравится; это ведь и моя любимая вещь».

Пока мистер Карр формировал ум Сары, ее тело менялось как бы по собственной воле. За одну ночь проклюнулись маленькие, болезненные грудки, появились волоски на непривычных местах. Сара стала просыпаться среди ночи, с одеялом, сброшенным на пол, и руками, запутавшимися в пижамных штанах. Когда капитан школьной команды, стройный блондин по имени Алекс, проходил мимо, у Сары появлялось необъяснимое желание сжать бедра. Она начала мечтать о том, как станет красавицей.

Как-то раз в июне мистер Карр попросил у Сары совета, как бы сделать Шекспира интереснее для ее класса. Пока что изученные сонеты не зажгли и искорки энтузиазма ни в ком, кроме Сары, и он подумал, что она укажет, что он делает не так. По мнению мистера Карра, дело было в том, что во многих сонетах затрагивались темы, непонятные для среднего четырнадцатилетнего подростка. Саpa ответила, что средний четырнадцатилетний подросток очень даже осведомлен о любви, страсти и томлении, а непонятен в сюжетах устаревший язык. Ведь, в конце концов, сказала она, каждая вторая песня по радио рассказывает о том же, что и старик Уильям, хоть в ней побольше междометий и поменьше ума.

Он засмеялся гортанным смехом и потянулся через разделяющее их пространство. Его горячая влажная рука легла на ее голое колено. Сара заметила одновременно испарину у него на лбу, опущенные жалюзи, закрытую дверь и ощутила свое бешено бьющееся сердце. Она не пошевелилась, не издала ни звука. Сил у нее хватало только на то, чтобы дышать.

Мистер Карр подался вперед на стуле и положил руку Саре на плечо, потом рука скользнула вниз и наконец легла на ее прежде не тронутую, новенькую грудь. Ей показалось, что она сейчас заплачет, но в то же время ею овладело почти болезненное возбуждение. Она сидела, не шевелясь, опустив руки, и смотрела, как он гладит и мнет ее груди через дешевый полиэстер. Его золотое обручальное кольцо блеснуло на солнце, ей захотелось потрогать его, но она не стала. Он все повторял и повторял ее имя, так что оно стало похоже вовсе не на имя, а на мантру, из тех, которые помогают буддистам впадать в транс: «Сараосараосараосараосараосара».

Одна его рука скользнула в вырез ее блузки, под лифчик, и ее потрясло удовольствие, которое она испытала, когда его пальцы поймали левый сосок и сжали его. «Осара». Он сдвинулся на край стула, опустил голову к ее груди, его голени тесно прижались к ее ногам. Ей пришлось до боли закусить губу, чтобы не рассмеяться. Как странно, что умного и состоявшегося в жизни мужчину одно прикосновение к ее груди довело до полной потери собственного достоинства!

Мистер Карр перестал твердить ее имя, и в комнате воцарилась тишина, нарушаемая только его хриплым дыханием и шорохом расстегиваемой блузки. Сара почувствовала, как язык прошелся по ее соску; она ахнула от удивления. Это еще больше воодушевило мистера Карра, и его голова почти исчезла между полами полурасстегнутой блузки, когда он упал перед ней на колени. У нее вырвался смешок, который мистер Карр явно истолковал как поощрение. «ОСараоСараоооооооокакхорошоСарао».

Он развел в стороны ее бедра и, стоя на коленях между ними, головой все еще прижимался к ее груди, а руками задирал колючую клетчатую юбку. Сара пыталась вспомнить, какие трусики она сегодня надела. Она надеялась, что не те, что с утятами. Если мистер Карр увидит утят у нее на трусиках, он подумает, что она еще маленькая, и тогда он перестанет. Но ему не видно было ее трусов, потому что его рот все еще сжимал сосок, как будто он был голодный ребенок, а она мать с тяжелыми, наполненными молоком грудями, а не девочка, которой даже спортивный лифчик великоват.

Ей понравилось ощущение, когда он ее сосал. Это было мягче и ритмичнее, чем она ожидала. В кино все выглядело так лихорадочно и бестолково. Хотя Саре было не с чем сравнивать, похоже было, что он хорошо это умел: сосать ей грудь и гладить ее через трусы в правильном ритме. Гладить и сосать, гладить и сосать.

Темп изменился, когда он засунул горячую неожиданную руку ей в трусы. Он, казалось, искал что-то: его руки двигались быстро, гладя и щупая одно скрытое место за другим и переходя дальше. Сара поняла, что именно он пытается найти, и удивилась, почему ему так трудно. Она подумала, не сказать ли ему, что он промахнулся, но обнаружила, что у нее нет слов, чтобы назвать, что же такое он пропустил; или как сказать ему, что она хочет, чтобы он сделал, когда найдет это.

Но вдруг вспышка пронизала все ее тело, и она вскрикнула от удивления, а бедра ее дернулись вверх. Она почувствовала эту вспышку снова, еще одну и еще, когда он продолжал надавливать на тайное место, и она не могла заглушить стоны, поднимающиеся в ее горле, и ей казалось, что она растворяется в его руке.

Мистер Карр отшатнулся, задыхаясь. «О Сара... грех... какой грех... О Сара... осараотакойгрехсарао».

Это было самое замечательное чувство, которое Сара когда-либо испытала. За всю жизнь. Она задумалась, что нужно сделать, чтобы он продолжил. Потом она поняла, что так и не подняла рук за все это время. Она положила руки на его склоненные плечи, держа его на расстоянии, и он поднял голову, лицо его было искажено желанием и чувством вины. Она соскользнула со стула, так что оказалась на коленях перед ним, и медленно расстегнула его брюки. Она как бы глядела на себя со стороны — смотрела, как чужие руки тянутся и берут эту странную, твердую, горячую штуку. Это было так, как будто рассудок полностью ее покинул, и власть взяла та ее часть, что состояла только из инстинкта и желания.

Мистер Карр застонал, и его мантра стала лихорадочной и быстрой, напоминая уже не слова, а просто тихое отчаянное рычание. Он оттолкнул ее руку, и на секунду ей показалось, что он рассердился, но потом он сказал: «Обожебожебоже» — и набросился на нее. Боль разодрала ее, ей пришлось заткнуть себе рот кулаком, чтобы не закричать. Потом боль прекратилась, и ей стало тепло и спокойно. Мистер Карр смотрел прямо ей в глаза, издавая прерывистые стоны. Она коснулась его лица и волос; его лицо исказилось, и он задвигался быстрее. Затем с последним громким стоном он скатился с нее, оставив теплую клейкую жидкость.

Все это заняло менее десяти минут. Когда она застегивала блузку, ей стали слышны крики детей за окном, звук свистка, шум заводящегося мотора. Она взяла из коробки на его столе бумажную салфетку и вытерла то, что стекало у нее по бедрам. Мистер Карр смотрел на нее, и по его раскрасневшимся щекам катились крупные слезы. Приведя себя в порядок, Сара шагнула к нему и вытерла его лицо.

— Все нормально, — сказала она. — Не надо себя винить.

— Я не чувствую себя виноватым, Сара. В этом вся трагедия.

Мистер Карр был старше Сары, он был ее учитель, он был женат, у него были дети, и поэтому он просто не мог позволить, чтобы вчерашнее повторилось. «А-а», — сказала Саpa, которая думала, что опять осталась после уроков как раз для того, чтобы это могло повториться. То, что он поцеловал ее, как только закрылась дверь, то, как он запустил пальцы в ее волосы, когда спросил, как она; то, что он начал гладить ее бедро, как только они сели, — все, казалось, подтверждало первоначальное предположение.

— Мне все равно. Мне просто нравится быть с вами.