И она сама раскрыла ему объятия.

В следующий миг она оказалась на траве между кустов роз, и была не раздета, а скорее ободрана грубыми и неловкими руками, спешившими коснуться ее нежной кожи. Монсеньор редко стриг ногти и, срывая лоскуты платья, царапал ее и, жадно целуя, кусал. Однако крик, исторгнутый у нее бурным натиском, выражал такое неистовое наслаждение, какого она еще никогда не испытывала…

Когда буря наконец стихла, и принц раскинулся на траве, Изабель увидела, что лежит с ним рядом почти обнаженная среди голубых атласных лоскутов. Прекрасное было платье, но вернуться в дом ей не в чем. Она напрягла голос и позвала Агату. Похоже, что камеристка была неподалеку, потому что появилась очень скоро с просторным халатом в руках, в который и завернула свою госпожу, а потом принялась собирать обрывки небесно-голубого платья. Конде за это время уже успел привести свою одежду в порядок.

– Оставайтесь в саду или ждите меня в синем кабинете, – сказала ему Изабель. – Мы вместе поужинаем.

– Я задержусь в саду, – отозвался принц, – здесь так славно. – Взяв руку молодой женщины, он покрыл ее поцелуями.

– Я совсем ненадолго! Я умираю от голода!

– Я тоже, но буду ожидать вас здесь.

Спустя полчаса они сидели в саду за холодным ужином, на который оба набросились с жадностью, говоря разом обо всем и ни о чем, хохоча каждую минуту. Изабель сидела с распущенными по плечам волосами, в платье кораллового цвета, который ей необыкновенно шел, и сияла особой женской красотой, которая завораживала ее гостя. Гость, между тем, пил вино, как губка, и по огоньку, загоревшемуся у него в глазах, Изабель догадалась, что он готов возобновить свои подвиги. Но как ни была она счастлива, что ее желания относительно мятежного принца наконец-то исполнились, она сохраняла трезвую голову и вовсе не хотела, чтобы он с первого раза пресытился. Поэтому она поднялась и, прикрыв рукой притворный зевок, позвонила, сказав Людовику:

– Простите меня, монсеньор, но внезапно я почувствовала невыносимую усталость…

– Как? Уже? А я-то хотел… Я надеялся…

– К сожалению, – вздохнула она с улыбкой. – Мне необходимо вернуть себе ясность мыслей после счастья, которым вы меня одарили…

– А я горю желанием все повторить! Я люблю вас, Изабель! Вы это знаете, правда же? И прошу вас, имейте жалость, не играйте со страстью, которую разожгли!

– Играть? Могла ли прийти мне в голову подобная мысль? Нет, я хочу наслаждаться каждой секундой нашей страсти! Но нам будет необходимо все обсудить… Вы сами это понимаете… А сегодня оставьте меня плыть на счастливом облаке и возвращайтесь завтра вечером. Мы поужинаем… Может быть, даже в спальне…

Она протянула ему руку для поцелуя, и вошедший лакей помешал принцу поцеловать не только руку…

Людовик напоминал пса, у которого забрали из-под носа любимую косточку. Но у него достало трезвости, чтобы понять: сегодняшней ночью ему рассчитывать больше не на что.

– Так значит, до завтра, герцогиня! Впереди меня ждет ужасная ночь!

– Ужасная? В то время, как моя будет полна сладостных сновидений? В таком случае, может быть, было бы лучше…

– Нет, нет и нет! Я неудачно выразился. До завтра, мадам!

Глубокий поклон, в ответ реверанс, с изяществом исполненный ритуал прощания, и принц де Конде удалился, а Изабель поднялась к себе в спальню. Агата уже разложила на постели ночную рубашку и подошла к Изабель, севшей за туалетный столик, чтобы расчесать ей на ночь волосы. Изабель с легкой улыбкой на губах отдалась мечтам, камеристка старательно проводила по волосам гребешком. Обе молчали. Наконец Изабель стала вынимать из ушей длинные серьги из рубинов и бриллиантов, которые так красиво обрамляли ей шею, и тут она услышала голос Агаты:

– Еще два таких вечера, и госпожа герцогиня будет обречена на закрытые шеи с гофрированным воротником. Не думаю, что это ей понравится.

Изабель невольно вздрогнула и взглянула на Агату, которая склонилась над ней, заплетая косы.

– С чего вы взяли? – удивилась Изабель.

Агата рассмеялась и указала на стоящее перед молодой женщиной венецианское зеркало.

– Почему бы госпоже герцогине не присмотреться к себе повнимательнее?

– Иисус сладчайший!

В легкой припухлости губ не было ничего пугающего, напротив, они стали еще соблазнительнее, ужаснула россыпь синяков, царапин и след укуса на белизне округлого плеча. Изабель в испуге распахнула пеньюар и обнаружила такие же синяки и царапины на атласной коже груди и еще ниже, на животе.

В первую секунду ее охватило отчаяние, особенно горькое оттого, что воспоминание о глубочайшем наслаждении, граничащем с болью, еще не оставило ее и она хотела вернуть его вновь… Изабель умоляюще посмотрела на камеристку:

– Можно что-нибудь сделать, чтобы как-то этого избежать?

– Надеть перед свиданием стальные доспехи. Или вовсе отказаться от свиданий!

– Но я люблю его! Я хочу его! Он придет ко мне завтра вечером! – жалобно простонала Изабель.

Она была так растеряна и так искренне огорчена, что Агата не могла не рассмеяться. Изабель рассердилась.

– Не вижу тут ничего смешного, – оборвала она камеристку.

– Прошу прощения у госпожи герцогини. Сейчас мы постараемся поправить эту беду.

Агата протерла розовой водой каждую царапину, а потом смазала их все бальзамом из арники. Ощущение жжения сразу смягчилось. Когда Изабель переоделась в ночную рубашку, она уже чувствовала себя лучше.

– А в дальнейшем советую вам озаботиться двумя вещами, – важно, словно ученый доктор, проговорила Агата. – Во-первых, оберегайте ту часть тела, которую можно видеть в вырезе платья, а во-вторых, попросите монсеньора подстричь ногти.

– Я тотчас же напишу ему, и вы отправите мою записку в особняк Конде завтра же, с первыми лучами солнца! – Изабель на секунду задумалась и продолжала. – Впрочем, нет! Единственно верное средство добиться успеха – это воздержание!

– Неужели госпожа герцогиня хочет сказать, что у нее достанет мужества на это средство?

– Мужества у меня в избытке! Я все скажу ему и настою на своем! Это единственный путь. Особенно если я хочу удержать принца надолго!

На следующий день, когда монсеньор появился, сияя улыбкой под победительно закрученными усами, его ожидал сюрприз, который подействовал на него ошеломительно. Стол был накрыт не в уютной женской спальне, а в ярко освещенной гостиной, смотрящей окнами в сад, где радовали глаз пышные горделивые розы. Хозяйка дома встретила гостя глубоким реверансом, одетая в парадное платье из великолепной густо-красной парчи. Чуть не до полу спускалось мерцающее ожерелье из крупных грушевидных жемчужин, которое было хорошо знакомо принцу. Драгоценные мехеленские кружева пенились на рукавах, окутывали плечи и шею, словно накидка, а поверх них розовели большие жемчужины другого ожерелья, тоже так хорошо знакомого… Роскошный наряд, искусная прическа – Изабель выглядела царственно и обворожительно, а ее реверанс походил на грациозное балетное па.

Однако принца не обворожило ее искусство, он гневно смотрел на нее, чувствуя, что гнев вот-вот взорвется яростью.

– Что за маскарад? – сдерживаясь изо всех сил, сухо осведомился он, забыв поклониться в ответ.

– Разве монсеньор не пообещал мне вчера разделить со мной ужин? – осведомилась Изабель со счастливой улыбкой. – В первый раз он удостаивает меня чести ужинать в моем доме, и я сочла нужным достойно отпраздновать это событие. Не соблаговолит ли монсеньор занять свое место за столом?

– Монсеньор не соблаговолит! – проревел принц, не обратив ни малейшего внимания на двух лакеев, которые должны были прислуживать за ужином. – Вы обещали мне ужин в вашей спальне, и я ожидал вас увидеть совсем в ином наряде!

Час объяснения настал, и Изабель взмахом руки выслала из гостиной лакеев.

– Да это так, но наряд более небрежный открыл бы нечто совершенно недопустимое. И виною этому были вы!

– Что значит я? Каким образом?

– У меня нет ни малейших сомнений! Соизвольте показать ваши руки.

Людовик машинально повиновался и протянул Изабель свои руки.

– И что же такого особенного в моих руках?

– Они, как обычно, грязны, но это не страшно, потому что вам сейчас принесут таз с водой, другое дело, что они опасны для женской кожи. Курители фимиама, славя вас повсюду, сравнивают вас со львом, и это естественно, но отнюдь не так естественно сохранять на руках когти льва… Вы так разукрасили ими вашу покорную служанку, что она сможет появиться с обнаженными плечами разве что через две недели!

– Что вам за дело до сторонних взглядов! Вы моя! Напротив, показывайте всем следы, оставленные вашим любовником! Гордитесь ими! Разве львица жалуется на когти льва?

– Никто не спрашивал львиц об этом, поэтому я, как и прочие смертные, не ведаю, жалуется она или нет. Скажу больше, даже если случай приведет меня встретиться с одной из львиц, вряд ли у меня хватит духу расспросить ее об этом. Да и не бегают они у нас по улицам. Разве что одна…

– Кто же это?

– Госпожа де Лонгвиль, ваша обожаемая сестра. Она придет в ярость и отомстит мне, крича на всех перекрестках, что я сделалась вашей рабой! Благодарю покорно!

– Сестра в Гиени и приедет не скоро. У вас хватит времени исцелиться. Позвольте же, я обниму вас, и отправимся в сад!

– Ни за что на свете, – улыбнулась Изабель, усаживаясь за стол. – Я надела свое самое любимое платье и не позволю превратить его в лохмотья. Не говоря уж о новых повреждениях, которые вы мне непременно нанесете!

– Изабель! – на этот раз жалобно воззвал к ней принц.

– Сегодня ни о каких садах не может быть и речи, – твердо ответила она. – Подождем, когда вы подстрижете ногти. К тому же нам нужно всерьез поговорить.