– О да. – Его необыкновенные синевато-серые глаза сверкнули. – Его высокопреосвященство тоже приготовил для вас важные рекомендации.

Я улыбнулась. В своих пестрых рейтузах, облегающей блузе и туфлях с широкими носами, он казался не на месте в сельской обстановке Пезаро – сразу было видно приезжего.

– Как поживает Чезаре?.. Я имею в виду его высокопреосвященство кардинала.

– Я тоже называю его по имени, моя госпожа. В частной обстановке он не требует соблюдения церемоний. К сожалению, дела идут не так хорошо, как хотелось бы. Ситуация ухудшается. Наши информаторы сообщают, что французы уже готовятся к переходу через горы. Основное препятствие – отсутствие специального транспорта для их новых пушек, они легкие и могут стрелять железом, а не камнем. И дальность стрельбы у них больше. Король Карл хвастается, что разнесет стены Неаполя и похоронит Альфонсо в руинах.

– Diо mio! – У меня словно пустота образовалась внутри. – А существует ли угроза Риму?

– Кто может знать? Французы – дикари, если они нападут на нас, то могут сделать что угодно, включая и поход на Вечный город. Его святейшество послал королю Карлу строгое письмо, предостерегая его от попыток нарушить мир, но начал укреплять замок Святого Ангела на тот случай, если придется там укрыться. Мой господин Чезаре тоже делает все возможное, чтобы привлечь на нашу сторону союзников. По всему Папскому государству по его распоряжению в праздник Тела и Крови Христовой будут читаться проповеди, в которых говорится, что если французская агрессия не встретит сопротивления, то пострадают все. Пока только Неаполь внял его предупреждению. Король Альфонсо собирает армию, но синьоры центральной области – Романьи, – которые никогда не подчинялись никаким законам, ищут только своей выгоды, а другие города-государства не берут на себя никаких обязательств. La Serenissima[43] слишком сильна, чтобы бояться вторжения. Флоренция придет нам на помощь, если будет в силах, но Медичи остаются под этим дьяволом Савонаролой, а Милан, насколько нам известно, готов раздвинуть ноги – простите меня за это выражение, моя госпожа, – перед королем Карлом.

– Не стоит извиняться, – сказала я, сосредоточившись на тропинке впереди и пытаясь прогнать этот жуткий образ – французы, наводняющие нашу землю, как варвары.

– Ваша помощь крайне необходима, – добавил Микелотто. – Мой господин Чезаре считает, что когда синьор Джованни получит приказ его святейшества из Рима, вся правда о его связях с Миланом всплывет на поверхность.

– Приказ? – Я остановилась. – Какой приказ?

– Будучи вассалом его святейшества, согласно condotta, он обязан присоединиться к нашей обороне Неаполя.

Я недоуменно хохотнула:

– Мой муж? В союзе с Неаполем? Он никогда на это не пойдет. Он связан с Миланом семейными узами и… Или мой отец и Чезаре хотят вынудить Джованни сделать выбор?

– Не стану делать вид, будто знаю их намерения, моя госпожа. Но я вижу, мой господин был прав, когда предупреждал, что вы отлично понимаете суть дела.

Я услышала голос моей матери так, словно она стояла рядом со мной. «Только не впадай в ошибку и не думай, что ты какая-то необыкновенная… В конечном счете ты всего лишь женщина». Я закрыла глаза, прогоняя ее слова. Она ошибалась. Я не похожа на нее. Я выше ее и всех других женщин, потому что я – Борджиа.

– И что я должна делать?

Микелотто понизил голос:

– Мы считаем, что между Пезаро и Миланом будет происходить обмен письмами, в которых Джованни будет предлагать свое содействие Лодовико Моро.

– Письма? Но как я смогу?..

Вопрос замер у меня на губах, когда он вытащил кошель из плаща. Я развязала шнурок и увидела внутри массу неотшлифованных рубинов.

– Тут же целое состояние!

– Верно. Отследить драгоценные камни труднее, а вам они потребуются на подкуп. Кто-нибудь из личных секретарей синьора проявит гибкость.

Я засунула кошель в карман юбки, кинула взгляд через плечо.

– Его персонал служит ему много лет, – прошептала я, хотя никого рядом с нами не было; Пантализея села на скамью вдалеке. – Вряд ли кто из них согласится…

– Один уже согласился. – От улыбки шрам на щеке Микелотто сдвинулся. – Его зовут Цакапо. Он будет делать копии с писем синьора. А вы, прочтя их, должны будете отправлять все значимые новости нам через вашего обычного гонца. У вас есть кто-нибудь, кому вы можете довериться? Вы должны избегать всяких контактов с Цакапо.

– Да. Мне поможет моя Пантализея.

Мы двинулись в дом. Тяжелый кошель оттягивал карман моей юбки.

Пантализея поднялась. Я протянула руку Микелотто:

– Пожалуйста, скажите его высокопреосвященству, что я постараюсь не обмануть его ожиданий. Надеюсь, вы возвратитесь в Рим без происшествий.

С этими словами я отвернулась, но успела увидеть, как он мне подмигнул.

Глава 13

До меня долетел смех Джулии. Со своего возвышения я наблюдала за Джулией. Она сидела на стуле с лютней в руках в центре зала, окруженная знатными молодыми людьми в обтягивающих рейтузах, а сварливые матроны с набеленными с лицами взирали на это с мрачным видом.

Вот уже две недели, как в Пезаро приехали прежняя свояченица Джованни, графиня Катерина Гонзага, и ее муж, граф Оттавиано. К радости Джулии, слухи об обаянии Катерины оказались несостоятельными. Если манеры графини были аристократическими, как и ее одежды, то сама она скорее напоминала Эпону[44], чем Венеру, – слишком высокая, с квадратной челюстью и тонкими губами. Близко посаженные глаза и мужские руки соответствовали ее резкой походке. Когда Катерина только вышла из своего экипажа, Джулия чуть не заурчала от удовольствия. И сразу же попыталась затмить графиню собственными экстравагантными нарядами – отправляясь на охоту или развлекая нас музыкой после застолья.

Поначалу я думала, что Катерина ничего не замечает, что ее не волнуют действия ла Фарнезе, которая крутится вокруг нее, словно экзотическая птица. Однако графиня вскоре продемонстрировала свой характер. Мы провели несколько дней на Вилла-Империале, и во время охоты она всегда оставляла Джулию далеко позади: в седле никто не сравнился бы с графиней Гонзага, которая прославилась своим искусством верховой езды. В то же время она умудрялась держать на расстоянии от Джулии своего супруга. Тот был настолько ниже Катерины ростом, что это производило комичное впечатление, однако черноглаз и мужествен.

Джулия бренчала на лютне, сладкозвучно распевая любовные стихи, и наклоняла голову, чтобы все видели ее украшенные жемчужинами кудри вокруг лица. Катерина подалась ко мне и прошептала:

– Я пришла к выводу, что жена должна быть либо очень уверенной в своем муже, либо очень глупой, если она позволяет такой особе оставаться рядом.

С этими словами она показала на своего мужа, потом на моего: те сидели на возвышениях напротив нас и смотрели на ла Фарнезе как на ангела, незнамо как возникшего среди нас.

Слегка выбитая из колеи ее словами, я взяла кубок.

– Донна Джулия – мой дорогой друг. Да что говорить – она была мне сестрой с тех пор, как мы с ней поселились в Риме. Я не жду от нее никаких козней.

– Вот как? – Улыбка Катерины обнажила ее тусклые зубы. – Даже самые любящие из сестер оспаривают чужое первенство, если вооружены такими же преимуществами.

У меня сердце ёкнуло, когда я вспомнила Джованни у кровати позади Джулии. Но сказала, выдавив пренебрежительный смешок:

– Уж не хотите ли вы сказать, что она осмелится…

– Вы говорите так, будто это невозможно. – Голос Катерины звучал холодно. – На основании собственного жизненного опыта я вам скажу, что для вашей любящей сестры внимание мужчин необходимо как воздух. Чтобы такая женщина жила близ Джованни… Я знаю его много лет, ведь он был мужем моей покойной сестры. Он с готовностью откликается на приглашение в постель. И если я не ошибаюсь, то вашего он пока не получил. – Она посмотрела на меня с бесстыдной откровенностью. – Я не слишком прямолинейна?

Я отрицательно покачала головой и вперилась взглядом в Джованни. Он казался взволнованным, но в последнее время он всегда был такой. Расходы на прием Гонзага не давали ему покоя. Он постоянно беспокоился из-за денег, из-за французов и Милана и, чтобы смирить тревоги, много пил. Насколько мне известно – а я наблюдала за ним внимательно, – до этого дня он не совершил ничего предосудительного, разве что по вечерам тащился в свою спальню совершенно пьяным. Еще я выяснила, что, вопреки его заверениям на нашем свадебном пиру, на самом деле он совершенно не умел танцевать и приходил на вечерние собрания против воли, понимая, что ему придется скрывать свое неумение. Но не ошибалась ли я? Не нашли ли они с Джулией способа обделывать свои делишки у меня за спиной?

Терзая себя этими неприятными мыслями, я вдруг увидела, что синьор Оттавиано отодвинул стул от стола и встал.

Катерина замерла. Ее муж прошел мимо нас туда, где сидела Джулия, дождался, когда она закончит слащавое пение, и закричал:

– Bravissima!

Он принялся аплодировать, побуждая и всех нас последовать его примеру. Джулия протянула ему руку для поцелуя.

– Как я вам уже говорила, – сказала Катерина, – такие женщины не выносят невнимания.

– Да, – холодно ответила я. – Теперь я понимаю, что вы имели в виду.

– Правда? Очень рада. Вообще-то говоря, я думала о той маленькой уловке, что наблюдала сегодня утром.

– Что… что вы сказали? – Я перевела взгляд с Джулии на нее.

– Ах, cara[45], я тоже была когда-то молодой женой, много лет назад. И когда я вижу интригу, то понимаю, что происходит. Эта ваша женщина – темноволосая и большеглазая. Она пыталась спрятать… пачку писем? Да? Вы так быстро вытолкали меня из комнаты, что я не успела вам сказать: если вы ведете наблюдение за перепиской ла Фарнезе, это очень правильно. На вашем месте я бы сделала то же самое.

– Это не… я не…

Я молча прокляла нашу неопытность. Связь с Цакапо мы поддерживали настолько осторожно, что я даже не знала, как он выглядит. Пантализея говорила, что это худой, нервный человек с глазами-бусинками и дурным запахом изо рта. И еще он был жаден – каждый камень, принесенный Пантализеей, тут же прятал в карман, но при этом нередко говорил, что у него ничего для нас нет. Утверждал, что никаких новых писем моему мужу не поступало. Каждое возвращение Пантализеи с пустыми руками усиливало мои подозрения в том, что Джованни и в самом деле интригует против моей семьи. Но сегодня после охоты, когда мы с Катериной вошли ко мне, смеясь над тем, как во время погони за кабаном она чуть не выбила Джулию из седла, я увидела Пантализею – вся красная, та прятала что-то у себя за спиной. У меня пока еще не было возможности посмотреть, что она принесла. Мне пришлось спешно выпроводить Катерину, прибегнув к неубедительным извинениям, снять грязную одежду, принять ванну и подготовиться к вечернему застолью. И все это время я в уме бранила неловкость Пантализеи. Письма я собиралась прочесть сегодня вечером.