Оливия Уэдсли - Принцесса Востока

Что она могла сделать?

Сказать ему, что она не была любовницей Гамида эль-Алима? Что он должен поверить ей, несмотря на то, что нашел ее в палатке у него? Но разве она могла сказать ему это? Нет, никогда!

Что бы ни думал Сфорцо, она не могла разуверить его, убедить его в истине.

За все время их пребывания в пустыне он лишь кратко упомянул о причинах, приведших его к ней. Он передал ей известие, привезенное Тэмпестами. Она молча выслушала его и ничего не сказала. Лишь когда он упомянул о Сариа, которая с одним из людей Роберта должна была уехать в Каир, она прошептала: «Бедная Сариа».

Прошлое было для них теперь таким далеким и утерянным навсегда.

Иногда, когда она просыпалась ночью, ей казалось невозможным, что они находятся здесь, в пустыне, отрезанные от всего мира. Иногда она тосковала о прошлом, чувствуя, что самообладание оставляет ее. Но гордость брала верх, и она спокойно переносила все невзгоды и лишения, утешаясь тем, что Сфорцо разделял с ней одиночество.

Снаружи поднялся ветер; он шуршал песком, гнул высокие пальмы к земле и раскачивал палатку.

В эту ночь Сфорцо не мог заснуть; он вспоминал свою прежнюю жизнь: книги, которые он любил, музыку, которую он слышал, свой дом в Париже, в Венеции. Он видел шумные улицы больших городов, знакомые лица друзей, залитые светом залы, наполненные пестрой толпой. Все это он потерял навсегда.

В его жизни осталось одно: Каро.

На следующее утро Каро заболела. У нее сильно болела голова. Она жаловалась на боль в горле. Она так охрипла, что говорила шепотом, все же стараясь улыбнуться.

Сфорцо сварил кофе, принес ей чашку горячего напитка и навел порядок в палатке. Он был очень нежен и внимателен к ней.

К вечеру ей стало хуже. Она лежала неподвижно, с закрытыми глазами и плотно сжатыми от боли губами. Дверь палатки была закрыта, так как Сфорцо опасался сквозного ветра.

– Я вынесу вас на солнце, – предложил он, нагнувшись к ней.

Он поднял ее на руки. Каро лежала в его объятиях, отвернув от него лицо. Она чувствовала, как билось его сердце. Слезы усталости, любви и сожаления покатились по ее щекам.

Сфорцо вздрогнул, увидев ее слезы, которые отозвались острой болью в его сердце. Почему она плакала?

– В чем дело? – спросил он резко, боясь выдать свое волнение. – Вам хуже? Ваше горло…

Каро тихо, печально усмехнулась:

– Нет, нет, нет. Ничего. Я просто устала. Вам тяжело держать меня. Пожалуйста, отнесите меня в палатку.

Не говоря ни слова, Сфорцо отнес ее туда. Он оставил ее одну и сел около палатки. Она видела его склоненную голову, его тонкую, сильную, загорелую руку, бессильно опущенную на песок.

О, взять его руки в свои, прижать их к своему сердцу, сказать ему о своей любви, наконец!

«Если я умру здесь… Но я не хочу умереть без его любви. Если спросить его или сказать ему?» – думала она с отчаянием. Рыдания подступили к ее горлу.

– Если бы я могла умереть, – произнесла она вслух.

– Вы звали меня? – спросил Сфорцо с места.

– Нет. Но я ужасно одинока, Джиованни.

Она назвала его по имени, хотя никогда до сих пор не делала этого.

Последовала короткая пауза, затем Сфорцо спросил:

– Можно мне войти и посидеть с вами?

– Да, пожалуйста.

Его фигура показалась в залитом светом четырехугольнике входа. Он сел около нее. В неясном свете, царившем в палатке, Каро старалась разглядеть его лицо.

– Прочитайте какое-нибудь стихотворение, – попросила она.

– Какое? – спросил он мягко, без всякой насмешки, сразу поняв ее настроение.

Каро тихо ответила:

– Какую-нибудь поэму о любви.

Горькая ирония ее слов не ускользнула от чуткого слуха Сфорцо. Он вспомнил несколько строк из стихотворения Россетти, которое он очень любил.

Почти шепотом он начал читать слова бессмертного произведения:

– Это стихи Россетти? – прошептала Каро.

– Да, – ответил Сфорцо. – Вы знаете их?

Он посмотрел на нее. Их взоры встретились. Он тихо продолжал, чтобы скрыть дрожь в своем голосе:

Они все еще глядели друг на друга, затем Каро задумчиво заметила:

– Вы любите стихи Россетти? У меня был сборник его стихов, прекрасная книга в темно-зеленом переплете, тисненном золотыми узорами, и когда я… о Джиованни, Джиованни!..

Внезапно она поднялась и схватила его за руку, дрожа всем телом, не в состоянии произнести ни слова.

С бесконечной нежностью он начал уговаривать и успокаивать ее, как ребенка.

Каро чувствовала горькое разочарование. Если бы он вместо слов обнял и поцеловал ее, она отдала бы все за это.

– Вы устали и потому так нервничаете, – произнес он спокойно. – Успокойтесь. Вы не должны волноваться. Я уверен, что тут скоро пройдет караван. Этот оазис служил постоянным привалом для Роберта, что видно из большого количества запасов, оставленных здесь. Он останавливался здесь часто, и оазис лежит недалеко от дороги, по которой проходят караваны. Рано или поздно нас найдут.

– Вы успокаиваете меня, – сказала Каро. – Скажите, вы мечтаете о часе освобождения?

Тон ее слов поразил его. Он был холодным, резким, почти сердитым.

– Конечно, здорово будет снова вернуться к цивилизации, – медленно ответил Сфорцо.

Каро рассмеялась. Беспричинное раздражение овладело ею.

– Как вы будете рады, когда станете наконец свободным!

– Свободным? – повторил Сфорцо.

Каро села, наклонив свое нежное, раскрасневшееся лицо к его лицу. Он видел, как подымалась и опускалась ее грудь.

– Когда избавитесь от меня, моего постоянного общества, моего неизменного присутствия.

Она положила руки к нему на грудь и снова рассмеялась:

– Вы избавитесь от женщины, которую вы должны развлекать, с которой вы должны разговаривать, о которой вы должны заботиться. И эта женщина для вас… – она остановилась на мгновение, – ничто.

В ее голосе, в ее словах была мольба, звучало страдание, сдержанная любовь.

Каро медленно подняла голову, их взгляды встретились, и ее глаза говорили ему о ее чувстве.

Сфорцо постепенно бледнел, словно вся кровь отлила от его лица. Каро казалось, что он должен был слышать, как билось сердце в ее груди. Сфорцо глядел на нее, не сознавая окружающего. Он знал лишь одно: она была здесь, около него, она ждала его ласки, его поцелуя. Он хотел поднять дрожащие руки, обнять ее и притянуть к себе.

Она опустилась на подушки и прошептала беззвучно:

– Я так ужасно устала.

Сфорцо сидел неподвижно. Его охватила какая-то апатия, наступившая после вспышки чувств, обуревавших его и сменившихся усталостью и безразличием.

Она не поняла всей силы его любви, горящей в нем, и в ответ нашла лишь слова: «Я так устала».

Несмотря на нежность, испытываемую к ней, он не мог подавить разочарования и горечи. Он дарил ей лучшие чувства, но они не находили отклика в ее душе.

Он встал и спокойно произнес:

– Я приготовлю для вас кофе.

– Вы так добры, – сказала Каро.

Снова обида и раздражение прозвучали в ее ответе. Она не могла понять молчания Сфорцо, глубоко оскорбившего ее.

Сфорцо молча сварил кофе и принес ей чашку. Словно капризный ребенок, Каро испытала желание рассердить его.

– Какой контраст между палаткой Гамида и нашей, не правда ли? – с вызовом и насмешкой сказала она.

Она сама не считала себя способной на такое замечание. Но в минуту гнева и обиды она хотела оскорбить его, вызвать его гнев.

Сфорцо стоял у дверей. При ее словах он обернулся к ней, точно зашатавшись от удара, и остановился неподвижно. Он не хотел верить, что Каро могла сказать что-нибудь подобное, вспомнить хладнокровно о человеке, убившем Роберта.

Ярость и холодная злоба проснулись в нем. Он сдержался с усилием. Под его внешним, неизменным спокойствием и сдержанностью скрывалась его настоящая буйная натура. В порыве гнева он был способен на все. В таком порыве он убил Гамида, и теперь снова бешенство просыпалось в нем. Он задыхался, не в силах произнести ни слова.

Каро поняла, какое страдание причинила ему своими словами. Она встала, неуверенно подошла к нему и с отчаянием в голосе произнесла:

– Джиованни, простите меня, я поступила необдуманно. Я не знаю, что говорю. Но я, я…

Она протянула к нему руки и обняла его, положив голову на его плечо.

Он замер на мгновение, затем он тихо отстранил ее и вышел из палатки в темноту ночи.

На следующее утро Каро стало лучше.

Она встретилась со Сфорцо, словно ничего не произошло прошлой ночью. Оба были смущены и молчаливы. День проходил, приближаясь к концу. Когда наступила ночь, прохладная и темная, Каро показалось, что со Сфорцо произошла какая-то перемена. Он стал еще холодней и сдержаннее, чем всегда.

Они сидели около палатки, изредка обмениваясь замечаниями. Над ними в глубине ночного неба мерцали звезды, изредка вспыхивали далекие зарницы.

– Будет буря, – беспокойно заметил Сфорцо.

– Мне все равно, – ответила Каро.

В ее теперешнем настроении она обрадовалась бы даже опасности, которая могла бы принести с собой забвение.

Совершенно неизвестно почему они заговорили о Париже, вспомнили свою первую встречу, и слова «помните ли вы» часто повторялись ими.

Под влиянием необъяснимого импульса Каро сказала: