– Что ты предлагаешь, Франкон?

– Я? Для начала замечу, что ни тебе, ни кому-либо иному уже не под силу изгнать варваров из этой земли. Они пришли навсегда, как ни горько это сознавать. Да, они язычники, и Роллон едва ли не самый закоренелый из них. Благочестия в нем не больше, чем в гнилом орехе. Однако если сам он истовый приверженец своих северных идолов, то его потомки могут стать столь же праведными христианами.

– Потомки? Неужто Снэфрид наконец-то понесла?

– Сохрани нас Господь! Тогда бы и у меня опустились руки. Я говорю о том, что Роллон должен иметь наследника от женщины-христианки, что даст всем франкам и крещеным норманнам надежду, что, когда истечет тысячелетие и приблизится Судный день, на них не падет гнев Божий как на подданных языческого правителя.

Роберт какое-то время недоверчиво глядел на епископа. Ему ли было не знать, о чем говорит Франкон! Однако он спросил:

– А что же младший брат Ролло?

Епископ тяжело вздохнул, его лицо опечалилось.

– Атли – добрый малый, и мне не составило бы труда при посредничестве племянницы мессира сделать из него честного христианина. Но зачем же делать лишнюю работу? Во-первых, это никак не повлияет на остальных норманнов, а во-вторых… Увы! Я слежу за этим юношей. Его пожирает недуг. Он не заживется на этом свете.

– Ты готов поставить об этом в известность Ролло?

Франкон отрицательно покачал головой.

– Тогда мне придется покинуть сию юдоль еще раньше Атли. Ролло слеп и глух в отношении тех, кого любит. Он внушил себе, что Атли наследует ему, и будет верить в это до конца.

– О чем же ты тогда здесь толкуешь? Выходит, я должен предложить Ролло руку моей племянницы, тогда как он сам отдал ее своему брату?

– Да, это весьма сложно, – согласился епископ. – Однако я давно наблюдаю за Ролло и девушкой. Между ними страсть – и столь сильная, что даже Снэфрид начинает выказывать беспокойство.

Они умолкли. В отверстии грота посвистывал ветер, проносились сорванные с ветвей желтые листья. Сухо шуршал жухлый папоротник, слышалось монотонное хриплое пение прокаженных у костров.

– В отношении Эммы у меня были иные намерения, – начал, наконец, Роберт. – Я намеревался выменять ее у Роллона на пленных норвежских ярлов, что содержатся в моих подземельях. Многие из них – его люди. Эмма же… У меня натянутые отношения с Рихардом Бургундским, а он как раз подыскивает себе новую супругу. Эмма хороша собой и…

– Не думаю, чтобы Ролло согласился на такой обмен. Уверяю тебя: эти двое боготворят друг друга. Более того – только Эмме под силу убедить Ролло принять крещение.

– Но ты ведь не уверен в этом, Франкон? Мне претит сама мысль отдать христианскую принцессу немытому язычнику. Дочь короля Эда!

– Похоже, ты пропустил мимо ушей то, что я говорил тебе, мессир. Эмме удастся убедить Ролло креститься, ибо он влюблен в нее достаточно сильно, чтобы поддаться на ее уговоры. Он еще и сам не ведает, сколь зависим от песен нашей Птички. Она же привязана к нему достаточно сильно, чтобы, как добрая христианка, позаботиться о спасении души возлюбленного. Если он решится на такой шаг, за ним последуют все его воины, а значит, мы оба – ты и я – сможем смело взглянуть в очи Высшего Судьи, когда исполнится срок, ибо все наши грехи – прах по сравнению с обращением целого края в истинную веру. К тому же мы осчастливим дочь короля Эда. Поверьте, мессир герцог, ничто так не волнует девушку, как история о язычнике Готфриде и Гизелле Лотарингской, а это говорит о многом. Что же до вашего плана заручиться поддержкой Рихарда Бургундского при посредстве брачного союза… В Париже у вас подрастает дочь, которая куда больше привлекает Рихарда Заступника, нежели ваша племянница, бог весть откуда возникшая.

– Это ты у Роллона научился подобной дерзости? – вскипел Роберт. – Предоставь мне самому решать судьбу моей дочери!

Вспышка герцога ничуть не смутила Франкона.

– Если бы Эмма Парижская стала супругой бургундца, а Эмма из Байе сочеталась браком с нормандцем, то ты, мессир герцог, обрел бы союзников и на юге, и на севере. Разве это не упрочило бы власть Робертинов настолько, что Карл Каролинг не смел бы садиться в твоем присутствии, не испросив разрешения?

Роберт невольно усмехнулся лукавству епископа. Этот пройдоха отлично понимает, как тяжко ему, владельцу половины франкских земель, склоняться перед ничтожным Карлом. Помедлив, он сказал:

– Вольно же тебе, Франкон, играя словами, вершить людские судьбы. Разве так просто устранить Атли Нормандского, отдав его невесту старшему брату? И не забывай: ты толкаешь меня отдать дочь первому из моих врагов!

– Твой первый враг и соперник – все же Роллон, поверь мне, мессир. Что же касается чувств… Не они правят миром. И, увы, не разум. Все в руках провидения. Поэтому помолимся, чтобы наши планы не рухнули в одночасье.

И тучный епископ, опустившись на колени, сложил холеные руки перед грудью.

Однако герцог Нейстрийский не последовал его примеру. Закупорив мех с вином, он бросил его в чересседельную сумку и любовно огладил жеребца. Он не слишком доверял словам Франкона о том, что нормандский конунг так околдован его племянницей, что готов ради нее креститься. Разумеется, Эмма прекрасна, как майское утро, однако влюбленный мужчина не отдаст свою избранницу кому-либо, пусть даже и брату. Женщина способна посеять между мужчинами вражду, и никогда – наоборот, и родственные чувства не играют в этом никакой роли. К тому же Роберту доводилось видеть супругу Роллона. Она достаточно хороша собой, чтобы любой мужчина не помышлял о другой. Что же до перехода в Христову веру… Пусть даже все обстоит так, как толкует епископ, однако Ролло никогда не пойдет на это – хотя бы из опасения лишиться поддержки своих соплеменников. Их мечи для него важнее всех наслаждений любви. Единственное, что остается, – наследник. Но это опять-таки не значит, что Ролло захочет видеть его христианином. Что же касается Эммы… Роберт готов был поверить, что ей небезразличен варвар. Герцог сам был свидетелем тому, как на пути в Париж она кружила вокруг пленного Роллона, заточенного в клетку. Свою роль могли сыграть их совместные злоключения в дебрях Бретани. И в то же время посланцы Роберта в Руане утверждали, что им доподлинно ведомо, что Эмма делит ложе с Атли. Младший брат Роллона не играл в планах герцога никакой роли. Слабое, никчемное существо. Роберт даже был готов допустить, что Эмма не солгала, уверив Далмация, что живет с Атли как сестра с братом. Это похоже на нее. Даже если Роллон все же соединит их по своему языческому обряду, в глазах христианина это не будет играть никакой роли. Пусть уж Эмма останется для всех дочерью графской четы из Байе, чем наложницей хилого мальчишки. Хотя отдельные изощренные умы склоняются к тому, что Атли служит лишь прикрытием, на самом деле Эмма душой и телом принадлежит Роллону. Забавно, согласился ли бы при этих обстоятельствах Рихард Бургундский взять ее в жены, если бы Роберту удалось отнять Эмму у Ролло? А Карл? Как Каролинг отнесся бы к этому? Ведь это он предлагал норманну принцессу Гизеллу, лишь бы заручиться его поддержкой. Что, если он пронюхает, что пленница викингов доводится ему родней, и первым предложит ее Ролло? Не заключат ли они тогда союз против него – Роберта Парижского? Да, в одном с Франконом можно согласиться – Ролло лучше иметь среди союзников, нежели среди врагов.

– Аминь! – наконец произнес епископ, вставая и отряхивая песок с колен. Бросив быстрый, внимательный взгляд на герцога, он продолжал:

– А теперь выслушай еще одну новость. Сейчас, когда Роллон силен как никогда, он намерен осуществить свою давнюю мечту. Он уже начал переговоры с норманнами Луары и Аквитании о совместном походе против франков. Ты сам понимаешь, насколько это серьезно. Если сговор состоится, человечье мясо и кровь будут стоить дешевле воды из Секваны. Я не уверен в благосклонности небес к многогрешным франкам и не надеюсь, что среди франкской знати вновь найдется Карл Мартелл, который сможет объединить ее и остановить норманнов, как сей достойный герцог остановил мавров при Пуатье[29].

– Ты говоришь серьезно? – обеспокоился Роберт. – И ты приберег такое известие напоследок?

– Мне уже пора, – не глядя на герцога, проговорил епископ. – Для норманнов я отправился в аббатство Святого Эвруля, и мне необходимо появиться там еще до того, как они что-то заподозрят. Будет скверно, если их дозор обнаружит моих людей с мулами в лощине.

– Откуда у тебя эти сведения? – не слушая его, снова спросил Роберт.

– Во дворце Роллона есть мои глаза и уши, – спокойно отвечал Франкон. – И хоть все вы считаете, что я продался норманнам, я никогда не забываю, что в моих жилах течет галльская кровь.

Когда епископ удалился, Роберт развернул коня и двинулся в противоположную сторону. Миновав прокаженных, он бросил в их сторону мех с остатками вина. И лишь при встрече со своей свитой вышел из задумчивости.

– Вам удалось, мессир, увидеться с Франконом? – спросил новый вавассор, отпрыск его старинного вассала, Ги Анжуйский. – Похоже, что вашей племяннице все более небезопасно оставаться у норманнов. Клянусь ранами Спасителя, я своими глазами видел, как грубо обращался с ней Роллон!

Роберт внимательно взглянул на юношу. Он знал, что Ги был обручен с Эммой и все еще надеется добиться у герцога ее руки. Тщетно! Роберт никогда не отдаст девушку за сына вассала, в особенности такого властолюбца, как Фульк Анжуйский. Опасно возвысить этого хвастуна и выскочку, отдав его наследнику франкскую принцессу. И пусть сам по себе Ги безвреден – обычный влюбленный мальчишка, но он старший сын честолюбца Фулька, а никто лучше Роберта не знал, что в честолюбии – корень всякой измены. Нет, об этом не может быть и речи. Роллон Нормандский – другое дело. Союз меж ним и Эммой мог бы сблизить конунга с Робертом. К тому же Ролло сам по себе достаточно силен, чтобы, породнившись с ним, ожидать от него поддержки, а не предательства.