Свиту короля составляли главный камергер, капитан отряда телохранителей, восемьдесят лучников-шотландцев, за которыми ехали Месье, брат короля, а за ним три принца крови: де Конде, его сын, юный герцог Энгиенский, и его брат, принц де Конти, недавно женившийся на племяннице Мазарини.

Изабель, как она и предполагала, заняла, по приглашению Анны Австрийской, место на одном из балконов особняка Бовэ, который был превращен в королевскую трибуну. Все балконы особняка были обтянуты пурпурным с золотом бархатом. Самые знатные дамы, герцогини и принцессы, заняли места на двух центральных балконах, на одном из которых восседала королева-мать вместе с королевой Генриеттой-Марией Английской и ее дочерью, принцессой Генриеттой, а на другом кардинал Мазарини. Пурпурные, сверкающие бриллиантами одежды кардинала лишь подчеркивали нездоровый землистый цвет его лица. Рядом с кардиналом стоял дон Луис де Харо и толпа иностранных послов.

Изабель с волнением приблизилась к королевам, чтобы с ними поздороваться. Она в первый раз виделась с Анной Австрийской после своих злоключений, но королева-мать встретила ее тепло и радушно.

– Мы рады видеть вас, милая герцогиня! Нам известно, сколько страданий выпало вам из-за ваших попыток вернуть Франции мир, а ее самому славному воину место, какое он никогда не должен был покидать. Видеть вас нам всегда отрадно.

– Какое счастье, – прибавила Генриетта-Мария, – что вы не позволили безумству моего сына увлечь себя в Англию, когда он был всего лишь странствующим принцем. Ваши несравненные достоинства посредницы погибли бы в туманах Англии.

– Я никогда не чувствовала себя достойной такой чести, Ваше Величество, но кроме того, никогда бы, как мне кажется, не могла покинуть Францию. С тем большим восхищением я взираю на мужественную королеву Англии, столь великолепно носящую ее корону. Другого и нельзя было ожидать от дочери всеми любимого и всеми оплакиваемого Генриха Четвертого.

Изабель заняла место на балконе, где сидели герцогиня де Навай, герцогиня де Креки и госпожа де Мотвиль, которая хотя и не была герцогиней, но была наперсницей и любимой подругой королевы-матери, что стоило титула герцогини. Изабель была в прекрасных с ней отношениях и не замедлила задать вопрос, который немало удивил госпожу де Мотвиль.

– Я не вижу моей кузины, герцогини де Лонгвиль, – сказала Изабель. – И супруги господина принца. Неужели они не были приглашены?

– Вы должны быть осведомлены об этом лучше меня! – воскликнула та в ответ. – Судя по слухам, госпожа де Конде вновь лежит в постели из-за неблагополучных родов, а госпожа де Лонгвиль, удалившись в монастырь кармелиток, еще не чувствует себя достаточно окрепшей, чтобы противостоять миазмам двора. Думаю, вам лучше других известно, что герцогиня де Лонгвиль задумала поменять знаменитую каску с белыми перьями на нимб святой?

Изабель улыбнулась. Она хотела выяснить официальную версию отсутствия своих родственниц. От принца де Конде она знала, что Анна-Женевьева готова была снизойти до появления при королевском дворе только в том случае, если будет приглашена отдельно и только к королевской чете. А что касается Клер-Клеманс, то принц категорически запретил своей супруге принимать королевское приглашение и присутствовать на празднике.

Дело в том, что Клер-Клеманс по-прежнему не уставала похваляться своими подвигами в Бордо и поливать Мазарини грязью, что было теперь совсем неуместно. Особенно когда речь шла о человеке, чьи дни, похоже, были сочтены…

Кардинал нисколько не обольщался относительно своего состояния. Слуги видели, как по вечерам, оставшись один, он, опираясь на трость, медленно обходил комнату за комнатой в своем дворце-музее, останавливаясь то перед греческой статуей, то перед картиной известного мастера, то перед витриной с ювелирными украшениями и драгоценностями. Больше всего его завораживали бриллианты, и он стал владельцем нескольких самых красивых в мире камней. Он ласкал эти камни, любовался ими и душераздирающе вздыхал. Кардинал прощался, не скрывая, как больно дается ему прощание.

– Все сокровища мира ничто по сравнению с райскими кущами, – осторожно попробовал утешить его духовник, стараясь поддержать несчастного больного. Но Мазарини вздохнул еще горше.

– Вы, без сомнения правы, отец мой, но я совсем не уверен, что меня пригласят пребывать среди избранных, – отозвался Мазарини и снова тяжело вздохнул.

Чувствуя, что смертный час его приближается, Мазарини решил устроить у себя во дворце праздник, память о котором должна была сохраниться надолго. После праздника он решил удалиться в суровый Венсенский замок и там готовиться к встрече с Господом. Поводом для празднества послужил новый дипломатический успех кардинала: он сумел договориться о женитьбе юного Месье, младшего брата короля, на принцессе Генриетте Английской. В Англии царствовал теперь славный Карл II, двоюродный брат Людовика XIV, и этот брак обеспечивал мир на северо-востоке, так же как брак короля обеспечивал мир на юге.

Праздник удался на славу. Актеры театра Месье под руководством Мольера, который писал для них пьесы, представили две комедии: «Шалый, или Все невпопад» и «Смешные жеманницы». Пьесы необыкновенно понравились, все хохотали до упаду. Не хуже оказался и великолепный ужин, а после бал.

На балу Анна Австрийская сама представила Изабель своей невестке:

– Я посоветовала бы вам приглашать к себе госпожу де Шатийон, если вы вдруг загрустите, – сказала она. – Мне кажется, она способна развеселить даже плачущую вдову. К тому же играет на гитаре!

– Куда хуже, чем мой брат, мадам, – осмелилась возразить Изабель. – У него теперь оказалось немало времени, чтобы усовершенствовать свой талант.

– Небольшая епитимья пойдет ему на пользу, – обронила королева с легкой улыбкой. – Для мирной жизни королевства полезно, если шпаги спокойно почивают в ножнах. Почему бы ему не жениться? Это его развлекло бы.

– Сначала он должен найти родственную душу, – вздохнула Изабель, еще не забыв грозы, которую пережила, когда принц решил поделиться с Франсуа своей замечательной идеей. К удивлению принца, молодой человек встретил ее взрывом ярости.

– Я урод без единого су! Кем должна быть невеста, чтобы удовольствоваться мной и отдать мне деньги и титул?! Ничтожным убожеством!

– Ваши любовницы не находили в вас недостатков, – недовольно возразил Конде.

– Помогал запах пороха. Красавицы всегда любили солдат, являвшихся к ним после ужасов битвы. Что общего между воином и дворянином-провинциалом, от которого несет навозом и конскими яблоками?!

– С каких это пор Монморанси сделался провинциальным дворянином? – оскорбилась Изабель. – Дайте себе, по крайней мере, труд увидеться с мадемуазель, о которой мы ведем речь.

– Не вижу в этом никакой необходимости до тех пор, пока монахиня, которой принадлежат все титулы, от них не отказалась. Но сказать по правде, я не вижу причины, по какой она бы это сделала…

На этом разговор был закончен.

Глава VIII

Наперсница

Нравилось это придворным или не нравилось, но они были вынуждены провести конец года в Венсене, и причина для этого была более чем серьезной: Мазарини, слабевший день ото дня, решил, что умрет в этом замке. Король следил за кардиналом, словно за молоком на огне, и последовал за ним в Венсен, а за королем все придворные. Принц де Конде обосновался в Сен-Море, не желая потерять ни единого мгновения агонии своего заклятого врага и… желая быть рядом с королем, который едва скрывал свое нетерпение. Королевская власть – уже всерьез! уже подлинная! – была на расстоянии протянутой руки!

Из почтения к матери, которая не могла скрыть своей печали, Людовик старался не показать снедающего его нетерпения и занимался подготовкой французско-английской свадьбы, решение о которой было окончательно принято на Рождество.

Королева Генриетта-Мария с дочерью уехали в Лондон и должны были вернуться во Францию весной.

Изабель не покидала своего парижского особняка, проводила время с госпожой де Бриенн и ждала возвращения Бастия. Принц де Конде с каждым днем ценил его все больше и давал ему самые сложные и деликатные поручения. Сначала он отправил его в Рим, а затем брал с собой в путешествия на восток Франции, которых было несколько. Вернувшись из последнего, принц навестил Изабель. Лицо его излучало удовлетворение.

– Вот славно слаженное дельце! У меня в кармане разрешение папы и согласие нашей печальницы-монахини. Не буду скрывать, ее согласие я получил без труда. Бедняжка до смерти тоскует в монастыре, куда кинулась, уж не знаю, по какой глупости. Она была несказанно рада возможности снова оказаться при дворе, да еще с титулом принцессы! Так что она готова передать все свои права, титулы и имущество сестре.

– А сестра?

– Она изъявила желание посмотреть.

– Посмотреть что?

– Не что, а на кого. На претендента, разумеется.

– Фамилии Монморанси ей недостаточно?! – гневно вспыхнула Изабель. – Она хочет посмотреть, все ли зубы у него на месте, словно покупает лошадь?!

– Боже мой! А я-то хотел предложить вам поехать вместе с Франсуа в Линьи! Но если вы вспыхиваете на каждом шагу, как солома, то я продолжу свой крестный путь в одиночестве и отвезу его туда сам. Впрочем, так будет даже лучше. Вы слишком хороши собой, чтобы ей понравиться, а с вашим замечательным характером мы вмиг доживем до драмы.

– Не говорите глупостей и скорее отвечайте мне! Сама она какая?

– Недурна! Белокурая, спокойная, выражение лица немного… коровье. Но за́мок! За́мок великолепен! Самый что ни на есть герцогский! Есть и башни, и навесные галереи и просто галереи, а уж обстановка! Просто сказочная! Франсуа должен быть доволен! Вряд ли он найдет для себя что-то лучшее! Ваш Шатийон просто жалкая дыра по сравнению с этим замком!